Эдвард Радзинский - Наполеон - исчезнувшая битва
В спальне я застал скандального генерала. Император говорил ему, снимая мундир:
- Послушайте, Гурго, вы несносны. Вы действительно спасли мне жизнь в России, вы храбрый солдат и хороший штабной офицер, с вами интересно обсуждать походы Цезаря, но вы несносны!
- Вы окружены льстецами, только их и цените. А этот Лас-Каз, с которым вы неразлучны и позволяете ему записывать за вами... он первый вас и предаст, - сказал Гурго, глядя прямо на меня.
Я собирался ответить, но император предостерегающе поднял руку:
- Это не так, и вы это сами знаете. Но если бы и так... Я люблю полезных мне людей и люблю в той мере, в какой они полезны. Мне нет дела до того, что они думают. Если они впоследствии предадут меня... что ж, они сделают то же, что и многие другие. Род человеческий должен состоять из очень больших негодяев, чтобы оправдать мое мнение о нем.
Он засмеялся. Гурго угрюмо молчал.
- Простите его, Лас-Каз. Он нервен, ибо молод, и ему, видимо, попросту нужна женщина. Но это не повод беситься и бесить нас всех. В конце концов, Гурго, спуститесь вниз, в городок, и уладьте это обстоятельство. Или поступайте, как я, - не думайте о женщинах. Если о них не думаешь, они не нужны. Берите пример с меня.
Тут Гурго не выдержал. Его понесло:
- Брать пример с вас, сир? Вчера я застал Альбину в вашей комнате полуодетой. А до этого я видел... она сидела около вас в ванной!
Император усмехнулся:
- Ну хорошо, даже если я сплю с нею, что отнюдь не так... Но даже если так, что тут обидного для вас?
- Нет, в это я не верю, - съязвил генерал, - не могу даже предположить, что у Вашего Величества такой дурной вкус!
Император посмотрел на него. У него бывает страшный взгляд: в нем нет ни злости, ни угрозы - просто бездна. И ты содрогаешься...
- Простите меня, Ваше Величество, - прошептал Гурго.
Через год, в июле 1816-го, Альбина родила девочку и назвала ее Наполеона. И покинула остров.
Подавленный Гурго ждал разрешения удалиться. Император долго молчал, потом заговорил:
- Потерпите немного. Когда я умру, вам всем достанется приличное состояние - я об этом позаботился. Но сейчас, в этом аду, мне хочется видеть вокруг себя только веселые лица. И если вы не можете... лучше уезжайте. Я вас отпущу.
И когда окончательно уничтоженный Гурго уходил, император вдруг сказал:
- Неужели вы думаете, что я не переживаю самые горькие минуты, когда просыпаюсь ночью и вспоминаю?.. Но я же терплю!
Гурго заплакал...
Впрочем, придя в свою комнату (ему определили самую убогую, ибо он приехал один, - я был с сыном, Бертран и Монтолон с женами), Гурго не простил себе слез. И мстительно записал в дневнике: "Жалкий Монтолон, какую роль он играет! И этот противный уродец Лас-Каз, который столько о себе думает!" Подумав, он внес в дневник и последние слова императора. А потом на протяжении недели каждый день писал одно и то же: "Скука... Скука... Великая скука!"
Незадолго перед моим отъездом Гурго со злобной улыбкой показал мне эти записи.
Мы с императором остались одни. Шел второй час ночи. Император расхаживал по спальне, и очередная крыса ринулась от него в дыру между досками.
Он посмотрел на знаменитую кровать, на которой спал в дни Аустерлица. Кровать была расстелена, и черная ширма, прикрывавшая ее, отодвинута.
И вдруг император сказал:
- А ведь я на ней умру...
- Да что вы такое говорите, Ваше Величество! - запротестовал я, подумав про себя: "Вот уж непохоже..." Я посмотрел на него внимательно, чтобы ничего не пропустить, когда буду описывать его в моих записях... Короткие ноги, крупная плоская голова, каштановые волосы, сильные плечи, толстая шея. Квадратный подбородок тяжеловат и несколько нарушает классичность профиля. У него красивый нос, лоб без единой морщины, великолепные зубы (которым завидовала Жозефина) и холеные руки. Полная (даже несколько женская) грудь с редкими волосами едва прикрыта халатом. Когда я впервые увидел его в ванне (он обожает там сидеть), я поразился - какой маленький член у императора... как у мальчика... Таков облик человека, потрясшего воображение мира".
"Целых полтора десятка лет в Европе жил лишь один человек - все остальные стремились наполнить легкие воздухом, которым он дышал", - напишет о нем все тот же Шатобриан. После его падения прокатилась волна самоубийств молодых людей - мир для многих потерял былую притягательность.
- Вы правы, Лас-Каз, сейчас я здоров. - Император, как всегда, читал мысли. Для тех, кто был с ним рядом, это давно перестало быть удивительным, сделалось даже привычным. - Мое сердце делает шестьдесят два удара в минуту, я его попросту не слышу. Природа наградила меня двумя способностями для истинного долголетия: спать в любое время суток и не излишествовать в еде и питье. Вода, воздух и чистота - главные лекарства в моей аптеке. У меня железное здоровье хорошего солдата. И все-таки... все-таки я скоро умру. И не надо тратить время на пустые возражения. Я уже говорил вам, что у меня есть некое внутреннее чувство... я всегда - слышите: всегда! - знаю, что меня ожидает. За семь дней до моего рождения на небе появилась комета. И поверьте, скоро она появится вновь - уже над этим островом. Кометы возвещают о рождении и смерти великих властителей... И еще: однажды ко дню рождения мне прислали забавный подарок. В Парижском военном училище разыскали мою юношескую тетрадь - записи по географии, знаменитый курс аббата Лакруа. И последняя запись в тетради была... Вы уже догадались? - Он посмотрел на меня, застывшего с пером, и улыбнулся. - "Святая Елена, маленький остров". И всё! Далее записи почему-то обрываются, хотя в тетради оставались пустые страницы, много пустых страниц. А ведь я тогда был беден и экономен... Я тотчас вспомнил об этом на корабле, когда эти негодяи объявили мне место изгнания. И понял - это моя последняя гавань... конец... Так и запишите: "Со мной никогда не случалось того, чего бы я не предвидел". Наши милые глупцы так и не поняли, почему сегодня я читал им "Заиру"... - И он продекламировал из Вольтера: - "Но увидать Париж мне не достанет силы. Ужель не видите - я на краю могилы!"
Так что я не удивился, когда узнал от Маршана, что в первых числах февраля 1821 года (за три месяца до смерти императора) над Святой Еленой появилась... да, комета!
Маршан рассказывал: "Комета! - воскликнул император с какой-то странной радостью. - Я ждал ее! Комета возвестила смерть Цезаря и возвещает мою..."
Третий час ночи. Император в вишневых шлепанцах и белом халате расхаживает по комнате. Он думает. Машинально тронул знаменитую треуголку, на этот раз переложенную им на камин рядом с часами Фридриха Великого, которые перенесли из "салона". Очередная крыса тотчас плюхнулась на пол. Как они полюбили его шляпу! И когда они только успевают туда залезть?
- Надо заделать, - бормочет он, глядя на пол.
В этой треуголке его похоронят.
Потом он сказал:
- Какой роман вся моя жизнь! - И добавил торжественно: - С сегодняшнего дня мы будем писать материалы к моему завещанию. Это непростая работа, к ней надо отнестись серьезно. Я хочу, чтобы после меня не осталось никаких долгов. Я должен отблагодарить по заслугам моих друзей. И врагов тоже.
И тотчас начал диктовать, продолжая ходить по комнате:
- "Я оставляю в наследство всем царствующим домам УЖАС И ПОЗОР последних дней моей жизни!" Вот начало моего завещания!..
Я хотел спать, я умирал... моя голова упала... Он засмеялся:
- Мельвиль, мой парижский секретарь, обычно падал именно в это время. Стоило мне задуматься, отвлечься... оборачиваюсь, а он спит. И рядом с ним мирно храпят мои министры.
Он посмотрел на мою голову, опять стукнувшуюся о стол.
- Ба! Вам пора спать.
Сегодня, повторюсь, он милостив.
Я вернулся к себе. Сон вдруг пропал. Я знал, что и он не ложится сидит на кровати, а дождь стучит по крыше... Я представлял, как в темноте его душит бешенство. Чем он занимается? С кем говорит? С этим ничтожеством Гурго, который посмел?.. Генерал спас его в России. Но и здесь, на острове, он, оказывается, тоже его спас. Киприани донес: Гурго рассказывал в городском кабаке, что второй раз спас императора, когда на него напал бык!.. Вот правда о его сегодняшней жизни, о ее опасностях, героях! О жалких людях, делящих с ним изгнание!..
Бедный Маршан ждет, не гасит свечу. Его мать служила нянькой римскому королю, и сам он с юности прислуживал императору. Маршан знает: пока он не спит, свечу гасить нельзя...
Наконец в тишине ночи сквозь тонкие перегородки я услышал звук император лег, точнее - грузно, ничком упал на кровать. И наверняка, как обычно, в то же мгновенье заснул.
И Маршан, услышав знакомое ровное дыхание, торопливо загасил свечу и ушел в свою каморку.
Короткий сон овладевает императором только под утро, а встает он с восходом солнца. Раньше он спал по три часа - и этого ему хватало. Теперь хватает получаса перед рассветом.
В ту ночь, уже засыпая, я вдруг снова явственно услышал его слова: "Я оставляю в наследство всем царствующим домам УЖАС И ПОЗОР последних дней моей жизни!"
