Игорь Пыхалов - За что Сталин выселял народы?
«Обыкновенной тактике горцев — дать русским выпустить заряд с дальнего расстояния и потом идти в шашки — последовали они и теперь, но после первого залпа казаков, успевших спешиться и укрыться за лошадей, последовал немедленно второй. Горцы, уже окружившие сотню, были озадачены, но тотчас же оправились. „Это из пистолетов, закричали они, больше у казаков нет готовых зарядов; теперь прямо в шашки и кинжалы!“ Но ринувшаяся вперёд толпа была в тот же момент встречена третьим и четвёртым залпами из берданок. „Аллах! Что такое?“ завопили горцы и опрометью бросились назад, ещё и ещё провожаемые казачьими выстрелами. Благодаря этому ничтожному столкновению мятежники окончательно обращены были в бегство»[384].
На этом злоключения сторонников Алибека не закончились:
«Между тем чеченцы, как всегда, легко увлекающиеся и готовые стать на сторону того, кто одержал верх, и здесь обрадовались дешёвому случаю выказать себя перед начальством: жители аула Автуры, может быть и сидевшие-то верхом затем, чтобы присоединиться к толпе восставших, теперь обратились против неё, понеслись преследовать, разумеется не для того, чтобы уничтожить или бить своих, чего вероятно и не было, а просто в видах приятной и безопасной джигитовки»[385].
В довершение всего бегущие повстанцы были обстреляны артиллерией полковника Нурида. Охваченные паникой мятежники большей частью скрылись в Хулхулауском ущелье, а остальные рассеялись по окрестностям[386].
Не повезло и другим бандитским вожакам. Действовавший в Хулхулауском ущелье Губа-хан 27 и 29 апреля (9 и 11 мая) дважды потерпел поражение от подразделений Куринского полка[387].
В Чаберлое мятежников возглавил старшина аула Чобяхкенрой Дада Залмаев. Накануне восстания он был арестован по приказу начальника Аргунского округа подполковника А. Д. Лохвицкого, однако затем отпущен на поруки, «дабы не подать населению вида неуместных с нашей стороны опасений»[388]. Как выяснилось, опасения были вполне уместные, неуместными оказались проявленные русской властью гуманизм и мягкотелость. Впрочем, вскоре повстанцы Дады Залмаева были рассеяны отрядом под командованием того же подполковника Лохвицкого[389].
Видя эти поражения, значительная часть чеченцев поспешила принять сторону сильнейшего. Так, жители Умахан-юрта и Шали отбили попытки Алибека занять их аулы. Дада Залмаев, попытавшись разрушить мост через реку Шато-Аргун, получил отпор от местных жителей во главе со старшиной Хайбулой Курбановым[390].
Как докладывал генерал Свистунов:
«Чечня убедилась теперь как в том, что наши войска могут являться всюду — ив силах, совершенно достаточных для уничтожения мятежных сборов, как бы велики они ни были, так и в том, что при ничтожном, сравнительно, уроне, наше оружие даёт нам возможность наносить им неисчислимые потери. Панический ужас, овладевший аулами при виде этих потерь, заставил колебавшиеся аулы (Автуры, Гельдыгень, Курчалой и др.) перейти на нашу сторону, а виновные в мятеже — один за другим — приносить покорность и молить о помиловании»[391].
Убедившись, что в открытом бою с русскими не справиться, восставшие перешли к партизанской тактике. Провести грань между мятежниками и «мирными жителями» зачастую было невозможно:
«Более того, если бы войска или полицейские власти случайно встретили в горах принадлежащих к шайке людей, для последних и в этом нет явной беды. На вопрос: „кто вы такие?“ они смело отвечают, что жители такого-то аула (именно своего, хотя бы отдалённого плоскостного).
— Зачем вы здесь?
— Ходили посмотреть своих баранов на горных пастбищах (выше лесной полосы — прим. А. П. Свистунова).
— Зачем при заряженных ружьях?
— Для защиты себя от мятежников, которые шляются везде и обижают нас за верную службу русским.
Можно, пожалуй, им не поверить, но уличить нельзя.
Таким образом, обычно практиковались в это время побеги молодёжи на короткие сроки в леса даже из наиболее спокойных аулов. Раздобывшись полдюжиною патронов к своему плохому ружьишку, парень спешит в горы, пристаёт к партии, с нею идёт в засаду и, выпустив свои патроны против русских, спокойно возвращается домой, заранее приготовив приведённое объяснение о посещении своего стада баранов, на случай встречи с войсками или чинами полиции. Нередко случалось при этом, что тот же самый молодец, вчера стрелявший по нашим из засады, сегодня за 5 рублей аккуратно доставляет приказание главного начальника в один из отрядов, или донесение ему оттуда.
Горец, как видно, не питал злой, осмысленно-непримиримой вражды к русским; под давлением силы он готов был даже служить нам, особенно если эта служба обещала ему выгоду и не ставила его в прямое столкновение со своими, т. е. не заставляла лично обратить против них оружие, или предательски выдать, например, одного из вождей. Но стоило лишь удалить силу, отнять угрозу, и ничто не гарантировало, чтобы он тотчас не перешёл на сторону мятежа»[392].
Не дремала и турецкая пропаганда. Были пущены слухи, будто сын Шамиля, Кази-Магома, вступает с многочисленной армией в Терскую область. Русские всюду терпят поражение. Все чеченцы, принявшие участие в восстании, навсегда избавляются от всяких налогов и получают землю в собственность, уклонившиеся будут обращены в рабство[393].
Результаты не замедлили проявиться. В ауле Дзумсой мятежников возглавил Ума Дуев. Участник чеченского восстания 1861 года, он был отправлен в ссылку, но затем возвращён и взыскан милостями:
«Бывшие начальники Терской области, князь Святополк-Мирский и Лорис-Меликов оказывали Уме Дуеву исключительное внимание в расчёте на благотворное влияние его среди народа. На вид смиренный, весь отдавшийся религиозному благочестию, Ума действительно подкупал своею внешностью, в особенности своим добрым, кротким, открытым взглядом и тихою, немногословною речью. Со времени возвращения из ссылки поведение его до 1877 г. было безукоризненно. Несколько раз ходил он на богомолье ко гробу пророка и возвращался, по-видимому, всегда признательным, верным слугою правительства. Таким по наружности и в начале 1877 г. прибыл он из Мекки; но с тех пор стали ходить о нём кое-какие слухи, возбуждавшие подозрение. Ума на это жаловался, говорил, что прежние враги, завистники стараются путём клеветы погубить его, и ближе, чем когда-либо, был на глазах у начальства, почти ежедневно сообщая Лохвицкому сведения о происках мятежников, с таинственным видом человека, опасающегося мщения за свою преданность. Впоследствии обнаружилось, что из последнего паломничества Ума возвратился самым ревностным и деятельным агентом турецкой интриги. На пути из Мекки был он в Константинополе, виделся с сыном Шамиля и бывшим генералом русской службы Мусою Кундуховым, эмигрировавшим в 1866 г. с разрешения нашего правительства и во время войны командовавшим турецкою дивизией против нас; условился с ними о помощи чрез возбуждение в Терской области восстания и, как говорили, именно он больше всех принёс под двойным дном кувшина султанских прокламаций, распространявшихся между кавказскими горцами.
Но указаниям начальника области, Лохвицкий несколько раз собирался арестовать Уму. Но фактических улик не было; напротив, постоянные сообщения и советы Умы, по-видимому, направлялись к нашей пользе. Но когда временные неудачи наши в азиатской Турции подали повод к возбуждению надежд, будто бы близких к осуществлению, когда от Кундухова или сына Шамиля было, как говорили, прислано в Терскую и Дагестанскую области словечко „пора“, Ума решился сбросить с себя личину притворства, и 17-го июля с семейством, кроме старшего сына, появился в качестве вождя среди мятежников в Чеберлое»[394].
Однако быстро прибывший на место отряд подполковника Лохвицкого навёл порядок и здесь. Мятежники были разбиты, раненый Ума Дуев сумел бежать[395].
Тем временем восстание перекинулось на Дагестан. Центром его стал аул Согратль, где обосновался провозглашённый имамом Дагестана Магома-хаджи[396]. Следует отметить, что дагестанские повстанцы оказались куда организованней чеченских, добившись некоторых успехов в борьбе с русскими войсками. Так, 29 августа (10 сентября) их удалось ненадолго захватить мост на Кара-Койсу соединяющий Темир-Хан-Шуру с Западным Дагестаном[397]. 8(20) сентября было захвачено русское укрепление в Кумухе[398]. В том же месяце повстанцы заняли часть Дербента — верхний город[399].
