Владимир Мавродин - Очерки истории Левобережной Украины (с древнейших времен до второй половины XIV века)
В IX–X вв. роль лошади меняется. Сперва наряду с волом, а затем вытесняя его, в лесостепной полосе лошадь превращается в рабочий скот. Этот процесс, вместе с параллельно идущим процессом улучшения и усовершенствования сельскохозяйственных орудий (рала), приводит к тому, что коллективные формы труда становятся ненужными. Появляется парцелла — малая семья, самостоятельно ведущая свое хозяйство. Возникает поземельная община. Интенсивное развитие в определенных районах феодальной монополии на охоту, рыбную ловлю и известное оскудение животного мира также в свою очередь способствуют усилению роли земледелия в хозяйственной жизни населения. Лес, вернее, лесные промысла: «бортные ухожаи», «бобровые гоны», «ловища» и т. д., становится собственностью феодала, и везде, где угодно, беспрепятственно жечь его уже нельзя.[368]
Иной характер носило земледелие в собственно степной полосе. Вопрос этот очень труден, и вряд ли возможно, при уровне наших знаний, разрешить его положительно в ту или иную сторону. Присоединяемся к мнению Б. Д. Грекова о глубокой древности существования перелога, а позднее и пашни, в степи, но в то же время считаем, что провести единую линию развития от скифского плуга к плугу Киевской Руси XI–XII вв. вряд ли возможно. Скифский плуг бытовал в районе Причерноморья у местного скифского земледельческого населения (калипидов, алазонов, скифов-пахарей) в областях, лежащих вблизи причерноморских городов. Недаром изображение плуга сохранили монеты Ольвии, но насколько далеко на север он распространялся — мы не знаем. Скифское общество не было чем-то единым. Когда на юге, у берегов Черного моря, оседлое земледельческое варваро-эллинское (скифо-греческое) общество знало уже пашенное земледелие и рабовладельческий строй, кочевая степь переживала еще стадию разложения патриархально-родовых отношений, а пристепная и лесная полосы — не вышли за пределы патриархального быта. Вполне естественно, что и хозяйство, а в частности земледелие, скифского общества было так же пестро, как и социальная его структура.
На севере перелог был не особой системой земледелия, а переходным этапом к пашенному земледелию, тогда как, по замечанию Б. Д. Грекова, «степь начинает с подлинного перелога и идет к тому же полевому пашенному земледелию».[369] На севере развивается соха, разрыхляющая почву, выжженную из-под леса, на юге, в пристепной и степной полосах, мотыга эволюционирует в рало, а последнее — в плуг; тягловой силой на севере явилась лошадь, на юге — лошадь и вол.[370] Конечно, рало проникает и на север, о чем свидетельствует приведенный выше факт уплаты вятичами хазарам дани от «рала». Пашенное земледелие в отдельных районах севера, в лесной полосе, могло возникнуть и несколько ранее. Не исключена возможность бытования подсеки в IX–XI вв. где-либо в районе лесостепи, особенно в той части, где лесные массивы полосами располагались по течению рек, тогда как вокруг расстилалась степь, как это имело место, по-видимому (судя по документам XVI–XVII вв.), в Полтавщине и близ Воронежа.
Наиболее же характерным для эволюции земледелия является: 1) переход от подсеки через стадию перелога к пашенному земледелию в лесной полосе, в северной части интересующей нас территории, 2) длительное бытование сперва перелога, а затем пашенного земледелия с двухпольной и позже трехпольной системой на юге — в степной полосе и 3) сочетание этих двух форм земледелия в их эволюции — в лесостепной полосе. Таким образом, если связывать распад родовых отношений и большесемейных групп с появлением и развитием пашенного земледелия, то в таком случае поземельная территориальная сельская община, как последняя ступень в развитии доклассового общества, должна была создаться в степной полосе еще в очень отдаленные времена, столь же древние в этом районе, как и само пашенное земледелие.
Необходимо подчеркнуть следующее положение. Пашенное земледелие прежде всего является стимулом к индивидуализации производства. Индивидуализация же производства, правда не только она одна, в свою очередь приводит к становлению классового общества. Классовое общество вырастает из сельской общины благодаря присущему ей, в силу той же индивидуализации производства, дуализму. Но само по себе пашенное земледелие еще не создает классового общества. Пашенные орудия появляются еще задолго до установления классового общества, а в то же время мы знаем, что высокоразвитое антагонистическое общество некоторых стран, например южного Китая, в силу специфических условий земледелия, совершенно не знает пашенного хозяйства.[371] Хотя само развитие социальных отношений в то же самое время является величайшим рычагом эволюции сельскохозяйственных орудий и форм земледелия, все же для того, чтобы проследить процесс распада большесемейных общин — разложение рода и становление поземельной территориальной общины с парцелльным хозяйством, необходимо прежде всего изучить материал по эволюции систем земледелия и земледельческой техники.
Население Северской земли вступает в новую фазу общественного развития только после того, как стало пользоваться новыми усовершенствованными орудиями сельскохозяйственной техники — сохой, ралом, плугом, топором — и в широких размерах стало применять в земледелии рабочую силу скота.
В остеологическом материале археологических раскопок лошадиные кости попадаются все реже, так как лошадей перестают употреблять в пищу.
Появление новой земледельческой техники приводит к тому, что ведение самостоятельного хозяйства становится доступным не только всей семейной общине в целом, но и каждой малой семье в отдельности. «Все это приводит к распаду сохраняющихся в большой семье остатков первобытного коллективизма и дифференциации в ее недрах индивидуальных семей, становящихся самостоятельной экономической единицей и воплощающих начала частной собственности».[372]
Старая, патриархальная большая семья («задруга», «вервь») распадается. Из ее среды выделяется ряд малых семей, брачных пар, уже ставших хозяйственно самостоятельными единицами и вооруженных новой сельскохозяйственной и промысловой техникой (имеется в виду появление сохи с железным сошником, тяжелого плуга, проушного топора, расширение применения рабочего скота в сельском хозяйстве и т. п.), которые расходятся из старого общинного центра во все стороны, выжигая и выкорчевывая леса под пашню, обзаводясь новыми рыболовными и охотничьими угодьями. В процессе своего расселения, сохраняя связи с сородичами, они сталкиваются со встречным потоком, идущим из других соседних семейных общин, и новые территориальные связи служат основой иной, уже поземельной организации общины. В ней еще много пережитков старой семейной общины. Территориальные связи еще сочетаются с кровнородственными. Родовые связи все еще тянут членов уже территориальной общины к старому семейно-общинному гнезду, да и сама сельская поземельная община представляет собой пестрый конгломерат малых и больших семей, семейных общин («печищ», «дворищ»). Семейная община во времени не исключает территориальную, но последняя, сложившись на развалинах первой, в то же самое время впитывает в себя соседние, еще не успевшие разложиться семейные общины.
М. О. Косвен указывает:
«С распадением родовых связей члены одного рода, т. е. отдельные большие семьи, принадлежащие к одному и тому же роду, разрозниваются, теряют свою локальную связь, отселяются и присоединяются к таким же семьям других родов. Так возникает соседская община. Большие семьи одного рода оказываются принадлежащими к различным соседским общинам, и эти последние, в свою очередь, оказываются состоящими из больших семей, принадлежащих к различным родам. Соседская община объединяется, таким образом, уже не родственной, а сменяющей ее территориальной связью. Одновременно, но независимо от этого, идет в силу иных причин… процесс распада больших патриархальных семей на малые, индивидуальные. В результате соседская община впоследствии оказывается состоящей как из больших еще не разделившихся семей, так и из малых». «Несомненно, однако, что имела место и иная форма образования соседской общины, в особенности при заселении новых мест, состоявшая в том, что соседская община заново образовывалась из ряда малых семей».[373]
Вместе с ростом пашенного земледелия наблюдается значительное увеличение размеров поселений. Типичным примером является Борщевское городище, представляющее собой поселение нескольких сот человек.[374]
Рост населения и разбухание семейных общин также способствуют созданию сельской общины. Ф. Энгельс указывает, что «когда число членов семейной общины так возросло, что при тогдашних условиях производства становилось уже невозможным ведение общего хозяйства, эти семейные общины распались, находившиеся до того в общем владении поля и луга стали подвергаться разделу известным уже образом между образовавшимися теперь отдельными домохозяйствами, сначала на время, позднее раз и навсегда, тогда как леса, выгоны и воды оставались у общины.
