Михаил Бойцов - К чести России (Из частной переписки 1812 года)
5-го числа в 2 часа дня Наполеон поехал по городу смотреть свои злодеяния. По набережной доехал до воспитательного дома, спросил, что это за здание. Ему сказали: "Воспитательный дом". Почему он не горел? - "Его избавил оного начальник [со] своими подчиненными". Тут же на месте [Наполеон] послал ко мне генерал-интенданта всей армии графа Дюмаса (я прежде с ним виделся). [Дюмас] прискакал в дом, спросил: "Где ваш генерал?" Я был в бессменной страже подошед к нему: "Что вам угодно?" - "Я прислан к вам от императора и короля, который вашего превосходительства приказал благодарить за труд и спасение вашего дома. Притом Его Величеству угодно с вами лично познакомиться". Я, поблагодаря, принял равнодушно, но тем очень был обрадован, что весь дом оным окуражился(73). 6-го числа в 12 часов приехал ко мне от императора статс-секретарь Делорн. Я встречаю его, он мне говорит, что прислан от государя просить, чтоб я был к нему. Присланного я знал в Москве назад 5 лет, который у Александра Дмитриевича Хрущева ежедневно бывал. Поцеловались, посадя его, стали говорить как знакомые. Я обрадовался, что он по-русски говорит, как русский, расспрашивал его про все семейство Хрущева. Наконец, [он] взял меня за руку, сказал тихо: "Поедем, чем скорее, тем ему приятнее". Сели на дрожки, а его верховую [повели] за нами. Приехали в Кремль, он ввел меня в гостиную подле большой тронной. Тут много армейских и штатских, все заняты. Не более [чем через] 10 минут отворил Делорн двери. "Пожалуйте к императору". Я вошел, Делорн показал: "Вот государь. Он стоит промеж колонн у камина". Я [приблизился] большими шагами, не доходя, в 10 шагах сделал ему низкий поклон. Он с места подошел ко мне и стал от меня в одном шаге. Я зачал его благодарить за милость караула и за спасение дома. Он мне отвечал: "Намерение мое было сделать для всего города то, что теперь только могу сделать для одного вашего заведения. Скажите мне, кто причиною зажигательства Москвы?" На сие я сказал: "Государь! Может быть, начально зажигали русские, а впоследствии - французские войска". На то сердито отозвался: "Неправда, я ежечасно получаю рапорты, [что] зажигатели - русские, но и [сами] пойманны [е] на самом деле показывают достаточно, откуда происходят варварские повеления чинить таковые ужасы. Я бы желал поступить с вашим городом так, как поступал с Веною и Берлином, которые и поныне не разрушены. Но россияне, оставивши сей город почти пустым, сделали беспримерное дело. Они сами хотели предать пламени свою столицу, и чтоб причинить мне временное зло, разрушили созидание многих веков. Я могу оставить сей город, и весь вред, самим себе причиненный, останется невозвратным. Внушите о том императору Александру, которому, без сомнения, неизвестны таковые злодеяния. Я никогда подобным образом не воевал, воины мои умеют сражаться, но не жгут. От самого Смоленска и до Москвы я более ничего не находил, как один пепел". Потом спросил меня, известно ли мне, что в день вшествия французского войска в столицу выпущены были из тюрьмы колодники, и правда ли, что полиция с собою увезла пожарные трубы? На сие я сказал, что я слышал [об этом]. Отвечал мне на сие, что дело сие не подлежит никакому сомнению. Я с ним обо всем полчаса говорил. Он стоял на одном месте, как вкопанный. Фигура его пряма, невелик, бел, полон, нос с маленьким горбом, глаза сверкают, похож больше на немецкое лицо, широко плечист, бедра и икры полные. Отпустя меня, подтвердил еще, чтоб я о сем [разговоре] писал к своему императору Александру и послал бы рапорт чрез одного из своих чиновников, которого он велит препроводить до своих форпостов. Что я и исполнил, отправил 7-го сентября, но ответа не имел.<...> Ваш дом в сильный пожар 4-го сентября сгорел и ограблен. В Москве больше не осталось домов как восьмая часть, и то разграблены. Никак нельзя описать, какие ужасы и страхи происходили. Наконец, [французы] взяли у меня половину квадрата(74), все окружное строение для раненых и больных, в оных поместили 3000 [человек]. Ежедневно умирало от ран и поносов от 50-ти до 80-ти человек. Совсем меня загадили - где спали, ели, [там и] испражнялись. Каковы же ныне отделения! <...> 7-го октября Наполеон выехал из Москвы в 5-ть часов с главною своею армиею, которая потянулась по Калужской дороге, а обозы тяжелые отправили по Смоленской. В Москве же остался маршал герцог Тревизский с малым числом войск, которые с 9-го числа начали перебираться из города в Кремль, где прежде того производимы были злодейственные приготовления для взорвания на воздух находящихся в Кремле зданий. 10-го числа по наступлении ночи в воспитательном доме снят французский караул, и все французские войска вышли из Кремля и оставили город. В 11-ть часов загорелся Кремлевский дворец, а во 2-м часу ночи первый сделался жестокий удар, подорвавший и разрушивший арсенал, каковых было пять ударов. Оные слышны были за 80 верст, коими разрушены: пристройка к Ивановской колокольне, некоторые башни и часть кремлевской стены. Соборы же промыслом божьим остались целы, но самым хищным образом разграблены. Еще гораздо ужаснейших происшествий надлежало бы ожидать, если бы не было дождя, который всю ночь сильно шел. От ударов сих в воспитательном доме было наичувствительнейшее потрясение. Хотя предварительно открыты были окна, однако во многих местах разбились стекла, выбились рамы и двери и обвалилась штукатурка, что подействовало и в оставших[ся] в городе домах. Дети не были слишком встревожены, потому что я заблаговременно о сем предупредил как их, так и служащих, и все мы по совершении бедствий и ужасов остались живы. Нет возможности всего описать. Я очень нездоров, а притом от государыни перепиской чрезвычайно замучен. <...>
А. А. Сокольский - Ивану Николаевичу(75).
[Конец 1812 г. Без места]
...>В последнюю середу получено повеление, чтоб нам за институтами ехать в Казань. В четверток я спешил и проститься с вами, и посоветоваться. Мне встречаются, прошед Меншикову башню. Ваши. Подхожу поздоровываться - меня не узнают. На вопрос, куда путь держат, не отвечают. Как учтивый кавалер - ну провожать их или, признаюсь,- гнаться за ними. Приходил к Петрову и там ни слова. Вот все наше прощанье. Могу уверить вас, что, ей-богу, не с тем я шел, чтобы увязаться ехать с вами, а истинно с тем, чтобы спросить у вас, ехать в Казань или нет. Мы ждали прогонов от Тутолмина, но в субботу ввечеру получили отказ. Сказано нам, что будем вознаграждены! В воскресенье поутру <...> Его Высокоблагородие - adieu в Нижний! Он уговаривал всех, что нечего опасаться неприятеля до тех пор, пока не подъехала к его воротам кибитка. Все ходили на поклон к Богдыхану, кроме, разумеется, меня. Потом Петров и Заборовский отправились для покупки лошадей, но это было уже поздно, на них начали вывозить остававшихся [еще] раненых в Москве. Наступил 1-й час, но их не бывало, мы призадумались. Грабеж был во всей силе. Я вышел за ворота. Мой ангел-хранитель указал мне повозку, которую и нанял я до Измайлова за 10 ру. Тут прибыли наши(76) и привели 2-летнего жеребенка с телегою. Надежда оживилась: две телеги, лошадь, кобыла с жеребенком. Тут составились 2 воза, и мы, вооружась, поехали в Измайлово. У Покровского мосту встретили около 5 000 раненых, кои разбивали кабаки. Нам многие грозили страшною опасностию, но при помощи провидения, сжавши сердца, мы проехали Семеновскую заставу и с захождением солнца вступили в дом священника(77). Отпустя нанятую лошадь, расположились перекусить и уснуть покрепче, наши дамы утомились. Но нам не дали покою - пальба из ружей по селу, зверинцу и приходящие из города в нашу квартиру знакомые и незнакомые с полными мешками, заряженными ружьями и саблями. Все то, что взяли с собою, решились оставить на дворе на случай опасности. На другой день мои свояки на оставшейся тележке и паре рысаков, без хомутов и шор, поехали в город. Лишь успели купить мяса, то увидели скачущих через Охотный ряд казаков. Подавай бог ноги! и наши воротились в 3 часа не с добрыми вестями. Народ бежал мимо нас толпами, грабительство производилось и за нами, и перед нами. На одной тележке ехать было некуда - итак, перекрестясь, остались в Измайлове. Ввечеру видели казаков, кучу попов и много проходящих, кои все подтверждали, что неприятель в 3 часа вошел в город, откуда около 4 часов слышали выстрелы, а в 6 часов возле зверинца так стукнули, что мы присели. Поляки сделали кордон почти около всей Москвы. В этот день пристал к нам отставной офицер Борзянков. В самую полночь человек 10 раненых начали ломить наши ворота, мы вскочили и решились сражаться. Но его мундир защитил нас. В эту ночь загорелся Гостиный двор и Смоленская. Поутру около 10 часов запылали фабрики около Новой деревни, запылало Покровское и так далее - около Яузы, Гошпиталя, Немецк[ий] рынок, но в середу сделался пожар всеобщий. Страшное зарево видно за 100 верст. Тут число пришедших в нашей квартире умножилось, и мы для безопасности - оба пока - решились стоять на карауле. Две ночи проводили в ужасе, смотря на разительную картину пылающей Москвы. Ничто и никогда в свете не представляло такой картины!
