Лев Гумилёв - Ритмы Евразии: Эпохи и цивилизации
Л.А.: То есть, как ученый, вы были готовы к восприятию главных положений учения Льва Гумилева?
Д.Б.: Я сразу увидел в нем великолепную возможность для построения наконец истории народной культуры (да и культуры вообще) как процесса осмысленного, со своими законами, связанного с разными стадиями в развитии этноса. Фольклористу проще простого было принять постулат гумилевской теории – этнос не состояние, а процесс, интуитивно я понял это.
А чтобы понять суть явления, связать и обобщить уйму научного материала и сформулировать теорию этногенеза, что и сделал Лев Николаевич, нужна была гениальность.
Моего же таланта (допустим, я им обладаю) хватило, чтобы убедиться в правильности собственных смутных и полусмутных представлений, которые я бы за всю жизнь не свел воедино, в такую вот теорию, путем гениального обобщения... Точнее, эти представления получили основание.
Вот тогда я и решил встретиться с Львом Николаевичем.
Л.Д.: Неблизкий путь для встречи людей, живущих в одном городе, ведь вы оба – питерцы...
Д.Б.: У нас в России, между прочим, очень принята этакая маслено-хамская манера: идти знакомиться с гением, а потом в прихожей тихо спрашивать – скажите, а что он написал? Я поступил наоборот. Пошел в библиотеку, выписал все вышедшие из печати труды Льва Николаевича и внимательно их изучил. Потом отправился по Ленинграду искать автора. Прошел по всем учреждениям, где он работал, наслушался всяких околичных и чаще недружелюбных высказываний о нем и его трудах...
Л.А.: От кого же?
Д.Б.: От научных сотрудников, от коллег, так сказать... А потом сам пришел домой к Льву Николаевичу. Пожалуй, это единственный случай, когда я сам шел на встречу, меня просто привело, без всяких там гамлетовских вопросов.
Л.А.: И как вас встретил будущий Учитель?
Д.Б.: Достаточно недоверчиво. Было это... даже не помню, когда именно...
Л.Г.: Семьдесят второй, по-моему, год.
Д.Б.: Наверное, да... Я тогда уже написал «Марфу-Посадницу». И там я очень свирепо разобрался во всех социальных аспектах жизни древнего Новгорода. И поставил точку – понял, что не это главное, что это нужно просто учитывать и переходить к более общим категориям.
Страсти, классы и идеалы
Так, категория этноса, патриотизма есть категория более высокая, чем категория классовой принадлежности. Последнюю можно сменить, – этническую принадлежность сменить нельзя.
Л.А.: А как насчет тезиса о том, что история есть история постоянной борьбы классов?
Д.Б.: Это выдумка, хотя трения межклассовые существуют всегда и в некоторые эпохи обостряются – когда класс перестает исполнять свое назначение в обществе. Ну, а любой класс, даже самые роскошные рабочие – если им сказать, что они могут на завод не ходить, а зарплату получать будут, – сопьются и деградируют в ближайшие годы.
Л.А.: А не обратятся ли они к творчеству, не создадут ли шедевры искусства, литературы?..
Д.Б.: Голубые мечты интеллигентов XIX века! Не к литературе и искусству они обратятся, а к водке и игре в домино. Вот.
Л.А.: Вы заговорили о дворянах, а они-то обратились к другому...
Д.Б.: Дворяне обратились к тому же самому, и не столько к шампанскому, по расхожему представлению, сколько к той же водке, что интересно. Затем они травили зайцев на крестьянских полях, еще не убранных, ездили в Париж, бегали за крестьянскими девками...
Л.Г.: ...а девки визжали и были очень довольны. Поэтому со временем образовалось большое количество носителей пассионарности среди крестьян и детей крестьян, которые по социальному положению числились просто подлым сословием, но хотели выйти из него и занять ведущее место, потому что законы природы и социальные законы никак не соответствуют одни другим.
Л.А.: Корень слова «пассионарность» латинский и означает «страсть». Лев Николаевич, для читателей, не знакомых с вашей теорией, изложенной в книге «Этногенез и биосфера Земли», позвольте привести выдержку из нее – ведь сам термин введен в научный обиход именно вами.
«...Пассионарность – это биологический признак; а первоначальный толчок, нарушающий энергию покоя, – это появление поколения, включающего некоторое количество пассионарных особей. Они самим фактом своего существования нарушают привычную обстановку, потому что не могут жить повседневными заботами, без увлекающей их цели».
(Л. Гумилев. Этногенез и биосфера Земли. Л., 1989, с.272).
Поясните на конкретных исторических примерах вашу мысль, Лев Николаевич.
Л.Г.: Возьмите, пожалуйста, такого человека, как граф Строганов. У него был сын, министр, довольно толковый, но ничем себя особо не проявивший, и другой сын, сводный брат министра, фамилия которого по женской линии Воронихин. Посмотрите на Казанский собор – весьма наглядно...
Д.Б.: Я бы добавил несколько минорную ноту. Дело в том, что упадок пассионарности, обозначившийся в XIX веке, коснулся верха так же, как и низа, и значительное число помещиков передавали известным биологическим путем уже не пассионарность, а собственное отсутствие оной тем же крестьянам. То есть они плодили субпассионариев – особей, пассионарный импульс которых меньше инстинкта самосохранения. В итоге же военное служилое сословие, которое прежде спасало Россию от многочисленных бед, в считанные годы выродилось: с треском проиграло Крымскую войну, которую очень трудно было проиграть. Это не мое частное мнение. Стоит почитать статьи Энгельса о Крымской войне, где он предсказывал неотвратимую победу русского оружия. И по-моему, его нелюбовь к русским сильно подогревалась потом тем, что мы не оправдали тогда его ожиданий...
А потом, буквально через несколько лет, в 1861 году, дворянско-помещичье сословие, как не выполняющее своего назначения, было, так сказать, ликвидировано как класс. В ближайшее время они сумели прокутить и спустить те имущества, которые им были оставлены.
Л.А.: Но вот началась эпоха революций, и?..
Д.Б.: Много было разговоров в эту самую эпоху о барах и так далее, но, простите, от реального конца русского барства до семнадцатого года прошло уже, собственно, два поколения. Дворян сменили разночинцы, пришедшие к фактической власти, выходцы, кстати, из тех же крепостных крестьян. А из того дворянства, что осталось, так сказать «на плаву», – о, это были люди совершенно уже другого плана, это были труженики, свирепо умеющие работать. Очень поучительны мемуары математика и кораблестроителя Крылова, прожившего свыше 90 лет (он умер около 1943 года), для понимания психологии дворян-пассионариев, в частности подобных Столыпину. Ведь он сознательно шел на то, чтобы разрушить последние остатки, скажем, дворянской спеси: он знал, что как помещик он потеряет на реформе, за которую ратовал. Но, как дворянин, он считал нужным, чтобы рядом с ним жил культурный, богатый, развитой, так сказать, крестьянин. Реформы Столыпина должны были привести к уравнению крестьянства в правах со всеми прочими сословиями. Ведь вот к чему шло развитие истории русской, развитие России, подорванное и несостоявшееся, к великому сожалению. То есть мы действительно переходили в какое-то новое состояние...
Л.А.: Лев Николаевич, вы полностью согласны со всеми суждениями Дмитрия Михайловича?
Л.Г.: Да, конечно, я полностью согласен со всем, что он говорит, хотя он говорит о частностях. Я могу сказать об общем. У всех народов, какие мы знаем, – от шумеров, Ассирии, Египта, Рима и включая современные народы, наблюдается один и тот же процесс: возникает некий толчок... Я говорю «некий» не потому, что я не знаю его природы. Но этот толчок чисто биологический, мутация, которая создает некоторое количество людей, способных отдавать свою жизнь ради общего дела, – пассионариев.
Это первая фаза, это фаза подъема, когда количество таких людей увеличивается. Тогда создается общественный императив, гласящий: будь тем, кем ты должен быть! Если ты оказался волею судеб крестьянином – паши землю. Если ты оказался рыцарем – отдавай свою жизнь на полях сражений. Если же ты оказался герцогом – умей водить войска. Если ты оказался королем – управляй страной!
Если же человек не соответствует своему назначению, то короля убивают, герцога лишают надела, рыцаря выгоняют с позором и с плетьми, раз он оказался трусом, а не героем. Крестьянин... Ну, с этим умеют управляться. Его заставляют обрабатывать землю и выдавать необходимый продукт, чтобы прокормить тех, кто этих крестьян защищает, и тех, кто наводит среди них порядок, потому что без порядка жить нельзя.
Но потом уже количество этой внутренней энергии, энергии живого вещества биосферы (биохимической по своей природе), увеличивается. Возникает новый императив: будь самим собой – будь не только рыцарем, но будь Ромуальдом! Будь не только схоластом, но – Абеляром! Будь не только художником, но Джотто или Микеланджело...
И вот люди начинают уже ставить свои подписи под картинами, люди требуют, чтобы им составляли биографии, люди требуют, чтобы их благодарили за совершенные ими подвиги – иначе отказываются совершать подвиги! Они делают только необходимое.
