Иван Забелин - История города Москвы. От Юрия Долгорукого до Петра I
Все это было не по нашему обычаю и чину.
Когда шествие царевны было уже близко Москвы, вел. князю донесли, что идет Легатос и крыж перед ним несут. Услыхавши это, вел. князь стал об этом мыслить с матерью своею и с братьями и с бояры. Одни советовали не воспрещать Легатосу: как он идет, так пусть и идет. Другие восстали против такой новины, говоря, что того не бывало в нашей земле, не бывало, чтобы в такой почести являлась Латынская вера. Учинил было такую новину Сидор, он и погиб. Вел. князь предоставил решить это дело митрополиту. Святитель дал такой ответ: «Не можно тому быть! Не только в город войти, но и приблизиться ему не подобает. Если позволишь ему так учинить, то он в вороты в город, а я в другия вороты из города выйду. Не достойно нам того и сльшать, не только видеть, потому что возлюбивший и похваливший чужую веру, тот всей своей вере поругался».
Усльшав такие речи от первосвятителя, вел. князь послал к Легату с запрещением, чтобы не шел перед ним крыж. Легат сопротивлялся немного и исполнил волю вел. князя. Другой летописец повествует, что вел. князь послал с этою целью боярина Федора Давыдовича с повелением – крыж, отнявши, в сани положить. Боярин встретил царевну за 15 верст и точно исполнил повеление князя. Так твердо и крепко старая Москва отстаивала коренные идеи своего существования.
Как упомянуто, 12 ноября в четверток царевна с Легатом прибыли в город. С бракосочетанием надо было торопиться. 14 ноября наставал Филиппов пост, поэтому в тот же день 12 числа последовало обручение, а на другой день 13 числа совершилось и бракосочетание в новопостроенной деревянной церкви, среди сооружаемых стен нового собора.
Весной на следующий 1473 г., в Похвальную неделю, 5-ю Великого поста, в воскресенье, 4 апреля, в Кремле случился большой пожар. Загорелось у церкви Рождества Богородицы, на сенях у вел. княгини; по близкому соседству загорелся и митрополичий двор и двор брата вел. князя Бориса Васил., и погорело много дворов по Троицкое подворье, по Богоявленье и по городские житницы. Сгорел Житничий двор вед. князя, а большой жилой его двор едва отстояли. Выгорели и кровли на стенах Кремля и вся приправагородная.
Митрополит от пожара удалился за город в монастырь Николы Старого на Никольской. Когда пожар стал униматься, уже на рассвете другого дня, 5 апр., он возвратился в церковь Богородицы к гробу Чуд. Петра и повелел петь молебен, обливаясь многими слезами.
В то время пришел к нему и вел. князь и, видя его плачущего, стал его утешать, думая, что он плачет о своем пожарном разорении. «Отче, господине! – говорил вел. князь, – не скорби. Так Бог изволил. А что двор твой погорел, то я сколько хочешь хором тебе дам, или какой запас погорел, то все у меня бери». А святитель после многих слез стал изнемогать, тут же ослабела у него рука, потом нога, и стал просить вел. князя отпустить его в монастырь. Вел. князь не пожелал отпустить его в дальний загородный монастырь, но поместил в кремлевском Троицком Богоявленском монастыре. Святитель, чувствуя приближение своей кончины, тотчас послал за своим духовником, исповедался, причастился и соборовался маслом.
На смертном одре он говорил и приказывал вел. князю только об одном, чтобы церковь была совершена. В это время она была возведена до большого пояса, до половины, где начали делать киоты святым на всех трех стенах (для написания в киотах ликов святых).
После того святитель стал приказывать о церковном деле Владимиру Григорьевичу (Ховрину) и сыну его Ивану Голове, казначеям вел. князя: «Только попечитесь, – говорил святитель, – а то все готово на совершение церкви». Также и прочим приставникам церкви все о том, не умолкая, говорил, и о людях, которых искупил на то дело церковное, приказывал отпустить их всех на волю после своей смерти. Подав всем благословение и прощение, он скончался 5 апреля, в исходе первого часа ночи, 1473 г. Многие тогда говорили, что он видение видел в церкви.
По кончине открыли на нем два креста железные и вериги, великие цепи железные, которые и ныне всем видимы на его гробе, замечает летописец, а до того времени никто того не знал – ни духовник его, ни келейник. 7 апреля совершилось его погребение в недостроенном его храме в присутствии вел. князя, его семьи, бояр. Весь народ града Москвы собрался на погребении; но из духовных властей был только один епископ, тот же Прохор Сарайский, при котором происходила и закладка храма.
Припоминая время постройки первого храма Богородицы при св. митрополите Петре, видим, что некоторые обстоятельства сходствуют с обстоятельствами постройки и этого нового храма. И святитель Петр имел видение о скорой своей кончине и потому, призвав к себе Тысяцкого Протасия, передал ему большую сумму, завещая употребить ее на сооружение церкви и доверяя ему попечительство об этом сооружении. Так и митрополит Филипп особенно возлагал такое попечительство на Ховриных, говоря им, что для строения у него все приготовлено, только бы они позаботились, чтобы дело шло правильно к окончанию. И первый святой строитель собора и второй его строитель в более обширном объеме и виде, по воле Божией, не дожили до окончания постройки и были погребены среди еще непокрытых ее стен, и тот, и другой с северной стороны, первый в алтаре, второй в самом храме близ Северных дверей, посторонь Ионы митрополита[59].
Постройка собора продолжалась своим чередом. К весне следующего 1474 г. церковь видилась «чудна вельми и превысока зело», уже была выведена до сводов, которые оставалось только замкнуть, чтобы на них соорудить верх большой, – среднюю главу. И вдруг мая 20 в час солнечного заката церковь внезапно разрушилась, упала северная стена, над гробами митрополитов Ионы и Филиппа-Строителя, вся по алтарь; наполовину разрушилась и западная стена и устроенные при ней палати (хоры), также столпы и все своды. И Чудотворца Петра гроб засыпало, но ничем не повредило его; у деревянной церкви верх разбило, но в остальном эта церковь осталась невредимою, иконы, св. сосуды, книги, паникадила – все сохранилось в целости. Алтарь нового здания и вся южная стена со столпами и сводами, также половина западной и с западными дверьми не подверглись окончательному разрушению, но были настолько повреждены, что было страшно войти и в деревянную церковь, почему великий князь вскоре повелел и их разрушить. Один летописец свидетельствует, что в этот день, 20 мая, «бысть трус во граде Москве и церковь св. Богородицы, сделана бысть уже до верхних камор, падеся в 1 час ночи, и храми вси потрясошася, яко и земли поколебатися».
Главною причиною такого несчастья и такой печали для всего города послужило плохое искусство мастеров или, вернее сказать, полная несостоятельность тогдашнего строительного художества по всей Московской области. Старый способ постройки каменных храмов, усвоенный от древнего художества, заключался, можно сказать, в непреложном обычае класть стены снаружи и внутри с наличной стороны из тесаного камня в один ряд, наполняя середину этой облицовки бутовым камнем и даже булыжным, при чем самое существенное в этом деле был добрый раствор извести, которая в древней кладке оказывалась столь же крепкою, как и булыжный камень. Такое изготовление извести совсем было забыто в это время и многие церкви сами собою падали повсюду, и в Новгороде, и в Ростове, и в самой Москве, и к тому же церкви не столь значительной обширности и высоты.
Но, кроме того, непосредственную причину, отчего разрушился собор, современники видели в том, что мастера, сооружая северную стену, в средине ее возводили высокую лестницу на палати, или хоры, расположенные над западными дверьми по западной стене, куда также проходила эта несчастная лестница. Тощая пустотелая стена не выдержала тяжести сводов и разрушила все здание. К счастию, что это случилось в недостроенном еще храме, но и достроенный он должен был развалиться рано ли, поздно ли.
Современники видели преславное чудо и благодатное заступление Богоматери в том обстоятельстве, что при разрушении церкви никто из людей не пал жертвою этого несчастья. Весь тот день каменосечцы усердно работали: одни сводили своды, другие замыкали своды, носили камень, известь, древие; многие обыватели тут же ходили, смотрели работу. За час до солнечного захождения работающие покончили работу и разошлись с подмосток. После них многие всходили посмотреть, пока было светло, но и те по заходе солнца также сошли всего за пятую часть часа до падения стен. Однако из любопытных остался на подмостках один отрок, сын князя Федора Пестрого; он еще ходил по сводам и, услыхавши треск, в испуге побежал на южную стену и тем спасся от верной погибели.
Великий князь, митрополит, и весь город Москва очень печалились об этом разрушении, ибо шел уже третий год, а соборной церкви не было в славном городе.
Великий князь теперь остановился на мысли призвать умеющих мастеров из иных земель и сначала послать во Псков, где мастера «каменосечной хитрости» навыкли у Немцев. Однако Псковские мастера, осмотрев строение, не взялись за дело; похвалили работу, что гладко делали, и похулили только дело извести, потому что жидко она растворялась и была оттого не клеевита. Псковичи, впрочем, остались в Москве и построили сравнительно небольшие каменные храмы: Троицу в Сергиеве монастыре (1477 г.) и в Москве Ивана Златоустого (1478 г.), Сретение на Кучковом поле, Ризположение на дворе митрополита и Благовещение на дворе великого князя.
