Николай Манвелов - На вахте и на гауптвахте. Русский матрос от Петра Великого до Николая Второго
До чина контр-адмирала дослужился бывший квартирмейстер Сальвадор Федорович Барр (Бауер) (1840–1895), в 1860 году произведенный в гардемарины флота, а спустя два года — в мичманы. Он служил старшим офицером на клипере «Жемчуг», корвете «Баян», командовал канонерками «Буря» и «Донец», клипером «Забияка», а также фрегатом «Память Азова», броненосцем береговой обороны «Не Тронь Меня», 7-м Балтийским флотским экипажем и эскадренным броненосцем «Полтава».
Очень колоритной фигурой признавался современниками капитан 1-го ранга Яков Матвеевич Дрешер (1826–1876). Квартирмейстер с 1844 года, он в 1845 году был произведен в юнкера, а в 1847 году — в мичманы. Служил старшим офицером корвета «Медведь», пароходофрегата «Олаф» и парусного фрегата «Кастор». Затем командовал тем же «Кастором» и винтовым фрегатом «Громобой», причем на посту командира последнего отличился при снятии с мели клипера «Всадник» и подъеме броненосной башенной лодки «Смерч» — как мы помним, при спасении «Всадника» отличился и Шебалин.
В последующие годы Дрешер командовал на Балтике и в Черном море винтовыми фрегатами «Светлана» и «Дмитрий Донской», корветами «Память Меркурия» и «Львица», отрядом судов в Черном море, балтийским фрегатом «Ослябя», а в последний год жизни — Отрядом судов Морского училища.
Вот что вспоминал о Якове Матвеевиче генерал флота и военно-морской историк Евгений Иванович Аренс, проходивший под его руководством практику на боевых кораблях:
«Капитан 1 ранга Дрешер представлял тип моряка старой парусной школы. Во флот он попал, кажется, уже в зрелых годах, а до этого служил на коммерческих судах. Небольшого роста, с густыми седыми усами, он производил впечатление закаленного в бурях седого “капитана”, что не мешало ему быть в сущности добрым и даже, пожалуй, довольно мягким человеком…»
Как писал Аренс, его командир вовсе не стеснялся своего пребывания в нижних чинах, говоря следующие слова:
«…Я начал свою морскую службу в звании юнги на купеческом корабле и стирал носки своему капитану, а теперь, как видите, дослужился до высших чинов…»
В капитаны 1-го ранга вышел при отставке и Николай Федорович Есиновский (Ессиновский). 1874 году он, 21-летний сын поручика, стал новобранцем флота, а в 1877 году был произведен в квартирмейстеры, затем стал (в силу образования) юнкером флота. С 1879 года Николай Есиновский гардемарин, а с 1881 года — мичман.
Служба офицера проходила на судах Балтийской таможенной крейсерской флотилии и в Водолазной школе в Кронштадте, курс которой он окончил в 1883 году. Затем, после окончания курса Учебно-артиллерийского отряда Балтийского флота и курса Артиллерийского офицерского класса, он почти десять лет служил на входившей в состав Отряда устаревшей броненосной батарее (броненосце береговой обороны) «Первенец».
Позже, до выхода в отставку в 1906 году, был старшим офицером минного крейсера «Воевода» и эскадренного броненосца «Бородино», командовал транспортом «Компас», преподавал в Школе судовых содержателей и писарей и председательствовал в экипажном суде.
Если для выпускников Морского корпуса «черной костью» мог стать офицер инженер-механик либо штурман (из-за недворянского происхождения), то для всех без исключения членов кают-компании париями часто становились прапорщики военного времени — по морской части либо по механической части. Причем чаще всего казусы случались по их же собственной вине.
Например, офицеры, призванные из запаса либо произведенные в чин прапорщика по морской или по механической части в военное время из моряков коммерческого флота, часто порывались именовать других офицеров «ваше благородие». Таковым обычно втолковывали, что они уже сами «благородия» и такое обращение в кругу коллег звучит более чем дико.
Отношение кадровых офицеров флота начала XX века к офицерам из запасных можно выяснить из следующих строк воспоминаний князя Язона Туманова:
«Институт прапорщиков в русском флоте существовал лишь во время войны.[136] Это были, главным образом, офицеры и механики коммерческого флота, призываемые лишь по мобилизации, причем первые носили звание прапорщиков по морской части, вторые — по механической. Несмотря на свой малый чин, в большинстве случаев это были люди далеко не юные, прекрасные моряки, прошедшие суровую школу жизни. Их жизненный путь ничего общего не имел с жизнью коренных морских офицеров, питомцев одной и той же школы и вышедших из одной и той же среды. Самого разнообразного социального положения, зачастую просто малоинтеллигентные, всем складом своей идеологии и привычек они резко отличались от общей массы морских офицеров, проникнутой, как нигде, корпоративным духом и традициями, унаследованными веками из поколения в поколение».
Вот еще один отзыв — на сей раз старшего артиллерийского офицера броненосца береговой обороны «Адмирал Ушаков» лейтенанта Николая Дмитриева (1876–1931):
«Немало было и таких прапорщиков, особенно по машинной части, которые, нося офицерскую форму, будучи ленами кают-компании и титулуемые “благородием”, зачастую не только по воспитанию, но и по специальным знаниям бывали вынуждены, стушеваться перед кондукторами и даже унтер-офицерами.
Совершенно непонятное явление представлял собой на одном из транспортов второй эскадры прапорщик, еле умевший нацарапать свою фамилию и в то же время нанятый Главным штабом за огромное жалование, в три с половиной тысячи в год, жалование, на которое с радостью пошел бы человек с высшим образованием».
Не слишком отличаются от предыдущих мемуаристов и воспоминания мичмана Гаральда Графа. Речь идет об офицерах транспорта (бывшего торгового парохода) «Иртыш». На дворе 1904 год:
«Появились также, совершенно неожиданно, две прекомичные личности — прапорщики по механической части Н. и П., солидного возраста, лет под пятьдесят. Совершенно неинтеллигентные, с типичным одесским говором и примитивными взглядами. До призыва они служили в одном пароходном обществе и даже плавали на одних и тех же пароходах. Это их сближало, но они, на беду, завидовали друг другу и оспаривали старшинство. На этой почве их поссорить ничего не стоило, и молодежь этим часто пользовалась, на потеху всей кают-компании. Н. в приказе о производстве в прапорщики попал выше П., и мы его уверяли, что он, таким образом, начальство для П. и тот должен перед ним вставать. При первом же удобном случае он не замедлил попробовать использовать свое мнимое право и потребовал, чтобы П. встал. Разыгралась такая сцена, что чуть дело не дошло до драки.
Как ни странно, Н. был неграмотен и даже вместо подписи ставил крест, а П. умел прилично писать, и вот тут-то старался ставить Н. в глупые положения перед ним. Когда в Одессе Н. и П. узнали о своем производстве в прапорщики, они немедленно купили форму и отправились к фотографу. Первый снялся в мундире, треуголке и с обнаженной саблей в руках, а второй, как более скромный, сабли не обнажил, а мечтательно облокотился на какую-то тумбу. Фотографии заказали самого большого размера и страшно ими гордились, но как-то имели неосторожность показать нам. После этого, конечно, мы их так “разыграли”, что они, бедные, не знали куда деваться и закаялись когда-либо вытаскивать эти злополучные фотографии…
…Получение офицерского звания ничем не изменило противность натур Н. и П., и оба они понятия не имели, как должно офицеру себя держать. На “Иртыше” командиру и старшему офицеру они обращались не иначе, как “ваше высокоблагородие” и с трудом могли понять, что этою не следует делать. К нам, строевым офицерам, чувствовали они бесконечное почтение и считали за величайшее счастье, если мы дозволяли им вместе съезжать на берег, что, впрочем, нами допускалось в исключительных случаях. Прилично есть за столом Н. и П. совершенно не умели, и им пришлось пройти суровую школу под градом наших насмешек, и только через несколько месяцев наши механики приблизительно приняли “христианский вид”».
Человек «из низов» мог выйти не только в офицеры, но также получить так называемый «классный чин», приравнивавшийся по «Табели о рангах» к чину офицерскому. На кораблях их обычно так и называли — «чиновники».
Например, по состоянию на май 1894 года на броненосном крейсере «Адмирал Нахимов» числилось четыре человека, которых смело можно назвать «чиновниками». Причем лишь один из них имел офицерский чин (правда, по Адмиралтейству[137]). Речь идет о поручике по Адмиралтейству Павле Яворском, исполнявшем обязанности шкипера[138]. Кроме того, в списках корабля мы обнаруживаем двух коллежских секретарей[139] — комиссара Александра Попова и артиллерийского содержателя Ивана Халдеева. Машинный содержатель Павел Мотин был в чине губернского секретаря[140].
