Руслан Скрынников - Начало опричнины
Значение работ С. Б. Веселовского определяется следующими моментами. Во-первых, он резко возражал против идеализации личности Грозного[34]. Во-вторых, автор ввел в научный оборот большой фактический материал и доказал несостоятельность гипотезы С. Ф. Платонова относительно зачисления в опричнину центров удельно-княжеского землевладения[35]. Тем самым он способствовал критическому преодолению ошибочных концепций истории опричнины. Но окончательные выводы С. Б. Веселовского ценны скорее в негативном, чем в позитивном плане. За отправной момент исследования он принимает схему В. О. Ключевского, лишь несколько видоизменяя ее. На почве политических противоречий Московского государства, писал В. О. Ключевский, разразился кровавый конфликт даря с его боярством. Правильнее сказать, дополняет С. Б. Веселовский, конфликт царя с дворянством, правящей вершиной класса служилых землевладельцев[36]. До опричнины, замечает В. О. Ключевский, в политическом строе Московского государства не было учреждения, которое бы ограждало личную безопасность царя, и только в опричнине такое учреждение было создано. Неверно, возражает С. Б. Веселовский, такое учреждение издавна было, это «государев двор», исконное учреждение русских князей: остается лишь исследовать, как и почему царь Иван утратил веру в старый государев двор и стал искать безопасность в новом опричном дворе[37].
В первых же очерках Веселовский подробно излагает, как царь Иван, тяготясь опекой Сильвестра и бояр, «пришел в конце концов к мысли отделаться от них, но как это сделать, не знал, и запутался»[38]. Вначале боярство якобы не принимало сколько-нибудь заметного участия в борьбе между царем и его советниками. Только на втором этапе борьбы Ивана за неограниченное самодержавие он должен был «выйти из узкого круга интимных советников... и войти в конфликт со всем исторически сложившимся строем Государева двора»[39]. Обойтись в управлении без старого двора было невозможно, бороться с ним становилось небезопасно. Выход царь Иван нашел в том, что удалился из старого двора и устроил новый, опричный, с целью обеспечить себе, личную безопасность и получить свободу действия[40]. Отъезд царя в Коломенское был началом жестокой схватки его со своими дворянами, ибо царь порывал не с одними княжатами и боярами, а со всем старым двором[41].
Как мы видим, С. Б. Веселовский сводит весь конфликт опричнины к переходу Грозного из одного «двора» в другой и столкновению монарха со всем дворянством в целом. Классовый характер самодержавия как дворянской монархии полностью игнорируется, правительство рассматривается как надклассовая сила[42]
Многие выводы С. Б. Веселовского отличаются субъективизмом. Так, автор явно преувеличивает значение такого факта, как смерть царицы Анастасии в 1560 году. При жизни Анастасии, — пишет он, — царь был плохо обузданным конем, а после ее смерти и вовсе разнуздался[43]. Анализируя причины падения Избранной рады, С. Б. Веселовский основное внимание уделяет личным взаимоотношениям царя с его ближайшим окружением. Первые опалы были следствием столкновения царя со своими родственниками. Последующие опалы вызваны были тем, что «участники схватки покатились по наклонной плоскости ожесточения, ка которой невозможно было остановиться» и т. д.[44]
Следуя концепции В. О. Ключевского, С. Б. Веселовский считал, что опричнина и вообще опалы Ивана Грозного свелись к уничтожению лиц и не изменили общего порядка. Он предлагал оставить старый предрассудок, согласно которому казни царя Ивана были направлены в лице бояр и княжат против крупных феодалов[45].
С. Б. Веселовский не успел, а точнее не имел возможности завершить свою работу. Многие из его очерков сохранились в виде черновиков, отчасти незавершенных, содержащих фактические неточности.
Решения XX съезда Коммунистической партии Советского Союза оказали благотворное влияние на развитие советской исторической- мысли. Развернувшаяся вскоре после съезда научная дискуссия затронула многие разделы истории русского средневековья. В статьях С. М. Дубровского и В. Н. Шевякова были подвергнуты критике ошибки в освещении опричнины и идеализация деятельности Грозного[46]. В. Н. Шевяков предпринял попытку немедленного решения основных проблем опричнины без привлечения достаточного фактического материала, но эта попытка оказалась неудачной[47].
В новейшей историографии с работами по истории опричнины выступили А. А. Зимин, В. Б. Кобрин и С. М. Каштанов.
В. Б. Кобрин продолжил исследования Г. Н. Бибикова и С. Б. Веселовского[48]. Он собрал и детально проанализировал большой фактический материал относительно персонального состава опричного двора Грозного[49]. С. М. Каштанов исследовал иммунитетную политику в годы опричнины[50].
Наиболее крупное монографическое исследование по истории опричнины принадлежит перу А. А. Зимина. В работе систематизирован громадный фактический материал, накопленный историографией к настоящему времени. Наиболее подробно в работе исследуется политическая история опричнины. Автор уделяет пристальное внимание также социальным проблемам опричнины. Что касается общей концепции опричнины, созданной А. А. Зиминым, то она представляется нам противоречивой. А. А. Зимин полностью принимает вывод С. Б. Веселовского о том, что опричная земельная политика не имела антикняжеской или антибоярской направленности[51], «...ни о каком разгроме «боярства» в XVI веке не может идти и речи»[52]. Но он не разделяет вывода С. Б. Веселовского о бессмысленности опричнины и утверждает, что опричнина хотя и не имела антибоярской и антикняжеской направленности, все же сокрушила остатки феодальной раздробленности на Руси, «...основной смысл опричных преобразований, — пишет А. А. Зимин, — сводился к завершающему удару, который был нанесен последним оплотам удельной раздробленности»[53]. Подобное мнение давно высказывалось в литературе, но в работе А. А. Зимина оно получает неожиданное и парадоксальное разрешение.
А. А. Зимин объявляет носителями удельной раздробленности те социальные силы, учреждения и территории, которые более всего пострадали от опричного террора. «Ко времени введения опричнины, — пишет А. А. Зимин, — наиболее мощными форпостами удельной децентрализации в России были Старицкое княжество, Великий Новгород и церковь»[54].
Такая точка зрения представляется нам спорной. Всероссийская церковь на протяжении многих веков служила мощным орудием в руках великокняжеской и царской власти. Она деятельно помогала князьям в объединении русских земель, проповедовала теорию божественного происхождения власти московских самодержцев и т. д. Редкие недоразумения и раздоры между светскими и духовными властями, случавшиеся иногда, объяснялись вполне конкретными причинами. Очень часто они были простым отзвуком борьбы, происходившей в среде правящего боярства, с которым руководители церкви были связаны прочными нитями. Следовательно, считать церковь форпостом удельной децентрализации нет достаточных оснований.
Что касается Новгорода Великого, то он был включен в состав Русского государства окончательно и бесповоротно почти за столетие до опричнины. Ни в одной другой земле мероприятия, призванные гарантировать объединение, не проводились с такой последовательностью, как в Новгороде. Именно здесь Москва произвела невиданную массовую экспроприацию всех местных феодальных землевладельцев (крупных бояр, купцов и житьих людей), а на их место водворила московских дворян-помещиков. В XVI веке московские порядки прочно утвердились в Новгороде. Москва постоянно назначала и сменяла всю приказную и церковную администрацию Новгородской земли, распоряжалась всем фондом новгородских поместных земель и т. д. Пресловутый новгородский сепаратизм был побочным продуктом острых социальных противоречий в Новгороде, следствием недовольства низов обременительными царскими податями, угнетением со стороны московских помещиков и московской администрации. Новгород весьма сильно пострадал от опричного террора, но считать его оплотом удельной децентрализации едва ли возможно.
Представляется, что носителями традиций и пережитков удельной раздробленности была в XVI веке княжеско-боярская знать в целом от удельных владык до многочисленных потомков местных удельных династий князей Суздальских, Ярославских и пр., располагавших колоссальными земельными богатствами. В своем исследовании А. А. Зимин не может игнорировать многочисленных антикняжеских и антибоярских репрессий опричнины, но каждый раз он низводит их на степень случайных фактов, объясняя мелкими служебными провинностями бояр[55]. С таким истолкованием антибоярских репрессий согласиться трудно. Предположение, будто представители знатнейших фамилий, владельцы наследственных уделов и т. д. могли быть подвергнуты ссылке или казнены из-за ничтожных служебных провинностей, совершенно не соответствует духу и структуре феодальной иерархии[56].
