Алексей Борисов - Нюрнбергский процесс, сборник документов (Приложения)
Паулюс: Конечно, так подумать можно было. Но очень скоро выяснилось, что производившиеся приготовления найдут свое практическое осуществление, особенно в связи с тем, что уже с самого начала оперативной разработки плана рассчитывали на использование румынских территорий, состоялась посылка в Румынию военной миссии и отборных войск как раз в тот район, который уже разрабатывался с точки зрения оперативной. Все эти факты указывали постепенно на то, что дело идет о событии, вернее, о плане, который будет реализован.
Латернзер: Господин свидетель, я хочу своим вопросом добиться следующего: я думаю, что указанная Вами дата, то есть осень 1940 года, когда якобы уже существовал план нападения, является преувеличенной.
Паулюс: Я очень подробно высказался по этому вопросу вчера. Я сказал, что все данные, которые могли мне потребоваться для разработки плана наступления, имелись уже 3 сентября. Все последующие события развивались в соответствии с этим планом...
Латернзер: Скажите, что Вы знаете о директиве №13 от 12 ноября 1940 г.?
Паулюс: Я не помню этого документа.
Латернзер: В пятом пункте говорится:
«Россия. Имели место политические совещания с целью выяснить позиции России на ближайший период времени».
Господин свидетель, после того, как Вы ознакомились с этим абзацем, Вы должны признать, что дата, когда было принято решение напасть на Россию, относится к более позднему периоду, чем тот, на который Вы указали вчера.
Паулюс: Я говорил это на основании моих личных наблюдений и тех данных, которыми я располагал... Если проследить весь процесс подготовки, то получается весьма стройный и последовательный план, который развивался от его оперативной разработки с 3 сентября вплоть до директивы от 18 декабря №21 и далее до окончательной его реализации. Точно установить тот отрезок времени, когда было принято окончательное решение, я не смогу...
Латернзер: Вчера Вы сказали, что в марте 1941 года имело место совещание в имперской канцелярии, на котором Вы присутствовали, и что генерал-полковник Гальдер в качестве основания для нападения на Югославию перечислил ряд фактов, и Вы упоминали, что в качестве первой причины — это устранение угрозы с флангов, затем захват железнодорожной магистрали на Ниш и в качестве третьей — предусматривалось высвободить правый фланг и случае нападения на Россию. Скажите, не было ли еще других причин, которые тогда привел Гальдер?
Паулюс: Мне не известны никакие другие причины.
Латернзер: Скажите, это нападение на Югославию не имело целью облегчить положение Италии?
Паулюс: Да, конечно, это также послужило исходной причиной начала операций против Греции. Тем самым устранялась угроза нападения с флангов.
Латернзер: Господин свидетель, Вы были на совещании генерального штаба 3 февраля 1941 г. в Оберзальцберге?
Паулюс: Да.
Латернзер: Вы знаете, что генерал-полковник Гальдер тогда говорил о том, что Советский Союз располагает силами 100 пехотных дивизий, 25 кавалерийских дивизий и 30 механизированных дивизий?
Паулюс: Я этого уже не помню и не помню также, чтобы генерал Гальдер был на этом совещании.
Латернзер: Господин свидетель, но такое совещание было ведь необычным, и я думаю, что оно должно было оставить впечатление, что речь идет об очень сильном наступлении на восточной границе.
Паулюс: Я, во всяком случае, не помню, чтобы у меня было такое впечатление.
Латернзер: При начале нападения на Советский Союз Вы все еще были первым оберквартирмейстером?
Паулюс: Да.
Латернзер: Насколько я мог узнать за это время, в круг Ваших обязанностей входило также делать предложения о проведении наземных операций, — верно это?
Паулюс: У нас было иное распределение обязанностей. В то время у меня не было этих функций. Оперативный отдел подчинялся не мне, а непосредственно начальнику генерального штаба. Мне был передан отдел боевой подготовки, а организационный отдел — только осенью 1941 года. Так что делать предложения генеральному штабу о проведении уже начатых операций не относилось к кругу моих обязанностей. Я должен был решать только порученные мне специальные задачи.
Фриц[249]: Господин свидетель, в ходе этого процесса говорилось о приказе ОКВ, в котором предлагалось военнопленных комиссаров Советской Армии расстреливать. Известен Вам этот приказ?
Паулюс: Да, я знал о нем...
Серватиус[250]: Господин свидетель, Вы на Вашем посту поддерживали Гитлера до конца, хотя знали, что велась агрессивная война. В какой степени знал об этом руководящий состав НСДАП?
Паулюс: На этот вопрос я не могу ответить, так как считаю себя некомпетентным.
Серватиус: Известно ли Вам, использовались ли немецкие военнопленные на русских военных заводах?
Паулюс: Об этом я лично ничего достоверно не знаю. Военнопленные, которых я лично видел в лагерях, работали для непосредственных нужд лагеря или в непосредственном близости от лагерей на сельскохозяйственных работах или в лесах. Мне также было известно из газет, что некоторые немецкие рабочие, добровольно объединившиеся в группы, работали в промышленности, и там с гордостью сообщали о результатах их труда. Но в какой отрасли промышленности работали эти люди, — я не знаю.
Кубушок[251]: В какой степени отдельным членам правительства было известно о важнейших решениях правительства?.. Не принимал ли Гитлер решения единолично или, в лучшем случае, после совещания с небольшим кругом лиц, вследствие чего другие ведущие лица военного и политического руководства ничего не знали о предстоящих событиях?
Паулюс: Как принимались решения имперским правительством, мне неизвестно.
Я не могу себе представить, чтобы все делал или мог все делать один человек, ему необходимо было сотрудничество его ближайших помощников, иначе действовать было невозможно.
Хорн[252]: Господин свидетель, Вы сказали, что были участником движения, которое имело своей целью спасти немецкий народ от гибели. Я спрашиваю, какие были у Вас и других членов организации возможности для осуществления этого намерения?
Паулюс: У нас была возможность говорить с немецким народом по радио и разъяснить ему все. Мы считали своим долгом разъяснить немецкому народу после событий не только военного характера, но и событий 20 июля[253] о наших убеждениях, к которым мы пришли к этому времени. Эта инициатива исходила из рядов армии, которую я привел к Сталинграду, где мы видели, что из-за приказов государственного и военного руководства, против которого мы выступаем, погибли от холода, голода и снега 100 000 немецких солдат. Мы познакомились там в концентрированном виде с ужасами агрессивной войны.
Хорн: Были ли у Вас другие возможности, кроме пропаганды?
Паулюс: Кроме возможности говорить по радио и использовать предоставленные нам газеты, у нас не было других возможностей воздействовать на немецкий народ.
Председатель: Какое отношение имеет этот вопрос к рассматриваемому Трибуналом делу?
Хорн: Я хотел поставить этот вопрос, чтобы определить, в какой степени этот свидетель заслуживает доверия.
Председатель: Я не вижу, чтобы это имело какое-либо отношение к степени доверия к этому свидетелю.
Хорн: Очень возможно, что у нас имеются сведения о других имевшихся в их распоряжении возможностях о которых свидетель не упоминал.
Председатель: По мнению Трибунала, мысли и действия свидетеля в то время, когда он был военнопленным у русских, не имеют никакого отношения ни к делу, ни к степени доверия ему... Трибунал не допускает постановки подобных вопросов.
Хорн: Я прошу разрешить мне задать свидетелю еще один вопрос.
Председатель: Да, конечно.
Хорн: Был ли во время Вашего плена у Вас случай каким-нибудь образом предоставить в распоряжение советских властей Ваши военные знания и опыт?
Паулюс: Никаким образом и никому.
Председатель: Я полагаю, что этим заканчивается перекрестный допрос. Желает ли советский обвинитель задать еще вопросы?
Руденко: Нет, господин председатель.
ЦГАОР СССР, фонд №7445, опись №1, ед. хран №24
IMT, vol.7, р.279—364.
П.20. Из допроса свидетеля Е. Бушенгагена
