НИКОЛАЙ ЯКОВЛЕВ - 1 АВГУСТА 1914
— А второе?
— А второе вот что… Если Россия победит, то, очевидно, победит не правительство. Победит вся нация… Поэтому необходимо, чтобы власть доказала, что она, обращаясь к нации за жертвами, в свою очередь, готова жертвовать частью своей власти и своих предрассудков.
— Какие же доказательства?
— Доказательства должны заключаться в известных шагах. Конечно, война не время для коренных реформ, но кое-что можно сделать и теперь. Должно быть как бы вступлене на путь свободы. Будем ли мы и в этом согласны?
Шульгин, подумав, согласился. «Этот разговор, – рассказывал он автору, – послужил прологом к тому, что впоследствии получило название «Прогрессивный блок»; объединению в рамках Думы представителей ряда буржуазных партий, заявивших о своей оппозиции правительству. Поводом для складывания блока были прежде всего поражения на фронтах.
По стечению обстоятельств на первых ролях оказался заклятый враг большевиков Милюков. Он достаточно отчетливо понимал опасность революционного взрыва и попытался отвести негодование в безопасные каналы. «Политический смысл ( Прогрессивного блока ), – отмечал Милюков в «Воспоминаниях», –заключается в последней попытке найти мирный исход из положения, которое становилось все более грозным». С одной стороны, вырисовывалась революция, с другой – самые рьяные представители буржуазии требовали немедленно взять власть в руки, создав явочным путем Думу.
На партийной конференции кадетов в июле 1915 года Милюков воззвал к своим единомышленникам: «Требование Государственной Думы должно быть поддержано властным требованием народных масс, другими словами, в защиту их необходимо революционное выступление… Неужели об этом не думают те, кто с таким легкомыслием бросает лозунг о какой-то явочной Думе?» Они «играют с огнем… (достаточно) неосторожно брошенной спички, чтобы вспыхнул страшный пожар… Это не была бы революция, это был бы тот ужасный русский бунт, бессмысленный и беспощадный, который приводил в трепет еще Пушкина . Это была бы… вакханалия черни… Какова бы ни была власть, – худа или хороша, но сейчас твердая власть необходима более, чем когда-либо».
Призрак революции был вызван Милюковым со знанием дела: «Я как раз в эти месяцы перечитывал Тэна… Опыт был достаточен, чтобы снять с «революции», как таковой, ее ореол и разрушить в моих глазах ее мистику. Я знал, что там — не мое место». Впечатлял, конечно опыт, а не слова Милюкова.
По компетентной оценке информаторов охранки действительными инициаторами «блока» были лидеры «прогрессистов» –И.Н. Ефремов и АЛ. Коновалов. Предоставив Милюкову красоваться на трибуне, они взяли на себя организационную сторону дела. С ними трудился по существу второй человек в партии кадетов после Милюкова H.В. Некрасов. Он смотрел в корень дела — кадеты должны «готовиться к тому, чтобы взять на себя всю власть и всю ответственность». Преждевременно, восклицали вслед за Милюковым кадеты. Лишь посвященные могли понять решительные настояния Некрасова в июле 1915 года – «Страна возбуждена безмерно, только совсем новая организация может нас спасти». Были склонны полагать, что речь идет о Прогрессивном блоке. Но никто, включая охранку, не знал, что все трое главных архитекторов блока — Ефремов, Коновалов и Некрасов — были масонами. Они трудились, организуя верхушку буржуазных партий под вывеской блока. В конечном счете, в него вошли кадеты, «прогрессисты», октябристы, помещичьи фракции центра и «прогрессивные националисты». К блоку примкнула академическая (кадетско-прогрессистская) группа и группа центра (октябристы и правее их) Государственного Совета. Прогрессивный блок объединил около трехсот человек или более двух третей Государственной Думы.
Эти люди сошлись на отрицательном отношении к правительству и отнюдь не были сосредоточением «демократических сил». Блок, насмешливо отметили в охранке, далеко не «гражданская цитадель». Отсортировав крайние фланги в Думе, деятели блока выдвинули основное требование — создание правительства, которое должно обеспечить «единение со всей страной и пользоваться ее доверием». Куда же испарились программные требования кадетской партии, стоявшей за парламентарный строй, т.е. правительство, ответственное перед Думой, спрашивали Милюкова, указывая на очевидную бессмысленность выброшенного лозунга. Приват-доцент ответил недоумевавшим: «Кадеты вообще — это одно, а кадеты в блоке — другое. Как кадет, я стою за ответственное министерство, но, как первый шаг, мы по тактическим соображениям ныне выдвигаем формулу: министерство, ответственное перед народом. Пусть мы только получим такое министерство, и оно силою вещей скоро превратится в ответственное парламентское министерство».
Такое разъяснение и дал Московской профессуре — «мозговому тресту» кадетов, надувавшейся гордостью, что она сумела синтезировать свою общественную науку с политикой. Свет очей профессуры Милюков оказался на диво малопоследователен, если не считать очевидного – цель оправдывает средства. А цель состояла в том, что деятели «Прогрессивного блока» домогались власти, хотя и расходились в отношении методов достижения ее.
Блок сплачивался на бесконечных совещаниях, и намерения его руководителей не могли остаться в тайне от двора и правительства. Царь по наущению группы «либеральных» министров во главе с Кривошеиным решился в первой половине июля снять накал в отношениях с Думой. Вслед за Сухомлиновым уволили еще трех наиболее ненавистных министров. Но умиротворить Прогрессивныи блок, было трудно, лидеры его требовали реальных. уступок в сфере управления, прежде всего военной экономикой.
Завязался тугой клубок интриг, захвативших Таврический дворец, правительства и Ставку. Те, кто хотел взять власть, действовали напористо, прибегая к методам по плечу разве иезуитам. По необходимости можно только в самых общих чертах, рассказать о происходившем. Преемник Сухомлинова генерал А.А. Поливанов открыл наступление на Ставку. Чтобы должным образом оценить его роль, необходимо помнить — он был близким другом А.И. Гучкова, любимцем «общественности» и (крайности сходятся) клевретом царицы. Поливанов, вероятно, решил смертельно напугать кабинет. Записи помощника управляющего делами Совета Министров А.Н. Яхонтова ярко показывают, как военный министр нагнетал панику.
Он начал с торжественного заявления 29 июля: «Считаю своим гражданским и служебным долгом заявить Совету Министров, что Отечество в опасности». Министры притихли, в голосе Поливанова, — писал Яхонтов, — (предупредив, что записывал непоследовательно — «руки дрожали от нервного напряжения») «чувствовалось что-то повышенно резкое. Присущая ему некоторая театральность речи и обычно заметное стремление влиять на слушателя образностью выражений стушевывается на этот раз потрясающим значением произнесенных слов». Министры, помолчав, спросили, на чем Поливанов строит свое «мрачное заключение».
В ответ полился поток фраз о том, что отступление уже носит характер «Чуть ли не панического бегства», «с каждым днем наш отпор слабеет, а вражеский натиск усиливается». Военному министру уже по должности подобало бы знать, что шло не беспорядочное бегство, а упорядоченный отход ради сохранения армии. Если и промахнулась Ставка, то приняв решение об отводе с запозданием по крайней мере на три месяца. Но Поливанов умышленно прибегал к величайшим преувеличениям, договорившись до того, что «где ждать остановки наступления – богу ведомо. Сейчас в движении неприятеля все более обнаруживается три главнейших направления: на Петербург, на Москву и на Киев. В слагающейся обстановке нельзя предвидеть, чем и как удастся нам противодействовать развитию этого движения. Войска утомлены бесконечными поражениями и отступлениями. Вера в конечный успех и вождей подорвана. Заметны все более грозные признаки надвигающейся деморализации. Учащаются случаи дезертирства и добровольной сдачи в плен. Да и трудно ждать порыва и самоотвержения от людей, вливаемых в боевую линию безоружными с приказом подбирать винтовки убитых товарищей».
Мрачное заключение Поливанов, несомненно, сделал из письма ему начальника штаба Верховного Главнокомандующего. Обратив внимание министра на то, что нельзя присылать на фронт пополнение с 2 — 3-недельным обучением да еще с винтовкой на 3-4 человека, автор письма указывал, что царь уже одобрил две меры с целью предотвратить сдачу в плен, во-первых, семьи добровольно сдавшихся лишаются пайка, во-вторых, по окончании войны эти пленные будут высланы в Сибирь для колонизации. Министра просили: «Не желая обращаться по этому вопросу к Родзянко в обход правительства, великий князь поручил мне просить Вас, не найдете ли возможным использовать Ваш авторитет в сфере членов Думы, чтобы добиться соответствующего разрешения-хотя бы мимоходом в речи Родзянко или лидера центра-что, очевидно, те нижние чины, которые добровольно сдаются, забывая долг перед Родиной, ни в коем случае не могут рассчитывать на одинаковое к ним отношение и что меры воздействия в виде лишения пайка и переселений их всех, после мира, в пустынные места Сибири вполне справедливы. Глубоко убежден, что это произведет огромный эффект».
