Всеволод Вихнович - Царь Ирод Великий. Воплощение невозможного (Рим, Иудея, эллины)
Иосиф Флавий сообщает, что Красс забрал «храмовые деньги, оставшиеся от Помпея (на сумму две тысячи талантов), а также имел дерзость утащить из Храма золотую утварь (на восемь тысяч талантов)» (ИД. Т. 2. С. 80). Поскольку сокровищница Храма за 9 лет, прошедших после посещения Храма Помпеем, увеличилась на 8 тыс. талантов, то можно полагать, что годовые доходы Храма даже в эти неспокойные годы достигли весьма значительной суммы в 1 тыс. талантов золотом! (Это могло произойти только за счёт поступлений от иудейской диаспоры Римской державы, что свидетельствует о значительном увеличении её численности, к чему мы вернёмся позднее.) Пока что укажем, что в следующем году претендент на лавры Александра Великого, нарушив договор, пересек Евфрат и вторгся в Парфянское царство с 7 легионами римских войск, 4 тыс. всадников и 4 тыс. легковооружённых воинов. Однако парфянам удалось заманить римскую армию в пустыню, а потом нанести ей ужасающее поражение, которого римляне не терпели со времён Ганнибала. Но, несмотря на многочисленные полководческие ошибки, Красс показал отменное мужество и погиб как доблестный римлянин под старинным городом Харраном (Карры). При известии об этом иудеи безмерно радовались, искренне полагая, что Красс был наказан Всевышним за разграбление сокровищ Храма.
Таким образом триумвират превратился в дуумвират Цезаря и Помпея. Каждый из них, несомненно, считал другого лишним и очень скоро начавшаяся между ними борьба затронет Иудею и семью Антипатра. Ясно, что они, как и все иудеи, никак не могли быть на стороне Помпея, осквернившего Храм и уничтожившего Иудейское царство. Напротив, с Цезарем — ключевой фигурой этого времени — оказалось тесно связано благополучие иудеев Римской империи, в том числе и семейства Антипатра.
Личность Цезаря настолько значительна, что Плутарх находит достойным для него сравнение только с самим Александром Македонским. Уже в Новое время самые выдающиеся умы в области истории Древнего Рима Моммзен и Буасье, как бы соревнуются в возвеличивании его в качестве первого человека в истории Римского мира и даже всей Европы. Как отмечает Буасье, «об этой исторической личности до сих пор ведутся ожесточённые споры. Никто не возбуждал столько симпатий, не вызывал столько гнева, и, надо сознаться, что, по-видимому, он заслуживал и то, и другое, нельзя не удивляться ему, ни порицать его без некоторых оговорок, и в нём есть много и привлекательного и отталкивающего. Даже те, которые ненавидят его от всей души и не могут простить ему совершённый им государственный переворот, невольно проникаются к нему тайным расположением, лишь только вспомнят о его победах или станут читать его сочинения»{77}.
Физиономистика, безусловно, — наука не точная, но по отношению к Цезарю она не обманывает. На многих сохранившихся скульптурных портретах можно видеть лицо, которое с равным основанием можно приписать благородному аристократу, любимцу изысканного светского общества, но одновременно деятельному человеку, рождённому повелевать и принимать поклонение. Однако это также лицо интеллектуала, учёного и эстета, понимающего и ценящего всё разумное и прекрасное. Вместе с тем следует подчеркнуть, что вся его жизнь, деятельность и даже сама смерть являются образцом высокой степени того, что именуется элегантностью, иначе говоря изысканностью и изяществом. Кажется, сама судьба как будто специально создала именно такого человека, чтобы он своими достоинствами как бы скрасил гибель Римской республики.
Род Цезаря был одним из знатнейших в Риме. Предание возводило его к богине Венере, чьим сыном был спасшийся после падения Трои герой Эней. От сына Энея Юла идет его родовое имя Юлий. Родившийся в 100 году н.э. он получил прекрасное образование и уже с детства поражал всех своими способностями. Его родство с Марием вызвало гнев Суллы, внесшего молодого Цезаря в проскрипционные списки. Неохотно уступив настояниям влиятельных друзей юноши, диктатор прозорливо заметил: «Вы ничего не понимаете, если не видите, что в этом мальчишке — много Мариев»{78}. Его полное изящества мужество также проявилось ещё в юности. Будучи захваченным свирепыми киликийскими пиратами, он на их требование заплатить выкуп в 20 талантов, предложил пятьдесят, высокомерно указав, что они не знают кого захватили. В плену он находился больше месяца, надменно обращаясь с пиратами, как будто он не был их пленником, а они были его телохранителями. Тех из них, кто не восхищался произносимыми им речами, он именовал варварами и неучами, обещая повесить после освобождения. Надо сказать, что, освободившись, он выполнил это своё обещание.
Вернувшись после смерти Суллы в Рим, Цезарь продолжал полную светских удовольствий жизнь и благодаря своему красноречию, щедрости и обходительности, пользовался всеобщей любовью у простого народа и благосклонностью римских дам высшего света. Склонный к описанию интимных подробностей, прослывший почти сплетником Светоний, пишет, что «на любовные утехи он, по общему мнению, был падок и расточителен», и приводит большой список его возлюбленных, среди которых были даже жены Марка Красса и Гнея Помпея, а также мать его будущего убийцы Марка Брута. При этом невероятно то, что он умел так элегантно расставаться со своими любовницами, что они сохраняли с ним дружеские отношения и всемерно помогали ему в его карьере{79}.
Однако проницательных политиков Рима не могло обмануть внешнее поведение молодого аристократа, наряду с удовольствиями светской жизни явно ждавшего своего времени. Цезарь отлично видел, что великая республика агонизирует. Как красочно пишет Буасье, «с тех пор как триумвиры, чтобы завладеть республикой, спустили с цепи демагогию, она стало полною госпожою… Когда мы говорим о римской демагогии, не надо забывать, что она намного страшнее французской, а пополнялась за счёт элементов ещё более опасных. Как бы основателен ни был тот страх, какой внушает нам всякое народное волнение, когда в день восстания поднимаются все подонки наших торговых и промышленных городов, будем помнить, что в Риме эти низшие слои опускались ещё глубже. Ниже праздно шатающихся и безработных всякого рода и племени, обычного орудия революции, там имелась ещё целая толпа отпущенников, деморализованных рабством, которым свобода дала лишь возможность больше делать зла; там были ещё гладиаторы, обученные сражаться и с животными и с людьми и привыкшие играть как собственной жизнью, так и жизнью других; но хуже всех там были беглые рабы, которые, совершив какое-либо убийство или грабёж, сбегались отовсюду в Рим, чтобы затеряться во мраке его народных кварталов; это была ужасная и отвратительная толпа без семьи, без отечества, а поставленная общим мнением вне закона и общества, она не могла ничего уважать, так как ей нечего было терять… Из них по кварталам составлялись особые тайные общества… В определённый день, когда нужно было устроить народную манифестацию, трибуны приказывали закрывать торговые заведения, и тогда вся армия тайных обществ, усиленная освобождёнными от работы ремесленниками двигалась на форум. Там они встречали не честных людей, которые, чувствуя себя в меньшинстве, оставались дома, а гладиаторов и пастухов, которых сенат привез из диких стран, — и вот начиналась свалка… Приходилось поневоле жалеть о том времени, когда открыто торговали голосами. В это время уже не заботились более о приобретении общественных должностей за деньги, так как находили более удобным захватывать их силой»{80}.
Всё это происходило на глазах у Помпея, который несомненно, даже если бы очень хотел, ничего не мог бы сделать со всё усиливающей анархией и разложением. Цезарь же, напротив, тщательно следя за развитием событий в столице, ждал своего часа, чтобы явиться в Рим как спаситель отечества. Однако его ожидание не было пассивным. К удивлению многих этот светский лев, популярный среди народа прожигатель жизни, получив в своё распоряжение армию, в возрасте 46 лет, совершил подвиги и дела, заставившие древних сравнить его с Александром Македонским, а историков Нового времени — с Наполеоном.
Как пишет Буасье, «в то время Галлия была тем, что Америка была для 16 века. Думали, что в этих неизвестных для римлян странах имелись целые груды сокровищ, и все, жаждавшие разбогатеть, спешили отправиться к Цезарю, чтобы получить свою долю добычи. Такой наплыв людей к нему не был неприятен, так как он свидетельствовал о том сильном впечатлении, какое производили его завоевания, а это было ему на руку»{81}. Почти за 10 лет, проведенных в многочисленных сражениях, Цезарь совершил подвиги, определившие судьбу не только древнего мира, но всей Европы. Моммзен подводит итоги его заслуг: «Цезарь отразил и почти на 500 лет отсрочил то передвижение полуварварских ещё германских племён, которое совершилось в V веке. Этим он дал эллинск — римской культуре так распространиться и, главное так укрепиться в массе населения, что новые народы уже не смыли этой культуры, а наоборот сами ей поддались и её усвоили»{82}. Наряду с этим завоевание Галлии произошло таким образом, что кельтское население (галлы) современных Франции, Бельгии, Швейцарии и частично западной Германии, защищенное границей по Рейну от диких племен севера, стало со временем самым верным союзником Рима. Цезарь всюду активно привлекал к себе сторонников Рима, щедро раздавал римское гражданство местным нотаблям и многих даже смело вводил в сенат. По этому поводу в Риме остряки даже сочиняли своего рода частушки:
