Роберт Масси - Николай и Александра
Москва была "третьим Римом", центром православия. Миллионы русских приходили и с горем, и с радостью в православные храмы. В величественных соборах крестьянки в ситцевых платочках оказывались рядом с княгинями в дорогих шубах и драгоценных украшениях. Люди всех сословий, и стар, и млад, часами стояли со свечою в руке, душой и разумом постигая величие происходящего. Освещенные тусклым светом лампад, с икон в золотых окладах на них смотрели лики святых. На иконостасе, на митрах и крестах облаченных в сияющие ризы епископов, сверкали бриллианты, изумруды и рубины. Священники с окладстыми боpодами пpоходили сpеди pядов пpихожан, pазмахивая кадилами, в котоpых куpился ладан. Богослужение представляло собой не продолжительное песнопение, а чередование гимнов, которые выводили своими могучими басами дьяконы. Ошеломленные величественным зрелищем и благоуханием, очищенные чудными звуками молитв, по окончании службы прихожане прикладывались к кресту, сжимаемому холеной рукой епископа, который наносил им на лоб благовонным елеем знак креста. В церкви верующие испытывали всю гамму чувств, от печали до восторга. Церковь учила, что страдание благо, что уныние и страдание - неизбежные спутники жизни. "На все Божья воля", - твердили русские и с помощью церкви старались обрести кротость духа и силу, которые помогли бы им вынести бремя земной юдоли.
Несмотря на свое великолепие и славу, в 1894 году Москва не была столицей Российской империи. Двести лет тому назад Петр Первый оторвал Россию от ее древних славянских корней и попытался насильно привить ей западно-европейскую культуру. На низменных невских берегах он построил новый город, решив тем самым "прорубить окно в Европу". На болотистые берега были доставлены миллионы тонн красного гранита, забиты тысячи и тысячи свай. Двести тысяч рабочих умерли от лихорадки и истощения. Но до самой смерти в 1725 году царь правил страной, пребывая в этом странном, искусственном городе, расположенном в восточной оконечности Балтийского моря.
Град Петра был воздвигнут на воде, на девятнадцати островах, соединенных между собой арочными мостами и разрезанных извилистыми каналами. К северо-востоку от него простиралось огромное Ладожское озеро, к западу - Финский залив, куда впадала полноводная Нева, берущая начало в озере. "Рассекая город пополам, молча и быстро несет свои холодные воды Нева, похожая на полосу стали, видом своим напоминая о просторах лесов и болот, давших ей начало". Над северным берегом вознеслись мрачные бастионы Петропавловской крепости, в центре которой стояла колокольня собора, упиравшаяся в небо своим золоченым шпилем высотой в четыреста футов. По южному берегу, облицованному гранитом, на три мили тянулась набережная, вдоль которой выстроились здания Зимнего дворца, Адмиралтейства, посольств иностранных держав и особняки знати.
Получивший название Северной Венеции, Вавилона снегов, Санкт-Петербург был европейским, а не русским городом. По своей архитектуре, стилю, нравам и мышлению он принадлежал Западу. Особенно заметными здесь были итальянские мотивы. Выписанные в Россию Петром I и его наследниками итальянские архитекторы Растрелли, Росси, Кваренги спроектировали величественные дворцы в стиле барокко, выкрашенные в красный, желтый, салатный, синий с белым цвета, разместив их среди прекрасных садов вдоль широких, уходящих вдаль бульваров. Даже менее внушительные здания окрашивались, отделывались лепниной, и украшались точно в южных городах. Громоздкие казенные строения выглядели не такими массивными благодаря красивой формы окнам, балконам, портикам. Величественный Казанский собор в Петербурге представлял собой точную копию базилики святого Петра.
Несмотря на свой средиземноморский стиль, Петербург был северным городом, и, благодаря его географическому положению, игра света в разное время года создавала неожиданные эффекты. Зимою темнело пополудни, а рассветало чуть ли не в полдень. Нашпигованные льдом ветры и метели, не встречая на пути преград, обрушивали свою ярость на стены и окна дворцов в стиле Ренессанса, заковывали поверхность Невы в прочный ледяной панцирь. Над шпилями и замерзшими каналами переливалось огнями северное сияние. Иногда унылое однообразие зимы скрашивал погожий денек. Голубело усеянное серебряными блестками небо; кристаллики снега на ветвях деревьев, крышах домов, и золоченых куполах храмов сверкали на солнце так ярко, что резало глаза. Зима уравнивала всех. И царь, и министр, и священник и мастеровой все закутывались до самых глаз, а, придя домой, тотчас кидались к кипящему самовару, чтобы налить себе стакан горячего чаю.
Если зимой в Петербурге довольно темно, то летом света хоть отбавляй. Двадцать два часа в сутки там светло, как днем. Лишь к одиннадцати вечера яркие краски тускнеет, вместо них появляется полусвет, отливающий серебром и перламутром. Полусвет этот окутывает город, и он засыпает. Но полуночники, взглянув на восток, замечают на небе розовую полоску, предвестницу нового дня. Летом в столице бывает жарко. В распахнутые окна врывается ветерок, дующий с реки, принося с собой солоноватый запах моря и смолы, ароматы специй, стук колес экипажей, возгласы уличных разносчиков, перезвон колоколов соседней церкви.
В 1894 году Петербург все еще следовал предначертаниям Петра I. Он был центром всего самого передового, самого умного и зачастую самого циничного в жизни страны. Здесь выступали знаменитые оперные певцы и артисты балета; симфонические и камерные оркестры исполняли произведения Глинки, Римского-Корсакова, Бородина, Мусоргского и Чайковского; петербуржцы читали Пушкина, Гоголя, Достоевского, Тургенева и Толстого. Но светское общество говорило по-французски, а не по русски, и лучшие туалеты и мебельные гарнитуры выписывались из Парижа. Русская знать отдыхала в Биаррице, в Италии, на Ривьере, предпочитая их огромным родовым поместьям, откуда управляющие присылали своим господам деньги для развлечений. Мужчины ходили на скачки, играли в карты в клубах. Дамы спали до полудня, вызывали парикмахеров, затем отправлялись на прогулку на Острова. Завязывались любовные интриги, в гостиных с наслаждением предавались сплетням.
Каждый вечер представители высшего света отправлялись в великолепный голубой с золотом Мариинский театр, чтобы посмотреть спектакль Императорского балета, или во Французский театр, где чересчур декольтированные дамы выставляли напоказ свои драгоценности. После спектакля дамы и их кавалеры, кутаясь в меха, садились в легкие санки и неслись в ресторан "Кюба" ужинать и танцевать. "Раньше трех утра никто не думал уходить, а офицеры обычно засиживались до пяти... когда небо покрывалось перламутровыми, розовыми и серебристыми красками".
Сезон веселья в Санкт-Петербурге начинался в Новый год и продолжался вплоть до Великого поста. Все эти долгие зимние месяцы столичная знать кружилась в вихре развлечений. Концерты, банкеты, балы, балеты, оперы, приемы, ночные пиры... Все устраивали приемы, все приходили на них. Офицеры в блестящих мундирах, в орденах и медалях, старые дамы в белых атласных платьях с фижмами толпились в гостиных с высокими потолками. Подходили слуги с подносами в руках, на них стояли бокалы шампанского, блюда с осетриной, паштеты, фаршированные яйца, три вида икры. Устраивались "белые балы", на которых юные девушки в белоснежных платьях танцевали с молодыми офицерами кадpиль под присмотром бдительных наставниц, усевшихся в золоченые кресла с высокими спинками. Для молодых женатых пар устраивались "розовые балы", где молодежь кружилась в вальсе, слушала цыганскую музыку, блистая драгоценными украшениями и щеголяя синими, зелеными, алыми мундирами. "Казалось, будто у тебя на ногах крылья, а голова где-то среди звезд".
В разгар сезона утром дамы надевали драгоценности, шли в церковь, принимали за обедом гостей, пополудни отправлялись на прогулку, затем возвращались домой, чтобы успеть переодеться к балу. Самые великолепные балы устраивала в Зимнем дворце императорская чета. Ни один дворец в Европе так не подходил для всеобщего веселья. В Зимнем дворце было множество залов - огромных и высоких как собор. Гигантские колонны, облицованные яшмой, мрамором и малахитом, подпирали украшенные золоченой лепниной потолки, с которых свешивались огромные хрустальные позолоченные люстры. В стылые январские ночи все три здания Зимнего дворца были залиты светом. К подъезду подкатывали все новые и новые экипажи. Отдав швейцарам шубы и шинели, прибывшие поднимались по белым мраморным лестницам, покрытым пушистыми коврами. Бесконечные ряды пальм стояли на главной лестнице и вдоль стен галерей.
Залы заполнялись "придворными чинами, иностранными дипломатами, офицерами гвардейских полков и восточными владыками. Их блестящие формы, шитые серебром и золотом, являлись великолепным фоном для придворных нарядов и драгоценностей дам, - вспоминал великий князь Александр Михайлович. - Кавалергарды и конногвардейцы в касках с Императорским двуглавым орлом и казаки Собственного Его Величества конвоя в красных черкесках стояли вдоль лестницы и при входе в Николаевский зал. Залы украшались бесчисленными пальмами и тропическими растениями, доставленными из придворных оранжерей. Ослепительный свет больших люстр, отраженный многочисленными зеркалами, придавал всей картине какой-то волшебный характер...
