Роберт Масси - Петр Великий. Прощание с Московией
Обзор книги Роберт Масси - Петр Великий. Прощание с Московией
Роберт К. Масси
Петр Великий. Прощание с Московией
© «Peter the Great» by Robert K. Massie, 1980
© Лужецкая Н. Л., перевод на русский язык, 2015
© Анисимов Е. В., комментарий, 2015
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Торгово-издательский дом «Амфора», 2015
Часть I
Старая Московия
Глава 1
Старая Московия
Виды Подмосковья ласкают взгляд – реки серебристыми петлями вьются между пологих холмов, среди лугов разбросаны озерца и перелески. Кое-где виднеются деревни с луковками церковных куполов. Тут и там через поля, по тропинкам, заросшим по краям сорной травой, идут люди. На речке оживленно – кто купается, кто удит с берега рыбу, кто просто греется на солнышке. Мирная, веками неизменная русская картинка.
Вот по этим местам в третьей четверти XVII века и ехал путешественник из Западной Европы, прежде чем попадал на Воробьевы горы, гряду холмов, с которых открывалась панорама российской столицы. Глядя с высоты на Москву, он видел у своих ног «богатейший и прекраснейший в мире город»[1]. Над зелеными кронами деревьев сияли золотом бесчисленные купола, а еще выше золотился целый лес крестов. Если в этот миг солнечный луч внезапно касался позолоты, ослепительная вспышка заставляла наблюдателя зажмуриться. Белокаменные церкви, увенчанные сверкающими маковками, были разбросаны по городу, величиной не уступавшему Лондону. В центре, на небольшом холме стояла кремлевская цитадель – гордость Москвы – с тремя величественными соборами, могучей колокольней, пышными дворцами, часовнями и сотнями домов. Окруженный высокими белыми стенами Кремль сам по себе был целым городом.
Летом утопавшая в зелени Москва казалась огромным садом. Многие особняки стояли в окружении фруктовых садов и парков, а пустыри, которые умышленно не застраивались, чтобы при пожаре огонь не мог перекинуться от дома к дому, буйно зарастали травой, кустами и деревьями. Выплескиваясь за собственные стены, столица окружала себя многочисленными цветущими пригородами – повсюду зеленели сады и огороды, шумели дубравы. Дальше, широким кольцом охватывая Москву, среди лугов и возделанных полей до самого горизонта простирались владения поместной знати, высились белые стены и золотые купола монастырей.
Миновав земляной вал и кирпичную стену, наш путешественник наконец въезжал в Москву и сразу погружался в суету оживленного торгового центра. На улицах теснился народ: лавочники, мастеровые, праздношатающиеся, святые странники и юродивые в лохмотьях смешивались с работным людом, крестьянами, попами-черноризцами, солдатами в ярких кафтанах и желтых сапогах. Телеги и повозки с трудом прокладывали путь сквозь людской поток, но зато если по улице ехал на коне пузатый, бородатый боярин, чью голову венчала богатая меховая шапка, а дородный стан облекала роскошная, подбитая мехом бархатная или парчовая шуба, толпа расступалась сама. На уличных перекрестках музыканты, фигляры, скоморохи, вожаки с медведями и собаками развлекали народ. Возле церквей кишели нищие, промышляя подаянием. Перед кабаками изумленным путешественникам случалось видеть совершенно голых людей, пропивших все до последней нитки; по праздникам пьянчужки, как голые, так и одетые, вповалку валялись в грязи.
Пуще всего народ толпился возле торговых рядов на Красной площади. В XVII веке Красная площадь мало напоминала теперешнюю безмолвную брусчатую пустыню с фантастическим нагромождением куполов храма Василия Блаженного с одной стороны и высокой Кремлевской стеной – с другой. В те времена здесь кипел шумный рынок под открытым небом, с бревенчатым настилом на земле, с рядами избушек и часовенок, лепившихся к Кремлевской стене – там, где теперь стоит мавзолей Ленина. Бесчисленные лавки и палатки – то деревянные, то под парусиновыми навесами – заполняли все уголки обширной площади. Триста лет назад жизнь на Красной площади шумела и бурлила, как водоворот. Торговцы, стоя на пороге лавок, зазывали прохожих зайти взглянуть на товар. Они предлагали бархат и парчу, шелка с Востока, бронзовые, латунные, медные изделия, скобяной товар, выделанные кожи, глиняную посуду, разнообразные деревянные поделки. Тянулись ряды, где на подносах и в корзинах красовались дыни, яблоки, груши, вишни, сливы, морковь, огурцы, лук, чеснок, толстенная спаржа. Уличные торговцы с угрозами и мольбами пробивались сквозь толпу. Лоточники продавали пирожки. Портные и золотых дел мастера тут же занимались своим ремеслом, ничего вокруг не видя и не слыша. Цирюльники стригли клиентов, и волосы падали прямо на землю и ложились за слоем слой в десятилетиями нараставшую под ногами кошму. На барахолках сбывали ношеную одежду, всякое тряпье, старую мебель и прочий хлам. На склоне холма, спускавшегося к Москве-реке, продавали скот, живую рыбу из чанов. Близ нового каменного моста, у самой кромки воды, длинной вереницей расположились прачки. Немец-путешественник, побывавший в Москве в то время, заметил, что некоторые женщины, торгующие на площади всякой всячиной, могут предложить и «другой товар».
В полдень вся жизнь замирала. Торговля прекращалась, и улицы пустели, а народ принимался за обед – главную трапезу дня. Затем все ложились вздремнуть, причем лавочники и уличные торговцы растягивались тут же на площади.
С наступлением сумерек, когда над кремлевскими башнями начинали парить ласточки, город запирался на ночь. Лавки загораживались тяжелыми ставнями, стражники с высоты крепостных стен оглядывали улицы, внизу непрошеных гостей подстерегали цепные псы. Добропорядочные горожане побаивались в эту пору выходить на улицу, где хозяйничали воры и нищие, норовившие под покровом ночи силой отобрать то, что им не удалось добыть попрошайничеством при свете дня. «Эти негодяи, – писал один австрийский путешественник, – встают где-нибудь за углом и запускают в головы прохожих кистенями, в чем достигли такого искусства, что смертельный удар редко минует жертву». Несколько убийств за ночь были в Москве делом обычным, и хотя цель этих преступлений почти всегда сводилась к простому грабежу, воры отличались такой свирепостью, что никто не осмеливался откликнуться на призывы о помощи. Запуганные горожане боялись даже выглянуть в дверь или в окно собственного дома и узнать, что творится на улице. По утрам стража привычно сносила подобранные на улицах трупы на пустырь в центре города, куда приходили родственники пропавших; неопознанные же тела в конце концов сваливали в общую могилу.
В семидесятые годы XVII века Москва была деревянной. Все жилища – от дворцов до лачуг – сооружались из бревен, но своеобразие архитектуры и великолепие резных, расписных украшений на окнах, крылечках, коньках крыш придавали постройкам удивительную красоту, неведомую бесстрастному камню европейских городов. Даже мостовые были из дерева. Московские улицы мостили бревнами и досками, но летом их покрывал толстый слой пыли, а в весенние оттепели и сентябрьские дожди они утопали в грязи, так что пройти по ним было нелегко. «Из-за осенних дождей улицы сделались непроезжими для повозок и лошадей, – жаловался православный иерарх, прибывший из Святой земли. – Мы не могли добраться от дома до рынка, потому что в грязи и глине можно было утонуть с головой. Цены на продукты очень возросли, так как стало невозможно ничего ввезти из окрестных деревень. Все жители, а больше всех мы сами, молили Господа, чтобы он поскорее послал морозы и земля застыла».
