Игорь Пыхалов - За что Сталин выселял народы?
4-е. Если чеченец имеет надобность продать или променять свою лошадь или скотину, то он обязан сказать об этом своему старшине и объявить ему, кому он продаёт или обменивает.
5-е. Если чеченец имеет надобность продать или обменять лошадь или скотину в своём Наибстве, то должен иметь свидетельство от своего старшины; если же хочет продать лошадь или скотину в другом Наибстве, то должен иметь свидетельство от Наиба. Если же имеет надобность продать лошадь или скотину в Кабарде, на Кумыкской плоскости, за Тереком и во владениях Шамхала Тарковского, в Ичкерии, Шатое, Назрани и др. местах, то обязан получить от своего старшины свидетельство на принадлежность ему той лошади или скотины и явиться ко мне за получением от меня билета на отлучку в те места.
6-е. О всякой появившейся у чеченца новой лошади или скотине старшина и тургаки аульные должны делать дознание, и если таковая не была объявлена старшине в продолжение одних суток, то таковую лошадь или скотину отбирать и хранить у старшины, а мне доносить с представлением того самого чеченца; если же чеченец приобретёт лошадь или скотину и прежде чем объявить их старшине, сбудет их куда-нибудь, то такого чеченца считать вором, заарестовывать его и присылать ко мне.
7-е. Если чеченец, карабулак, кумык или кто бы не был приведёт в аул лошадь, или скотину для продажи и не будет иметь бумагу от начальства, то таких людей старшины обязаны заарестовать и присылать ко мне, а скот и лошадей, приведённых ими для продажи, оставлять у себя и держать до особого моего приказания.
8-е. Тавлинцам разрешается свободно ходить по всем чеченским аулам, покупать хлеб и иметь ночлеги в аулах. Если же в ауле будут пропадать лошади тавлинцев, то аулы должны отвечать за пропавших лошадей по стоимости таковых или выдавать воров.
9-е. Объявляю чеченцам, что от меня посланы бумаги: в Кабарду, Назрань, на Кумыкскую плоскость, в Шатой, Ичхерию и Шамхалу Тарковскому о том, что если чеченцы будут там являться без билетов, то заарестовывать их и присылать ко мне в кандалах за караулом. Люди, пойманные в тех местах без билетов, будут ссылаться в Сибирь»[369].
В более позднее время действовали так называемые «правила Дондукова-Корсакова», названные по имени генерала от кавалерии генерал-адъютанта князя Александра Михайловича Дондукова-Корсакова, занимавшего с 1882 года должности главноначальствующего гражданской частью на Кавказе и командующего войсками Кавказского военного округа. Суть их заключалась в том, что горская община, на землях которой совершено воровство, грабёж или какое-либо иное подобное деяние, была обязана или выдать преступника, или полностью компенсировать нанесённый ущерб. На практике преступников обычно не выдавали, зато похищенный скот возвращался почти всегда[370].
Не смирившись с попранием своих разбойничьих вольностей, чеченцы ждали лишь повода, чтобы восстать против «поработителей». Удобный случай представился весной 1877 года, с началом очередной русско-турецкой войны. 12(24) апреля 1877 года Российская Империя объявила Турции войну[371]. В ночь с 12(24) на 13(25) апреля в лесу близ аула Саясан собралось около 60 жителей разных селений Веденского округа, которые избрали своим имамом Алибека-Хаджи и дали клятву добиваться независимости[372].
Момент для выступления был выбран весьма удачно. Дислоцировавшаяся в Терской области 20-я дивизия ещё не была отмобилизована, её четыре полка могли выставить для активных действий всего 2500–3000 штыков. Неукомплектованные местные войска были недостаточны даже для караулов. Работы по ремонту укреплений Ведено, Буртуная и Шатоя ещё не были закончены[373]. Малочисленные русские войска, разбросанные на громадном пространстве между реками Сунжей, Аргунью и Сулаком до Андийского хребта, были прикованы к своим укреплениям, не рискуя от них удаляться.
Как отмечал начальник Терской области генерал-адъютант А. П. Свистунов:
«Для противодействия столь страшной случайности, мы имели самые ничтожные средства и были застигнуты восстанием в самую неблагоприятную минуту»[374].
Между тем восстание быстро распространялось. К 20 апреля (2 мая) оно охватило 47 аулов восточной Ичкерии, с населением в 18 тысяч человек. Население Большой Чечни было весьма ненадёжно, и представители его откровенно сознавались, что они будут на стороне сильнейшего[375]. Например, такие уважаемые люди, как грозненский окружной кадий Юсуп, подполковник милиции Улубий Чуликов и полковник милиции Косым Курумов честно объясняли начальнику Терской области:
«Чеченцы, говорили они, в большинстве к бунту не склонны, желали бы жить мирно и заниматься своим делом; но всем нам хорошо известно, как мало здесь войск; горцы следили за тем, как один за другим вышли из области восемь казачьих полков; знают, как постепенно ослаблялась пехота до того, что теперь по штаб-квартирам в полку меньше людей, чем прежде было в одном батальоне; когда же к нам из гор нахлынут мятежники и начальство не будет в состоянии послать войска, чтобы встретить и отразить их, то мы поневоле должны будем присоединиться к восстанию, чтобы не быть разорёнными. Покажите силу — и мы ваши; если же восставшие сильнее вас, то на нас не рассчитывайте»[376].
К счастью разбойники и грабители оказались никудышными вояками, неизменно терпя поражения от русских войск даже при численном преимуществе.
22 апреля (4 мая) произошло сражение возле аула Майюртуп. Продвигаясь вдоль реки Гумс (Гудермес) от аула Ачеришки на Майюртуп, Алибек намеревался занять Автуры или Шали — наиболее крупные аулы Большой Чечни, однако был встречен отрядом во главе с командиром Навагинского пехотного полка полковником Нуридом[377]. Хотя на сторону мятежников встали жители Курчалоя, Майюртупа и других близлежащих аулов, повстанцы были рассеяны. С нашей стороны в этом бою принимало участие до 1 тысячи человек, со стороны чеченцев — до 3 тысяч. Наши потери составили 2 убитых и 6 раненых, мятежники потеряли 69 человек убитыми и до 300 ранеными[378].
Оправившись от поражения, новоиспечённый чеченский имам спустился к Бачин-юрту, занял аулы Цонторой и Аллерой и выслал людей волновать окрестности. После неудачного нападения на Умахан-Юрт, Али-бек вернулся к Майюртупу, откуда во главе двухтысячного отряда двинулся на Шали. Насчитывавший в то время до 7 тысяч жителей, этот аул издавна играл важную роль в жизни Большой Чечни. Настроение жителей Шали всегда отражалось на прочих аулах, сюда стекались главные силы мятежников во время прежних чеченских волнений. Присоединение Шали к мятежу могло и на этот раз вызвать поголовное восстание в Большой Чечне[379].
Однако на этот раз старшина аула Боршик-Хамбулатов проявил похвальное благоразумие. Собрав уважаемых жителей Шали, он сумел убедить их, что чеченское восстание обречено на неудачу, после чего последует суровая кара: «Умный человек этот не играл в преданность правительству; он говорил народу только о видимых для каждого его ближайших интересах, и убеждённая речь его произвела действие: муллы, хаджи, все почётные, влиятельные люди аула дали слово не допустить к себе мятежников и, в случае надобности, отразить их силою»[380].
В результате, когда 28 апреля (10 мая)[381] Алибек попытался занять Шали, его отряд был встречен толпой вооружённых жителей аула, потребовавших, чтобы повстанцы немедленно убирались обратно. Разумеется, вступать в бой с мятежными соплеменниками шалинцы вовсе не планировали. Однако когда сторонники Алибека, рассчитывая на сочувствие аульской молодёжи, сделали попытку прорваться к Шали, защитники аула дали залп в воздух. Мятежники повернули назад, шалинцы же, бывшие конными, понеслись им вслед, потрясая и угрожая оружием. При этом увлёкшийся преследованием Боршик упал с лошади и сломал ключицу[382].
Старания Боршика были оценены по заслугам — ему был пожалован чин прапорщика милиции и дарована пожизненная пенсия 400 рублей в год[383].
Убедившись в нежелании жителей Шали примкнуть к восстанию, мятежники двинулись обратно к аулу Автуры. По пути они натолкнулись на неполную сотню казаков Кизляро-Гребенского полка, составлявшую авангард отряда полковника Нурида. Полагая 80 казаков лёгкой добычей, чеченцы бросились в атаку. К несчастью мятежников, казаки недавно были перевооружены берданками, значительно более скорострельными, чем старые дульно-зарядные винтовки.
«Обыкновенной тактике горцев — дать русским выпустить заряд с дальнего расстояния и потом идти в шашки — последовали они и теперь, но после первого залпа казаков, успевших спешиться и укрыться за лошадей, последовал немедленно второй. Горцы, уже окружившие сотню, были озадачены, но тотчас же оправились. „Это из пистолетов, закричали они, больше у казаков нет готовых зарядов; теперь прямо в шашки и кинжалы!“ Но ринувшаяся вперёд толпа была в тот же момент встречена третьим и четвёртым залпами из берданок. „Аллах! Что такое?“ завопили горцы и опрометью бросились назад, ещё и ещё провожаемые казачьими выстрелами. Благодаря этому ничтожному столкновению мятежники окончательно обращены были в бегство»[384].
