Игорь Шафаревич - Арьергардные бои марксизма
"В. И. Ленин весьма убедительно доказывал, что в условиях такой
крестьянской, нищей, необразованной и многонациональной страны, как
Россия, социалистическая революция может победить только как революция
организованного и возглавляемого пролетариатом революционного
меньшинства" ("Социализм и демократия"). Столь же зыбка и неопределенна точка зрения Р. А. Медведева на насилие. В одном лишь случае он - бескомпромиссный противник насилия, - когда речь идет о сегодняшнем дне в нашей стране:
"В некоторых провинциальных городах недовольство населения приводило
даже к отдельным актам насилия, что может вызвать лишь осуждение. Всякая
неразборчивость в средствах недопустима по принципиальным соображениям"
("Социализм и демократия"). За исключением уж очень недемократического, высокомерного тона, я присоединился бы к основной мысли. Но что могут значить здесь принципиальные соображения для марксиста? Как он забудет, что насилие - это повивальная бабка истории, про пролетарскую революцию и диктатуру пролетариата?.. И он не забывает - в той же работе автор пишет:
"И действительно, победа Советской власти в нашей стране явилась
результатом вооруженного восстания и насильственного свержения власти
буржуазного Временного правительства. В дальнейшем мировой империализм и
внутренняя контрреволюция навязали нашему народу длительную и жестокую
гражданскую войну..." С сочувствием автор приводит и такие взгляды:
"Революция была необходима в такой стране, как Россия, - сказала автору
одна из старейших коммунисток***, - и эта революция не могла обойтись
без насилия. Нельзя было победить в гражданской войне без массового
террора, без насилия над офицерами, над кулаками. Вероятно, было нужно
расстрелять в 1918 г. всю царскую семью, даже и малолетних наследников,
чтобы они не стали знаменем монархической реакции. Разгорелась
действительно смертельная борьба, и если бы коммунисты не победили, их
всех бы вырезали белые" ("К суду истории", Нью-Йорк, 1974, с. 780. Я
опускаю имя лица, названного Р. А. Медведевым, так как оно, кажется, еще
живо и, может быть, раскаивается в этих своих взглядах. - И. Ш.).
Подобные высказывания являются драгоценными историческими свидетельствами, ибо они показывают, что психология, наиболее ярким выразителем которой был Сталин, не была еще самой низкой ступенью нравственной деградации. Чтобы расстрелять кого-либо, Сталину нужно было хотя бы выдумать, что этот человек в чем-то виноват, хоть в том, что подмешивал гвозди в макароны. Видно, что какое-то бледное воспоминание о совести или нравственности еще сохранилось, их надо нейтрализовать. Но в приведенном отрывке убийство детей совершенно хладнокровно обсуждается с позиции целесообразности. Позже (с. 789) автор пишет, что "целесообразность расстрела всей царской семьи, включая и ее малолетних членов, вызывает сомнения". К сожалению, он разъясняет на той же странице, что "революция может выбирать из очень широкого арсенала средств". Отказываться заранее от тех или иных из них, по его мнению, было бы неправильным. Надо лишь решить, "какие именно средства при минимуме издержек приведут нас кратчайшим путем к цели". В соответствии с этим он безо всякой иронии цитирует слова одного из руководителей ЧК Лациса: "...если можно винить Чрезвычайную Комиссию в чем-нибудь, то не в излишней ревности к расстрелам, а в недостаточном применении высшей меры наказания" ("К суду истории" с. 759). Сердцем я верю в то, что насилие гибельно для тех слоев населения, которые становятся его орудием - даже более, чем для тех, против кого оно направлено. Умом могу представить себе образ мыслей революционеров: Маркса, Энгельса, Ленина, Троцкого, Сталина, Мао, считающих насилие не только незаменимым орудием завоевания и удержания власти, но и средством изменения человечества в желательном для них направлении. Но каким органом можно понять точку зрения, согласно которой "отдельные акты насилия" в провинциальных городах - это "неразборчивость в средствах, недопустимая по принципиальным соображениям", а насильственное свержение правительства в великой стране, террор и расстрелы - допустимы, и даже защита этого правительства является "навязыванием гражданской войны"? В лучшем случае это вообще не точка зрения, а совершенно непродуманная система высказываний. Или уж очень продуманная. Не в том ли здесь разница, что насилие во имя марксизма - вообще не насилие и поэтому не противоречит "принципиальным соображениям"? А причина та, что марксизм - это наука, и насилие во имя его - это просто эксперимент. Такую точку зрения Р. А. Медведев действительно высказывает. Один раздел в его работе так и называется: "МАРКСИЗМ, КАК И ВСЯКАЯ НАУКА, ИМЕЕТ ПРАВО НА ЭКСПЕРИМЕНТ". Подобно классическому силлогизму о смертности Кая, это утверждение расчленяется на два положения: 1) "Всякая наука имеет право на эксперимент" и 2) "Марксизм есть наука". Вряд ли надо опровергать первое положение: доказывать, что не только не ВСЯКАЯ, но НИКАКАЯ наука не имеет права на эксперимент, за который надо расплачиваться человеческой жизнью, тем более - миллионами жизней. Возможно, что и сам Р. А. Медведев так не считает и перед нами просто неудачное выражение. Но второе положение заслуживает более тщательного рассмотрения.
IV
Итак, мы столкнулись, наконец, с важнейшим постулатом марксистской идеологии: МАРКСИЗМ - ЭТО НАУКА. Сила этого положения в том, что оно вырывает любую проблему из сферы действия простых человеческих аргументов. Выводы, которые предлагает марксизм, оказываются следствием "имманентных законов или логики производства", не зависящих от нашей воли, с ними так же бесполезно бороться, как с наступлением солнечного затмения. И так же наивно и сентиментально применять к ним категории справедливости или гуманности - как к закону всемирного тяготения. Именно благодаря этому мы часто можем увидеть в работах одного и того же марксиста высказывания, как бы принадлежащие двум разным людям. Например, Р. А. Медведев с человеческим сочувствием и состраданием рассказывает о невероятной (и почти неизвестной) трагедии, пережитой в 1919 г. донским казачеством (в совместной с С. П. Стариковым работе "Жизнь и гибель Ф. К. Миронова"). Но вот в другой работе его мысль попадает в марксистскую колею, и он пожимает плечами: "Что ж поделать! Это эксперимент". Такова роль, которую играет утверждение о научном характере марксизма. Но - в какой мере оно соответствует истине? Вопрос этот обширный, и в духе настоящей работы естественно ограничиться одним его аспектом: относятся ли сами марксисты к своему учению как к науке? И попытаться проследить это на примере работ Р. А. Медведева. Как считали и основоположники марксизма, научный анализ исторического процесса может быть применен, во-первых, к объяснению прошлого и настоящего, и во-вторых, к прогнозу будущего. В частности, переживаемая нами эпоха ставит перед марксистской мыслью ряд вопросов, из которых прежде всего бросаются в глаза следующие: 1) Является ли общество, возникшее в СССР, Китае, Северной Корее, на Кубе, во Вьетнаме, Камбодже - тем социалистическим обществом, наступление которого предсказывает марксизм? 2) Если в каких-то из этих случаев это не так, то какова экономическая и классовая структура этих обществ? Являются ли они классовыми обществами? Если да, то какие классы в них существуют и как они порождаются производственными отношениями, сложившимися в этих странах? Пока нет ответа на эти вопросы, марксисты оказываются в несколько комическом положении теоретиков, с уверенностью объясняющих возникновение государства у древних германцев или генезис капитализма, но не знающих, как подступиться к явлению, протекающему на их глазах. Попробуем выяснить, каково отношение к этим вопросам Р. А. Медведева. Для этого обратимся к его самому фундаментальному труду "К суду истории". Книга эта имеет подзаголовок "Генезис и последствия сталинизма". Не вдаваясь в дискуссию о том, что это за историческая категория "сталинизм", согласимся с автором, что четверть века власти Сталина были одной из самых драматических эпох в истории нашей страны, ожидающей своего объяснения. Как же ее объясняет автор? Прежде всего бросается в глаза громадная роль, которую он отводит личности Сталина. Многократно говорится о жестокости, коварстве, властолюбии и честолюбии Сталина. С этим связано и большое значение, которое автор придает так называемому "Завещанию" Ленина, где тоже речь идет о личных качествах Сталина - грубости, капризности и т. д. Типичны такие заголовки: "Сталин - организатор и вдохновитель репрессий 1937-1938 гг." И на последней странице книги автор еще раз повторяет свое убеждение, что сталинская эпоха "является еще одним свидетельством роли личности в истории". Глава II называется "Об условиях, облегчивших Сталину узурпацию власти", тем самым подчеркивается, что эти условия не являются основной причиной, они лишь облегчают действия Сталина. Но посмотрим, какие же это условия. На первом месте здесь стоит культ, созданный вокруг Сталина, то есть знаменитый "культ личности" ( 2, гл. II). Чем же объяснить появление культа? Автор ссылается на психологию революции: вызванные ею грандиозные перемены заставляют народ видеть в революционных вождях "каких-то неземных героев" (с. 709-712). Играют роль "капиталистическое окружение" и "контрреволюционные организации" (с. 729). Все эти факторы, естественные революционные эмоции, были направлены как бы по ложному руслу, по-видимому, по мнению автора, - злой волей Сталина. В книге все время встречаются выражения: "...Сталину удалось обмануть партию и народ" (с. 728), "...Сталин извратил ленинские требования" (с. 748). Наконец, в 10 гл. II мы все же встречаем указание на необходимость анализа "социальных процессов, которые происходили в нашей стране после революции". В той же фразе автор обращает внимание на борьбу "между пролетарской и мелкобуржуазной моралью, между пролетарскими и мелкобуржуазными, и бюрократическими элементами в нашей партии". Автор несколько раз подчеркивает роль "мелкой буржуазии" в структуре сталинского аппарата власти. Он обращает внимание на мелкобуржуазное происхождение Сталина (с. 817), говорит: "Из этой именно мелкобуржуазной среды черпал сталинизм свои главные кадры" (с. 825). Перед нами возникает уже что-то, похожее на классовую точку зрения, хотя и не новую: в сталинские времена, например, называли сторонников Бухарина "агентурой кулака". Но если это звучало малоубедительно уже в конце 20-х годов, то о какой мелкой буржуазии можно было говорить к 1937 году, когда вся промышленность, включая самое мелкое ремесло, принадлежала государству и все крестьяне были в колхозах? Впрочем, Р. А. Медведев и сам не настаивает всерьез на таком взгляде, его последовательное проведение он называет "упрощенным и искаженным изложением действительного положения дел" (с. 821). Неправильной является, по мнению автора, и теория "нового класса" Джиласа (с. 1117). Какая парадоксальная картина встает перед нами со страниц книги Р. А. Медведева! Яркими красками он рисует грандиозную драму, равную которой трудно найти в Истории. "...Ни в одной войне ни одна армия не понесла такого огромного урона в командном составе, какой понесла Советская Армия в предвоенные годы" (с. 414). "...За два года репрессий было арестовано и убито больше членов коммунистической партии, чем за все годы подпольной борьбы, за годы трех революций и за пять лет гражданской войны" (с. 452). Автор полагает, что "по самым осторожным предположениям" в 1936-1939 гг. было казнено не менее 500000 человек (с. 460), а это БОЛЬШЕ ЧЕМ В 100 РАЗ превосходит число казненных во время РЕВОЛЮЦИИ 1905 г. Если верно, что "история всех предшествующих обществ это история борьбы классов" ("Коммунистический манифест"), то вот где эта теория могла бы найти блистательное подтверждение! А если даже такой грандиозный конфликт не поддается "классовому анализу", то зачем этот анализ вообще нужен? Если история определяется развитием производительных сил и производственных отношений, "имманентными законами или логикой производства", то какая благодарная задача для исследователя, владеющего "имманентными законами", показать, как они определили этот катаклизм, до корней потрясший громадную страну! Увы, во всех этих ожиданиях книга Р. А. Медведева нас обманывает. Все объяснения, которые она предлагает для этой грандиозной драмы, в конце концов ведут нас к личным свойствам и побуждениям Сталина, как будто автор взялся на этом примере опровергнуть классическое положение марксизма: "...выставленные напоказ, так и действительные побуждения исторических деятелей вовсе не представляют собой конечных причин исторических событий, за этими побуждениями стоят другие движущие силы, которые и надо изучать" (Энгельс. "Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии"). В книге Р. А. Медведева мы не встречаемся ни с анализом борьбы классов, ни с производительными силами, производственными отношениями и их диалектическими противоречиями. Зато в одном отношении она очень ценна: она является ярким примером того, что марксисты сами не рассматривают свой "научный метод" как средство для анализа исторических явлений. Роль его совершенно иная, мы уже встречались с нею и на примере других работ Р. А. Медведева: придать своим положениям характер законов, не зависящих от воли людей и не подлежащих нравственной оценке. (Те же возражения вызывает книга Р. А. Медведева и в более широком плане: в ней трудно найти не только марксистское, но и какое-либо другое объяснение описываемых событий, разве лишь то, что наделенный от природы очень дурными чертами характера Сталин "извратил" течение исторического процесса - да и эта концепция не нова сравнительно с теорией "носа Клеопатры" или "насморка Наполеона". В книге много черт, невозможных в серьезном историческом исследовании: например, как сообщает в предисловии сам автор, он пользуется только работами исследователей, придерживающихся одинаковых с ним политических взглядов - "буржуазная", "троцкистская" и "зарубежная" литература им игнорируется. Книгу оживляет большое число цитат из неизданных работ и мемуаров, - по-видимому, в распоряжении автора имеется много подобных сочинений. Однако для историков вряд ли могут быть полезны отрывки из источников, личность автора, общая установка, время написания и степень достоверности которых остаются неизвестными. Тщательное издание этих источников было бы несравненно полезнее. В последующих же работах Р. А. Медведева исчезает и этот элемент. Они носят характер не слишком пространных деклараций: с минимумом аргументов определенные точки зрения провозглашаются, а другие взгляды и люди - осуждаются.)
