Лев Гумилев - Струна истории
А если так, то мы можем совершенно спокойно поставить вопрос о том, как же понять это самое качество, толкающее людей на следование иллюзорным целям, а не реальным? Это – страсть, которая оказывается иногда сильнее самого инстинкта самосохранения. От слова «страсть» я это качество назвал – пассионарность, – латинское слово passio, passione.
Нарисуем следующий сюжет. Плохой мел, плохая доска. Перерыв.
(Перерыв.)
* * *А теперь давайте разберемся, что это такое, эта самая пассионарность, которая творит столько событий, хотя и не изменяющих прогрессивный ход исторического развития, спонтанный ход развития социальной истории, но имеет очень большое значение для истории этнической, для истории этноса. А мы все принадлежим к какому-нибудь этносу. Ибо нет человека без этноса.
Давайте разберем, что у каждого человека есть? Какие импульсы – бесспорные и их можно взять за нулевую точку отсчета? То самое стремление жить спокойно, у себя дома с симпатичной женой, с милыми детьми, в удовольствии, в сытости и в богатстве. Они есть и у людей, они есть и у животных. Животные тоже хотят быть сытыми, производить потомство, воспитывать его, нежится на солнышке и мурлыкать, если они кошки, или лаять, если они собаки. В этом отношении общее между людьми и животными мы можем определить как инстинкт самосохранения, как личного, так и видового.
(Л. Н. Гумилев подходит к школьной доске и рисует на ней. – Ред.)
Нанесем его на эту ось координат, на положительную абсциссу и покажем, что для людей – всех людей, которые существовали, существуют и будут существовать – эта величина совершенно одинаковая. Я думаю, что доказывать, что все одинаково хотят жить, никто не хочет гибнуть, не надо. Причем здесь (Л. Н. Гумилев показывает на схеме. – Ред.) мы будем откладывать на положительных абсциссе и ординате – импульсы, которые ведут к продлению жизни, а те, которые ведут к сокращению жизни, мы будем откладывать на отрицательных сторонах. Прекрасно.
Но так как мы видим, что и отдельные люди, и целые популяции вдруг испытывают то, что мы можем назвать пассионарный подъем. То есть:
– стремление пожертвовать собой;
– или не пожертвовать, а одержать победу;
– или, во всяком случае, рискнуть собой во имя каких-то совершенно иллюзорных целей:
– или во имя накопления богатства (которое явно излишне и на пользу жизненным процессам не идет);
– или ради своего принципа веры (исповедания) люди идут на жертву как мученики и считают, что их жизнь ничто по сравнению с тем идеалом, ради которого они ему ее отдают;
– или ради спасения Родины;
– или ради завоевания чужой страны,
безразлично ради чего, какой идеал у него создался. Ибо этот идеал не помогает ему в его повседневной жизни, а наоборот, – он мешает ему. Он отвлекает его в сторону.
Человек увлеченный (или патриотической деятельностью, или реформаторской деятельностью, или научной деятельностью, или даже искусством) мало обращает внимания на свою семью, на свое богатство, на свой достаток, даже на свое здоровье. Он жертвует ими и при этом он – счастлив!
Вот это и есть пассионарность, которую мы можем поместить на эту схему, как антипод линии инстинкта – Instinctate. Пассионарность может быть, естественно, или равна импульсу инстинкта по силе воздействия, или меньше, или больше. Так вот, когда она больше – то вот этих людей мы называем пассионариями. Когда она равна инстинкту – это гармоническая личность.
Понимаете, был такой Андрей Болконский. Я беру литературного героя, который все выполняет очень хорошо. Он прекрасный полковник, заботливый помещик, хранитель своей дворянской чести, верный муж своей первой жены, верный жених своей невесты, – абсолютно гармоническая личность. Причем и работает он очень хорошо – не за страх, а за совесть. Но ничего лишнего он не сделает.
Это вам не Наполеон, живший в его время, который так же, как Александр Македонский, неизвестно для чего завоевывал страну за страной. И даже такие страны, которые он явно не мог удержать. Например, Испанию или Россию. Но он бросал людей ради своей иллюзии – иллюзии славы Франции, как он говорил, а по существу – ради собственного властолюбия.
Андрей Болконский ни-че-го этого не делает. Он хо-р-р-оший человек, у него всё приведено в ажур, он делает только то, что надо, и делает хорошо. До-о-стойный уважения человек.
Но есть и субпассионарии, у которых пассионарность меньше, чем инстинкт. Если мы на эту абсциссу будем помещать, путем простого алгебраического сложения, положительные импульсы (величину положительных импульсов и величину импульсов отрицательных), то если пассионарность больше инстинкта, то человек попадает сюда или коллектив, все равно, безразлично. Если она равна, то человек попадает вот сюда (Л. Н. Гумилев показывает на схеме. – Ред.), в эту часть координат. А если она меньше, вот здесь, скажем, то он попадает в положительную часть координат. И тогда мы получаем людей с пониженной пассионарностью – субпассионариев.
И опять-таки приведу литературные образы, всем наиболее известные, – это герои Чехова. У них как будто, понимаете, все хорошо, а чего-то не хватает. И понимаете ли, образованный какой-нибудь учитель, а – человек в футляре. И понимаете, хороший врач, который работает, а – какой-то Ионыч и ему – скучно. И кругом него всем скучно. Учитель словесности, муж своей жены, а – сидит при ней. В общем, все эти самые чеховские персонажи, по большей части (то есть почти все, которые я помню), – это образы субпассионариев. У них тоже есть пассионарные замыслы: он не прочь выиграть у соседа партию в шахматы – это удовлетворяет его тщеславие, но пользы-то от этого никакой нет, и ничего не происходит. Однако наличие субпассионариев для этноса так же важно, как и наличие пассионариев, потому что они составляют известную часть этнической системы. И если их (субпассионариев) становится очень много, то они всем говорят – своим духовным и политическим вождям: «Что вы! Что вы!!! – Как бы чего не вышло».
И с такими людьми совершенно невозможно предпринять какую-нибудь большую акцию не то что агрессивного характера, – об этом даже и говорить нечего, но даже и защитительного. Они себя и защищать-то не могут.
Могут быть совсем слабые по природе пассионарности, когда она фактически не поглощает самых простых инстинктов и рефлексов. Вот хочется человеку выпить, а у него только рубль. Он бежит и скидывается на троих, а ведь рубль-то у него последний! И дадут-то ему выпить чуть-чуть! И в общем-то это его не удовлетворит, но поскольку рефлекс отработан и этот условный рефлекс его тянет к выпивке – он забывает обо всем.
Таким образом, с помощью такой искусственной классификации на примере отдельных людей я сейчас показал, как можно разделить все системы на несколько типов: повышенной пассионарности, гармонической и пониженной.
И теперь мы вернемся к нашей проблеме – проблеме этногенеза. Потому что все то, что я сейчас говорил, – это был, так сказать, обходный путь для того, чтобы показать, а как же это все создается? Приведем примеры – примеры лучше.
Вот я был в Москве, слушал доклады семиотиков. Там столько ученых слов, что я знал примерно процентов восемьдесят этих терминов, которые они употребляют. Остальные можно было понять по смыслу, но пересказать лекцию, в которой не было реальных жизненных примеров, я не мог. И не могу сейчас. Так вот, чтобы я не оказался в таком же положении, я расскажу, как создаются этносы на примере – там, где мы можем очень легко это проследить.
* * *Вы знаете, вот была такая страна Аравия, и населял ее народ арабы, которые по легенде происходят от Измаила, сына Агари, наложницы Авраама (Быт. 16: 3–15. – Ред.), который в XVIII в. до н. э. эту Агарь по наущению своей жены Сарры выгнал в пустыню (Быт. 21: 10, 14. – Ред.). Ну, Измаил нашел воду, а раз нашел воду, он маму напоил и сам спасся. И создался народ – арабы, который очень долго относился к своим иудейским соседям не очень хорошо, потому что вспоминал, что вот эти дети Сарры воспользовались всем наследством отца (Быт. 17: 8, 21. – Ред.), а дети Измаила, этого несчастного, оказались в пустыне (Быт. 17: 20. – Ред.). И жили арабы в этой пустыне с XVIII в. до н. э. (как датируется Авраам) до VII в. н. э. Тихо, спокойно, никому, так сказать, не досаждая. На самом-то деле было, конечно, не так, я упрощаю. Упрощаю специально, для того чтобы показать основную тему. На самом деле было сложнее.