Андрей Потрашков - Древний Рим
За завтраком, обедом и ужином для пенатов ставили на очаг мисочку с едой в благодарность за домашний достаток, стражами которого они были. Благодаря этой жертве все блюда тоже становились как бы священными, а если на землю падала, например, даже крошка хлеба, ее следовало бережно поднять и бросить в огонь. Так как государство считалось большой семьей, были и государственные пенаты, чтимые в одном храме с Вестой.
Родственная самим именем греческой Гестии, Веста была олицетворением семейного очага. Ее почитали в каждом доме и в каждом городе, но более всего в самом Риме, где храм ее был как бы центром столицы, а следовательно, и всего государства. Культ Весты был древним и одним из самых важных. Храм вместе с рощей находился на склоне Палатинского холма возле Форума, у самой Виа Сакра – священной дороги, по которой проходили триумфальные шествия победоносных вождей. Форум – площадь, рынок, вообще место, где собиралось много народа; центр экономической и политической жизни. В Риме таким центром стал Римский Форум (Форум Романум). Рядом находился так называемый атриум Весты, или монастырь весталок. Неподалеку располагалось жилище верховного жреца – Регия, или «царский дворец». Его называли «царским дворцом» потому, что там некогда жил царь (Рекс), а будучи верховным жрецом, он одновременно был и непосредственным главой весталок.
Сам храм, маленький, округлый, напоминал своим видом первобытные глиняные лачуги древнейших, еще сельских жителей Рима. Он делился на две части. В одной пылал вечный огонь Весты, эта часть днем была доступна для всех, однако ночью туда нельзя было входить мужчинам. Другая часть, как бы «святая святых», была скрыта от людских глаз, и никто толком не знал, что там находится. Хранились там некие таинственные святыни, от которых зависело счастье Рима. В самом храме не было статуи Весты, она находилась в преддверии, выполненная по образцу греческой Гестии.
Службу в храме несли шесть весталок. Их выбирал верховный жрец (понтифекс максимус) из лучших аристократических семей. Девочка поступала в монастырь между 6 и 10 годами жизни и оставалась в нем в течение тридцати лет, сохраняя невинность и отрекшись от мира.
Первые десять лет ее учили всевозможным обрядам, следующие десять лет она служила в храме, последние десять лет – обучала новеньких. Через тридцать лет весталка могла покинуть монастырь, вернуться к жизни, выйти замуж и создать собственную семью. Однако случалось это чрезвычайно редко – по всеобщему убеждению, весталка, покинувшая храм, не найдет счастья в жизни. Поэтому большинство из них предпочитало оставаться в монастыре до конца своих дней, пользуясь уважением подруг и общества.
Главной задачей весталок было поддерживать вечный огонь на алтаре богини. Они следили за ним днем и ночью, все время подкладывали новые щепки, чтобы он никогда не угасал. Если огонь гас, это считалось преступлением нерадивой весталки, так как предвещало неизбежное несчастье для государства.
Разжигание огня заново было торжественной процедурой. Добывали огонь трением двух палочек друг о друга, то есть самым первобытным способом, уходящим к каменному веку и встречающимся теперь лишь у народов, затерянных в дальних уголках земли, куда еще не проникла цивилизация. Культ Весты неукоснительно сохранял формы быта древнейшей Италии, поэтому все орудия в храме были бронзовыми, а не железными. Весталки не имели права уходить из города, они были обязаны всегда находиться поблизости от священного огня. Жрицу, по вине которой погас огонь, запарывали насмерть. Столь же суровое наказание постигало весталку, которая нарушала обет целомудрия. Ее сажали в плотно закрытый паланкин (крытые носилки), чтобы никто не мог ни увидеть ее, ни услышать, и несли через Форум. При приближении паланкина прохожие молча останавливались и, склонив головы, шли за процессией к месту казни. Оно находилось возле одних из ворот города, где уже ожидало вырытое углубление, достаточно обширное, чтобы в нем могли поместиться ложе и стол. Весталок, нарушивших обет девственности, замуровывали заживо в земляном валу близ Коллинских ворот в восточной части города. На столе зажигали лампу и оставляли немного хлеба, воды, молока и оливкового масла. Ликтор открывал паланкин, а в это время верховный жрец молился, подняв руки к небу.
Закончив молитву, он выводил осужденную, прикрытую плащом, чтобы лица ее не могли увидеть присутствующие, и приказывал ей сойти по лестнице в приготовленное углубление. Лестницу вытаскивали, нишу замуровывали. Обычно весталка умирала через несколько дней. Иногда семье удавалось потихоньку освободить ее, но, разумеется, такая освобожденная весталка навсегда отстранялась от общественной жизни.
Весталки были окружены большим уважением. Если одна из них выходила на улицу, перед ней, как перед высшими чиновниками, шествовали ликторы. Весталкам предоставлялись почетные места в театрах и цирках, а в суде их свидетельство имело силу присяги. Ведомый на смерть преступник, встретив одну из этих одетых в белое девиц, мог припасть к ее ногам, и если весталка провозглашала помилование, его отпускали на свободу. Молитвам вестальских дев придавали особое значение. Они ежедневно молились за успехи и целостность Римского государства. В девятый день июня, в торжественный праздник весталий, римские матроны совершали паломничество к храму Весты, неся в глиняной посуде скромные жертвы. В этот день мельницы украшали цветами и венками, а пекари шумно веселились.
Одним из наиболее таинственных и сокровенных религиозных обрядов, распространенных в римском обществе, были обряды погребения умерших, носившие на себе отпечаток некой мрачноватой тайны, однако не лишенные и светлых, даже радостных моментов, а иногда и неприкрытого цинизма. В них нашла выражение смесь самых разнообразных чувств и понятий: древняя вера в то, что душа человека и после смерти продолжает в подземном царстве свое существование, подобное тому, которое она вела при жизни, тщеславное желание блеснуть пышностью похорон, искренняя скорбь и гордое сознание своей неразрывной связи с родом, жизнь которого была непрерывным служением государству. Все это еще осложнялось чисто римской, часто непонятной нам потребностью соединять трагическое с веселым, иногда с шутовством. На протяжении многих столетий создавалась сложная система обрядовых действий и ритуалов, часть которых христианская церковь, для того, чтобы упрочить свое положение в народных кругах, ввела и в христианские похороны.
И у греков, и у римлян предать умершего погребению было обязательным долгом, который лежал не только на родственниках покойного. Путник, встретивший на дороге непогребенный труп, должен был устроить символические похороны, трижды осыпав тело землей: «Не поскупись, моряк, на летучий песок; дай его хоть немного моим незахороненным костям», – обращается к проходящему мимо корабельщику тень выброшенного на сушу утопленника. Это обязательное требование предать труп земле было основано на вере в то, что тень непогребенного не знает покоя и скитается по земле, так как ее не впускают в подземное царство. Такая неприкаянная душа становится ламией – вампиром, пьющим кровь живых людей.
Вокруг умирающего собирались родственники; иногда его поднимали с постели и клали на землю. Последний вздох его ловил в прощальном поцелуе наиболее близкий ему человек, ибо римляне верили, что душа умершего вылетает в этом последнем вздохе. Покойника обмывали горячей водой: это было делом родственников умершего или женской прислуги. Устройство похорон поручалось обычно либитинариям, римскому «похоронному бюро», находившемуся в роще богини Либитины и включавшему в свой состав разных «похоронных специалистов»: людей, умевших бальзамировать труп, носильщиков, плакальщиц, флейтистов, трубачей и хористов.
Так как труп часто оставался в доме несколько дней, его иногда бальзамировали, но чаще лишь натирали веществами, задерживающими разложение; это было кедровое масло, которое, по словам Плиния, «на века сохраняет тела умерших нетронутыми тлением»; такую же силу приписывали соли и меду. Затем умершего одевали соответственно его званию: римского гражданина в белую тогу, магистрата – в претексту (тогу с пурпурной каймой, предназначенную для должностных лиц) или в парадную одежду. На умершего возлагали гирлянды и венки из живых цветов, надевали все награды, полученные им при жизни за храбрость, военные подвиги или за иные заслуги.
Умащенного и одетого покойника клали в атриуме на высокое парадное ложе, отделанное у богатых людей слоновой костью, или, по крайней мере, с ножками из слоновой кости. Умерший должен был лежать ногами к выходу. В рот ему вкладывали монетку для уплаты Харону при переправе через Стикс; этот греческий обычай был рано усвоен римлянами; археологические находки показывают, что он сохранялся в течение всей Республики и Империи. Возле ложа зажигали свечи, помещали курильницы с благовониями, ложе осыпали цветами. Перед входной дверью на улице ставили большую ветку ели, которую Плиний называет «траурным деревом», или кипариса – «он посвящен богу подземного царства и его ставят у дома в знак того, что здесь кто-то умер». Эти ветви предостерегали тех, кто шел принести жертву, а также понтификов и фламина Юпитера от входа в дом, который считался оскверненным присутствием покойника. Кстати, именно от римлян мы переняли обычай высаживать на кладбищах ели и кипарисы. Число дней, в течение которых умерший оставался в доме, не было определено точно; у Варрона убитого смотрителя храма собираются хоронить на другой день после смерти; сын Оппианика, скончавшийся вечером, был сожжен на следующий день до рассвета. В некоторых семьях покойника оставляли дома на более продолжительное время; консулов, императоров или других выдающихся лиц хоронили обычно через неделю после смерти. За это время с мертвого снимали восковую маску, которой и прикрывали его лицо. Затем эта маска хранилась в семье умершего рядом с масками других членов рода в специальном ящике – ларии. Отсюда, кстати, и произошло хорошо известное нам слово ларь или ларец. В Риме существовало два способа погребения: сожжение и захоронение. Древние римские историки ошибочно полагали, что «… сожжение трупа не было у римлян древним установлением; умерших хоронили в земле, а сожжение было установлено, когда, ведя войну в далеких краях, узнали, что трупы вырывают из земли». Но древнейшие писаные римские законы, так называемые «Законы Двенадцати таблиц», знают обе формы погребения. «Многие семьи соблюдали древние обряды; говорят, что никто из Корнелиев до Суллы не был сожжен; он же пожелал быть сожженным, боясь мести, ибо труп Мария вырыли», – говорит Плиний. В последние века Республики и в первый век Империи трупы обычно сжигались, и погребение в земле начало распространяться только со II века н. э., возможно, под влиянием христианства, относившегося к сожжению резко отрицательно. Торжественные похороны, за которыми обычно следовали гладиаторские игры, устраиваемые ближайшими родственниками умершего, назывались funus indictivum – «объявленными», потому что глашатай оповещал о них, приглашая народ собираться на проводы покойного: «Такой-то квирит скончался. Кому угодно прийти на похороны, то уже время. Такого-то выносят из дому». Эти похороны происходили, конечно, днем, в самое оживленное время, с расчетом на то, чтобы блеснуть пышностью похоронной процессии, которая превращалась в зрелище, привлекавшее толпы людей. Уже «Законы Двенадцати таблиц» содержат предписания, которые ограничивали роскошь похорон: нельзя было использовать для костра обтесанные поленья, нанимать более десяти флейтистов и бросать в костер более трех траурных накидок, которые носили женщины, и короткой пурпурной туники. Сулла тоже ввел в свой закон ограничительные предписания, но сам же нарушил их при похоронах Метеллы. При Империи эти законы потеряли силу.
