Михаил Геллер - Утопия у власти
Советская концепция социализма всегда определялась от обратного. Ответ «армянского радио» — капитализм это эксплуатация человека человеком, а социализм — наоборот — замечательно выразил стремление идеологов марксизма-ленинизма быть всегда «наоборот», стоять на «высшей ступени». Внезапно все еще раз стало «наоборот»: социализм пошел в сторону демократии, гуманизма, терпимости. Помощник Горбачева философ-академик ныне главный редактор «Правды» и член Политбюро Иван Фролов заявил, что он формулирует «марксизм как реальный гуманизм».
Внезапно, по решению Верховной Инстанции, неожиданно для всех Цель растаяла. Обитателям последней империи предложили потерпеть, подождать, пока им будет подготовлена новая Цель. Ритуальный призыв ЦК КПСС к 1 мая 1989 г. уговаривал советских граждан: «Пусть живет и развивается марксистско-ленинское учение — идейная основа революционного обновления социализма!» Год спустя, в канун Первомая 1990 г. ЦК звал советских людей: «Объединим усилия для создания гуманного, демократического социализма». Формула найдена. Горбачев, предлагая созвать очередной, но досрочный съезд партии, объясняет: «Речь идет о путях обновления социализма...» И в этот же день, в докладе о новой национальной политике партии убеждает: «Революционное обновление советского социалистического общества — главный аргумент в пользу укрепления нашего Союза».
Логика очередной формулы проста: Советский Союз построил социалистическое общество, теперь необходима, используя выражение Иосифа Бродского, остановка в пустыне для того, чтобы произвести ремонт, может быть, даже капитальный ремонт. Иными словами — перестройку. Это, следовательно, очередная фаза развития социализма: обновление. Достаточно устранить «деформации» социализма, допущенные Сталиным, и откроется прямая дорога к «Храму». Программа КПСС не знает сомнений: «Советские коммунисты убеждены, что социализму принадлежит будущее». Очередной, но досрочный XXVIII съезд, не принял новой программы, он утвердил лишь временную, «на ближайшую перспективу», по выражению Горбачева, политическую платформу КПСС. Определив суть политики перестройки как переход «от авторитано-бюрократического строя к обществу гуманного, демократического социализма», документ подтверждает: «Мы рассматриваем коммунистическую перспективу, как естественно-историческую направленность развития человеческой цивилизации». Следовательно, убеждение о будущем, принадлежащем социализму, остается законом для коммунистов. Задача, поставленная общим кризисом коммунизма перед идеологами, — найти новый словарь для выражения неизменного убеждения.
Это случается не первый раз. В 1921 г. Ленин сделал внезапный поворот нэпа, оставив за бортом лозунги немедленного сооружения коммунизма. Сталин на пути к власти безжалостно освобождался от революционного словаря, заменяя его — государственным. В ноябре 1941 г., выступая на Красной площади, когда немецкие танки стояли в 20 км от центра Москвы, Сталин включил в новый иконостас, рядом с Лениным, русских полководцев Александра Невского, Дмитрия Донского, Суворова, Кутузова.
Все идеологические повороты имели своей целью, в первую очередь, обеспечить выживание империи. Николай Устрялов, выражая взгляды тех бывших врагов Октябрьского переворота, которые, движимые русским патриотизмом, проповедовали сотрудничество с большевиками, писал в 1920 г.: «Россия должна остаться великой державой, великим государством... И так как власть революции — и теперь только она одна — способна восстановить русское великодержавие, международный престиж России, — наш долг во имя русской культуры признать ее политический авторитет». Для Устрялова не было сомнения, что «советская власть будет стремиться всеми средствами к воссоединению окраин с центром — во имя мировой революции. Русские патриоты будут бороться за то же — во имя великой и единой России. При всем бесконечном различии идеологий, практический путь един». Но и различие идеологий, в конечном счете, имеет второстепенное значение, ибо, замечает Устрялов, «чтобы спасти советы, Москва жертвует коммунизмом». Новую политику нэпа идеолог «сменовеховства» называет «экономическим Брестом большевизма».
Комментируя высказывания Устрялова и его единомышленников, большевистский публицист Александр Воронский подчеркивал, что они ошибаются в одном: «Они не понимают, что новая экономическая политика только исправляет ошибки прошлого, но не является отказом от прошлого... Они говорят о крахе коммунизма, когда налицо иная тактика коммунизма, иная, но коммунистическая».
Николай Устрялов не знал ответа на вопрос: «Красное ли знамя красит Зимний дворец или, напротив, Зимний дворец красит собой красное знамя?» Он хорошо понимал, что они помогают друг другу сохранить великую державу. Коммунизм и советы, советы и коммунизм. Интернационализм и национализм, национализм и интернационализм. Тонкий расчет пропорций смесей был основной заботой советских руководителей. Увеличить долю одной из составных частей, уменьшить долю другой. На следующем этапе, перед лицом очередного кризиса, сделать обратное, строго следя лишь за тем, чтобы ингредиенты оставались неизменными. Ленин разбавил интернационализм национализмом, Сталин резко увеличил дозу национализма. Устрялов считал, что «большевизм, с его интернациональным влиянием и всюду проникающими связями, становится прекрасным орудием международной политики России...» и единственной возможностью спасения империи. Полвека спустя Андрей Амальрик заметил, что «марксистская доктрина задержала распад Российской империи», добавив: «Но не в силах отвратить его».
Все новое, как известно, хорошо забытое старое. В 1926 г. в сатирической повести Андрея Платонова было замечено, что «воистину в 1917 г. в России впервые отпраздновал свою победу гармонический разум порядка!» А идейный бюрократ, герой повести, сочинял записки на тему «Советизация как начало гармонизации вселенной». Первомайские призывы 1990 г. провозглашают: «Пусть торжествуют общечеловеческие ценности!»
Идеологический клей выдохся, потерял свою связующую способность. Действующая программа КПСС, принятая в 1986 г., еще декларирует: «Итоги пройденного пути убедительно свидетельствуют: национальный вопрос, оставшийся от прошлого, в Советском Союзе успешно решен». Последовавшие события убедительно засвидетельствовали лживость программной декларации. В сентябре 1989 г. Горбачев признал: «Конечно, мы знали о существовании непростых национальных проблем... Но все же весь масштаб назревших здесь изменений проявился позднее...» Более года генеральный секретарь обещал и откладывал, снова обещал пленум ЦК по национальному вопросу, который должен был решить «непростые», по любимому выражению Горбачева, вопросы, отмеченные кровавыми следами на Кавказе, в Средней Азии, в других регионах страны.
Выступления партийных руководителей на пленуме обнажили реальность национального кризиса. Новая национальная политика Горбачева, которую с нетерпением ожидал Союз, оказалась очередной реформой, которая ничего не реформирует. Ключевое слово новой платформы КПСС по национальному вопросу: «наполнить новым содержанием». Отвергнув лозунг «Разрушить до основания», отвергнув требования о «перекройке границей изменении формы национальных образований», платформа КПСС обещает: «наполнение реальным содержанием советского федерализма», «наполнение реальным содержанием права национальных образований». Уже в Евангелии предупреждается о недопустимости вливать новое вино в старые меха. Именно это составляет суть новой национальной политики Горбачева. Первый секретарь компартии Башкирии исчерпывающе резюмировал: платформа «не содержит прорыва из устоявшихся взглядов, сохраняя неприкосновенной иерархическую структуру национально-государственного устройства».
Новая, как ее определяет Горбачев, национальная политика КПСС рассчитывает использовать еще имеющийся, по мнению партии, заряд федеральных возможностей; отсутствие — пока — в большинстве республик сильных движений за выход из Союза; экономические связи и экономическую слабость республик, намертво сцепленных с центром. Национальная практика «перестройки» состояла в приведение в действие многочисленных механизмов сдерживания центробежных стремлений. Используются внутренние национальные противоречия в республиках: создается «синдром старшего брата». Требования абхазцев расширить их права учат грузин, что каждый может оказаться в ситуации «старшего брата». В Эстонии возникла проблема русских, в Молдавии — проблема гагаузов, в Узбекистане — турок-месхов, в Литве — польского меньшинства и т.д. Выступая на пленуме, Горбачев напомнил, что в Советском Союзе имеется более 60 миллионов «мигрантов», граждан, живущих не в «своей» республике. Их естественным защитником является Москва. Движение за независимость родилось и рождается в союзных республиках. Автономные области — Абхазия и Каракалпакия, Южная Осетия, Тува и др. — опасаясь молодого и нового национализма «своей» союзной республики, стремящейся уйти от Союза, видят гаранта безопасности в сильной центральной власти.
