Ю. Бахрушин - Воспоминания
Когда он пришел, дед уже сидел за конторкой и что-то писал. На приветствие отца он не ответил обычным родительским поцелуем, а, че отрываясь от работы и не оборачиваясь, пробурчал что-то. Отец не двинулся с места.
— Папаша! — наконец проговорил он. — Поздравьте меня — я жених, я сделал предложение и вчера получил согласие!
Дед, не оборачиваясь, медленно разогнулся, слез с высокого табурета, прошел в угол к иконам и стал молиться. Наконец он повернулся к отцу — все его лицо было в слезах, он раскрыл свои объятия, сказал отцу:
— Поздравляю, дай Бог в добрый час, — и троекратно с ним поцеловался, только после этого он спросил:
— Кто она?
— Носова, дочь Василия Дмитриевича.
— Ну и слава Богу!
Брак был равный и не встретил никаких возражений среди родни. 15 марта мать в первый раз была в доме у деда — состоялся официальный сговор. В этот вечер отец, никогда не писавший сам в своем альбоме, на этот раз изменил своему правилу и отметил страницу краткой записью: «8 января 1895 г. костюмированный вечер у Байдаковых, 29 января в 4 ч. на катке у Лазаревика и 2 февраля в 2 ч. ночи на балу в Купеческом клубе. 15 марта 1895 года».
Отец не откладывал свадьбы в долгий ящик. Приготовления велись со свойственной ему энергией. Быстро происходило знакомство с будущей новой родней. Нареченный часто навещал свою невесту в Лефортове.
После сладких tete-a-tete-ов особенно тягостна и бесконечна казалась дорога в далекое Замоскворечье. Везла обычная одиночка с бессменным Ильей, кучером на козлах. Отцу хотелось говорить, изливаться, а никого не было, кроме старого Ильи.
Однажды отец заговорил с ним на волнующую его тему:
— Илья, ну что, видел мою невесту?
— Видел, Алексей Александрович!
— Ну, как, хороша?
— Хороша-то хороша, да только при ваших капиталах можно было бы выбрать пофундаментальнее.
Попытка излиться явно не удалась.
После свадьбы было решено в тот же вечер ехать за границу. В то время это было еще новшеством. Надо было обойти закон и заготовить до совершения брака заграничный паспорт на имя молодой жены. Отец поехал в канцелярию генерал-губернатора и упросил важного генерала Золотарева сделать это в виде одолжения. Золотарев обещал и сказал, что он паспорта заготовит, но они будут вручены после совершения обряда. Отец входил во все мелочи своей свадьбы, устанавливал меню обеда, редактировал приглашения, вырабатывал музыкальную программу для оркестра и церковного хора, лично составлял длинный список приглашенных.
Семнадцатого апреля, через месяц и два дня после сговора, состоялась свадьба и обед в Большой Московской гостинице. Свадьба была пышная, о ней говорила вся купеческая Москва — Замоскворечье роднилось с Лефортовом*. Газеты поместили о ней фельетоны.
В церкви, стоя уже под венцом, отец вспомнил, что паспорта еще не присланы из генерал-губернаторской канцелярии, и стал планировать, кого бы за ними послать. Обряд кончился, к молодым стали подходить с поздравлениями. Вдруг сквозь толпу, сияя звездами и орденами в ленте, продвинулся генерал Золотарев. Он поцеловал ручку матери, сердечно поздравил отца и протянул ему две маленькие паспортные книжки:
— А это — мой свадебный подарок!
Отец спросил его, будет ли он на свадебном обеде, приглашение на которое ему было послано.
— Увы! нет, — проговорил генерал, — ведь сегодня 25-летний юбилей Марии Николаевны Ермоловой — она играет Орлеанскую деву. Генерал-губернатор будет на спектакле, и я обязан на нем присутствовать.
В самом деле, отец в суете собственных дел забыл, что сегодня праздник русского театра, юбилей его кумира! Не долго думая, он взял из рук матери ее свадебный букет, выломал из него несколько цветов и, передавая генералу, сказал:
— Прошу вас, отдайте это Марии Николаевне, скажите, что это цветы из свадебного букета жены Алексея Александровича, который ее поздравляет!
Мать долго таила неприязнь к Ермоловой за этот поступок, пока не поняла того, кем была Великая Артистка для ее мужа.
Поздно вечером молодые укатили за границу.
Свадебная, и при этом первая, поездка моих родителей за границу вылилась в какую-то бешеную скачку по городам и странам Европы в погоне за впечатлениями и с желанием все увидать за один раз. Достаточно сказать, что за свое месячное пребывание за рубежом они посетили не более и не менее как двадцать шесть городов. Ручаться не могу, но думаю, что они возвратились обратно с полным винегретом впечатлений в голове и с трудом были в состоянии припомнить, какое из них к какому месту относится. Все же, естественно, некоторые города запомнились особенно отчетливо, так как более других понравились.
По приезде в Москву из чужих краев молодые поселились в скромненькой квартирке на Бол. Якиманке. Вскоре дед Бахрушин подарил им пустопорожний, принадлежавший ему участок земли на углу Лужниковской и Зацепского вала и соответствующую сумму денег для постройки собственного дома. Но это было дело будущего. Через год молодые переехали в дом, принадлежавший деду, на том же участке, где должен был вырасти их особняк, ближе знакомясь и узнавая друг друга и в полной мере наслаждаясь новизной собственного самостоятельного хозяйства.
В своей молодой подруге отец, к своей радости, нашел искреннюю любительницу театра, готовую не только делить с ним постоянные выезды в театр, но и ревностно помогать его собирательству. На первых же порах мать взяла на себя приведение в порядок вырезок из газет о театре, собираемых отцом и хранимых им в общей куче. Она их классифицировала, аккуратно обрезала, наклеивала на бумагу и отдавала в переплет. Порой, когда вырезка была двухсторонней, приходилось одну сторону переписывать от руки. Так же систематизировала она и афиши. Круг театральных знакомств моих родителей увеличивался с каждым днем. В качестве приемного дня была выбрана суббота, так как императорские театры в этот день не играли. В этот день вечером в доме был скромный открытый стол для званых и незваных. Театральная коллекция отца быстро росла, принимая все больший и больший размах, захватывая все новые и новые области театральной жизни. В 1897 году отец был избран членом Театрального общества, и ему было поручено возглавить Московское отделение театрального бюро. Это назначение дало ему возможность значительно расширить круг своих театральных знакомств и распространить свое коллекционерское влияние и на русскую провинцию.
Земельный участок, подаренный дедом отцу для постройки дома, дал ему возможность выставить свою кандидатуру в гласные Московской городской думы, в которую он был избран и где стал бессменным докладчиком по всем театральным делам.
Близился год 1899-й — подготавливалось торжественное празднование 150-летия основания русского театра. Празднества должны были происходить в городе Ярославле, на родине первого русского актера Ф. Г. Волкова, и готовилась обширная выставка по истории русского театра. Коллекции отца должны были в первый раз выступить публично, и его театральные друзья возлагали на нее большие надежды — предстояло держать экзамен. Еще не вполне крепко стоявший на своих детских ногах, молодой театральный музей это испытание выдержал с честью. Около 30 всех экспонатов выставки носило этикетки с надписью «Собрание А. А. Бахрушина». Другие 30 процентов составляли собственность такого маститого собирателя, как Дашков, а остальные 40 экспонировались целым рядом других лиц и учреждений.
Отцу, как организатору выставки, пришлось проделать большую предварительную работу по собиранию экспонатов. Для этого ему понадобилось побывать в Петербурге и завязать целый ряд новых знакомств. Среди них едва ли не самым памятным для него было знакомство с Дашковым.
Сказочно богатый русский старый аристократ безвыездно жил в своем дворце на Невском, всецело посвящая остаток своих дней собирательству старинных вин и редких автографов. Прикованный злейшей подагрой не только к своему дому, но и к креслу, он ухитрялся быть в курсе всех новостей в России и постепенно делался легандарной личностью для современников. Говорили, что у него на откупе находятся камер-лакеи всех министров, великих князей и даже царя, на обязанности которых было периодически доставлять
Дашкову ежедневное содержание корзин для ненужных бумаг, стоявших под письменными столами их хозяев. Утверждали, что именно этим путем в его руки попал протокол о необходимости введения в России конституции, подписанный наследником, будущим Александром III.
Рассказывали, что однажды Александр III, как известно, понимавший толк и вкус в хороших винах, задал Дашкову вопрос, правда ли, что у него имеется ром из погреба злополучного императора Петра III. Получив утвердительный ответ, царь попросил привести ему попробовать этого рома. Дашков на это заметил царю, что его ром столь почтенного возраста, что не привык разъезжать по чужим домам и, к сожалению, не сможет в этом отношении сделать исключение даже для русского императора. Царь расхохотался и весело проговорил:
