Холокост и православная церковь - Шкаровский Михаил Витальевич
Будущий доцент Ленинградской Духовной академии и профессор Московской Духовной академии с ученой степенью магистра богословия, состоявший в годы войны в юрисдикции митрополита Евлогия и проживавший в предместье Парижа, протоиерей Андрей Андреевич Сергенко участвовал в движении Сопротивления, а также спасал евреев от преследований со стороны гестапо228.
Уже упоминался и настоятель Свято-Троицкого храма в г. Клиши протоиерей Константин Замбржицкий, крестивший в Компьенском лагере Илью Фондаминского (в 1946 г. отец Константин перешел в юрисдикцию Московского Патриархата, 10 октября 1948 г. уехал в СССР, служил настоятелем церкви в Костроме, публиковал статьи в «Журнале Московской Патриархии», в 1949 г. принял монашество с именем Стефан, но не выдержал советских условий и в 1950 г. повесился)229.
Православная русская эмигрантка — дочь композитора Скрябина Ариадна, бывшая замужем за поэтом Дэвидом Кнутом, участвовала в деятельности еврейской организации Сопротивления во Франции и занималась спасением еврейских детей. Она была арестована при попытке провести детей через границу и погибла в 1944 г.230
Один из ближайших сотрудников митрополита Евлогия, член Епархиального совета, профессор и декан Свято-Сергиевского богословского института, возглавлявший также Русское христианское студенческое движение, Василий Васильевич Зеньковский (1881–1962) был лично близок с отцами Димитрием Клепининым и Сергием Булгаковым и полностью разделял их взгляды о необходимости всяческой помощи евреям и спасения их от немецких гонений. В.В. Зеньковский был арестован французскими властями в самом начале Второй мировой войны осенью 1939 г., без суда и следствия сначала пробыл 40 дней в одиночной камере центральной тюрьмы Парижа, а потом 14 месяцев в лагере Вернет, в том числе несколько месяцев уже после поражения Франции, до ноября 1940 г. «Пребывание в одиночке… — писал позднее В.В. Зеньковский, — а затем в лагере — привели меня к решению принять священство». Вскоре после освобождения он принял диаконский, а в 1942 г. — священнический сан. Митрополит Евлогий планировал сделать о. Василия своим преемником после хиротонии во епископа, но тот отказался231.
В своих богословских трудах В.В. Зеньковский значительное внимание уделял евреям. Он толковал еврейство как коллективную сущность, которая должна дожить до конца времен, для того чтобы Церковь выполнила свою миссию — привела ко Христу все человечество. Такой подход бросал вызов теологии замещения,
ХОЛОКОСТ И ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ главенствовавшей в то время в Католической и Лютеранской Церквах, согласно которой Ветхий Израиль был замещен Израилем Новым — Церковью. В.В. Зеньковский наиболее смело отстаивал указанный подход. Для него Церковь действительно зависела от евреев, которые как будто держат занавес поднятым, пока все язычники не войдут в нее: таким образом, некрещеное еврейство находится в диалектических отношениях с Церковью, играя необходимую (священную) роль в миссии спасения человечества232.
Также проживавший в оккупированной Франции выдающийся русский религиозный философ Николай Александрович Бердяев (1874–1948) еще в конце 1930-х гг. подверг резкой критике антисемитизм, в том числе расовый антисемитизм нацистской Германии. В 1925—1930-е гг. он был одним из главных идеологов Русского студенческого христианского движения и редактором журнала «Путь», где в 1938 г. опубликовал свою известную статью «Христианство и антисемитизм»233.
В ней Н.А. Бердяев писал, что «еврейский вопрос есть испытание христианской совести и христианской духовной силы»234. В этих словах была выражена сложность взаимоотношений между иудаизмом и христианством, отношения христиан к еврейскому народу и боль за несправедливость и гонения евреев, осуществлявшиеся христианами, в том числе православными. Николай Александрович указывал на глубинную чуждость христианства всякому антисемитизму и отмечал, что в Германии он не случайно связан с антихристианством: «Поистине поразительно легкомыслие христиан, которые считают возможным быть антисемитами. Христианство по своим человеческим истокам есть религия еврейского типа, т. е. типа мессиански-пророческого… Должно быть признано явлением очень знаменательным, что германский антисемитизм превращается в антихристианство. На мир хлыну-
ла волна антисемитизма, которая грозит захлестнуть все новые и новые страны и которая опрокидывает гуманитарные теории XIX века. В Германии, Польше, Румынии, Венгрии антисемитизм торжествует…»235
Говоря о значении еврейского вопроса и роли этого народа в мировой цивилизации, философ отмечал: «.. еврейский вопрос не есть просто вопрос политический, экономический, правовой или культурный. Это вопрос несоизмеримо более глубокий, религиозный вопрос, затрагивающий судьбы человечества. Это ось, вокруг которой вращается религиозная история… Еврейский народ есть народ истории по преимуществу, он внес в историю человеческого сознания самую категорию исторического… Ни один народ в мире не пережил бы столь долгого рассеяния и, наверное, потерял бы свое лицо и растворился бы среди других народов. Но по неисповедимым путям Божьим народ этот должен сохраниться до конца времен»236.
Расизм в любой форме, и прежде всего нацистской, Н. А. Бердяев категорически отвергал, почеркивая в своей работе: «С христианской точки зрения расовый антисемитизм совершенно недопустим, он непримиримо сталкивается с христианским универсализмом. Гонения против католиков в Германии вызываются тем, что католичество универсалистично. Христианство провозгласило ту истину, что нет эллина и нет иудея. Оно обращено ко всему человечеству и ко всякому человеку, независимо от расы, национальности, класса и положения человека в обществе. Не только расовый антисемитизм, но и вообще расизм не выдерживает критики с трех точек зрения: с религиозной, моральной и научной. Он недопустим для христианина, который должен видеть в каждом человеке образ и подобие Божье. Не только расизм, но и национализм для христианской совести неприемлем. Но он неприемлем и для общечеловеческого и гуманитарного морального сознания. Расизм бесчеловечен, отрицает достоинство человека, отрицает ценность человеческой личности и допускает обращение с ней, как с врагом, подлежащим истреблению. Расизм есть самая грубая форма материализма, гораздо более грубая, чем материализм экономический. Расизм есть крайняя форма детерминизма и отрицания свободы духа… С расовой точки зрения еврею нет спасения, ему не поможет ни принятие христианства, ни даже усвоение себе национал-социалистического мировоззрения, над ним тяготеет фатум крови… Германский… расизм есть агрессивный, мирозавоевательный партикуляризм. Расизм сейчас означает дехристианизацию и дегуманизацию, возврат к варварству и язычеству»237.
В то же время отношение части евлогианских священнослужителей и мирян к иудаизму отличалось своеобразием, хотя они, несомненно, резко негативно оценивали нацистскую политику в отношении евреев в целом, а не только к принявшим христианство. Между тем некоторые из евлогиан, в том числе монахиня Мария (Кузьмина-Караваева, Скобцова), полагали, что в условиях небывалых ужасов мировой войны начинается неизбежная эпоха перехода евреев в христианство. Так мать Мария в 1941 г. писала: «Крест Голгофы лег на плечи всего Израиля. И этот голгофский Крест обязывает. Сейчас речь идет о небывалом и не могущем быть раньше — речь идет о христианской Церкви израильского народа, о свершении и исполнении времени»238. При этом диалогическое измерение открывалось исключительно в сфере духа, призыв обращался лишь к тем, кто готов был его услышать.
Наиболее глубоко разработал эту концепцию в своих статьях «Гонения на Израиль» и «Расизм и христианство», написанных с риском для жизни в оккупированном Париже зимой 1941–1942 гг., неоднократно упоминавшийся православный богослов протоиерей Сергий Булгаков. В еврейском народе, избранном Богом для воплощения Спасителя, он видел «ось мировой истории», считая, что избранничество Божие почиет на еврействе, даже не принявшем Христа; окончательное же разрешение еврейского вопроса наступит только с возвещанным апостолом Павлом обращением всего еврейства ко Христу, поэтому всякий антисемитизм изобличался как антихристианство и тем самым исключался: «С одной стороны, в состоянии антихристианства и христианоборчества Израиль представляет собой лабораторию всяких духовных ядов, отравляющих мир и в особенности христианское человечество. С другой — это есть народ пророков, в которых никогда не угасает дух пророчества и не ослабевает его религиозная стихия. Однако в состоянии ослепления это есть христианство без Христа и даже против Христа, однако, Его лишь одного ищущее и чающее… Ясны те выводы, которые могут быть отсюда сделаны относительно гонителей Израиля: они гонят Самого Христа в нем, так же как и сами евреи, поскольку последние христоборствуют, противясь своему собственному избранию»239.
