Франсуа Блюш - Людовик XIV
Когда читаешь эти строки, как и то, что написано между строк, ясно, что король был, с одной стороны, достаточно зрелым, с другой — достаточно страстным, чтобы вскоре вступить в брак. Мазарини, в согласии с королевой-матерью, довел до сведения Филиппа IV, что женитьба короля на старшей инфанте могла бы стать залогом почетного мира. С одной стороны, Испания не отстраняла женщин от наследования трона, с другой стороны, у Филиппа в 1657 году родился сын. Но будущий Карл II[27] появился на свет таким слабым, что мог встать вопрос о претенденте на испанский престол. Inde irae — по крайней мере, это была серьезная забота. Вслед за этим, в 1658 году, заболел Людовик, и в этом двор искал символическое или пророческое объяснение. По этому поводу посол Венеции писал: «Болезнь истолковывали как проявление воли Господа, требовавшего мира, и королева-мать этим была так взволнована, а кардинал так напуган, что все не колеблясь поверили, что королева-мать тайно поклялась сделать все, что в ее силах, чтобы привести страну к миру. Точно лишь то, что Анна Австрийская напомнила кардиналу Мазарини, как во времена баррикад и гражданской войны она подвергала себя и корону опасности, чтобы его защитить, потребовала от него в свою очередь отблагодарить ее и сделать все возможное, чтобы дать ей в невестки ее племянницу, которая принесет в качестве приданого мир, и обещала ему поддержку в делах для того, чтобы его власть оставалась во времена мира такой же сильной, как во время военной смуты»{216}. Кардинал усилил давление на мадридский двор, чтобы заставить Филиппа IV принять решение по этому вопросу или, если это не удастся, найти другой интересный альянс. У него была на примете другая невеста — двоюродная сестра Людовика — Маргарита Савойская. Вот почему двор покинул Париж в ноябре и направился в Дижон и Лион.
Было решено, что король Франции примет решение о женитьбе в зависимости от результатов встречи в Лионе, куда двор прибыл 24-го. Эта Маргарита, хотя и со смуглым цветом кожи, была хорошо сложена и приятной наружности, «самая скромная и самая загадочная личность во всем мире, у которой для каждого было вежливое и ласковое обращение»{70}. Короче, она была создана для Людовика XIV, достаточно приятная, чтобы пробудить его чувства, достаточно остроумная, чтобы его развлечь. Король вместе с матерью совершает поездку в полумилю, чтобы встретить Савойских принцесс. Он казался довольным первой встречей, много говорил, что было для него, человека немногословного, необычно. Но в колчане маленького бога Эрота была не одна стрела. Людовик улыбался Савойской принцессе и одновременно почти открыто флиртовал со своей маленькой Манчини. Можно было подумать, что невестой была Мария, а не та, другая. «Он за ней ухаживает, — пишет одна осведомительница Фуке, — предлагает ей слушать музыку, устраивает легкие завтраки, верховые прогулки. Он дает ей своих лучших лошадей и заказывает для нее два экипажа»{70}.
Не было ли у Мазарини в декабре 1658 года сразу трех кандидатур? Вряд ли это было так, настолько он был уверен и далеко зашел в своих переговорах о мире. Если бы испанское бракосочетание не состоялось, Европе пришлось бы принять худший вариант — савойский. Но никто ни во Франции, ни за границей не одобрил бы брака с Манчини. Впрочем, кардинал, как никто другой, знал, что у его племянницы такой независимый и такой упрямый характер, что он не мог бы ни воздействовать на нее, ни сохранить, действуя через нее, почти незыблемый авторитет, которым он пользовался у своего крестника.
К тому же испанское высокомерие временно поубавилось после того, как Мадрид узнал о сугубо матримониальном визите в Лион. О возможности савойского бракосочетания Филипп IV сказал: «Esto no puede ser, у по sera» — «Этого не может быть и не будет»{216}. И тут же он посылает в Лион маркиза де Пимантеля, ему поручено предложить руку инфанты Марии-Терезии. Мазарини тотчас принял это предложение. Анна Австрийская очень обрадовалась. Савойские принцессы были задарены, им было много обещано. Людовик притворился, что не видит в этом ничего особенного. Это была победа кардинала, может быть, самая явная за все годы карьеры. Невозможно было себе представить, чтобы он согласился на что-либо другое, кроме испанского брака.
С января по май 1659 года (так как двор возвратился в Париж в конце января) тянулись двойные переговоры о мире и о бракосочетании. Мазарини и дом Луис де Харо подписали предварительные договоры 4 июня, но это не помешало переговорам продлиться все лето и осень (они проходили на островке реки Бидассоа).
Король Испании и его советники, принявшие французские предложения, казалось, делали все, чтобы оттянуть неизбежный срок, да и король Франции жил эти несколько месяцев, как если бы испанский брак был смутным предложением. Ставил ли он действительно любовную интрижку с Манчини выше интересов государства? Был ли он готов жениться на честолюбивой особе невысокого происхождения? Или он просто хотел выиграть время, по крайней мере до момента женитьбы на принцессе, к которой не питал никакой страсти? Соединившись с Маргаритой Савойской, он заключил бы подходящий брак, который смог бы принести ему счастье. Женившись на Марии-Терезии, он был обречен судьбой на союз, достойный его королевства, но безрадостный. И тут он все больше и больше поддается льстивым словам, которыми его услаждает Мария, вызывая беспокойство Мазарини и раздражение королевы-матери.
Две коалиционные державы обрекли молодых людей на болезненное расставание. Оно произошло 21 июня. Однако Людовик XIV продолжал обмениваться письмами со своей возлюбленной. Кардинал, который ушел с головой в испанские переговоры, вынужден был вмешаться. Ему пришлось сделать несколько попыток. 6 июля он заклинал короля не поддаваться страсти: «Лицо, которому я больше всего доверяю (Анна Австрийская), описало мне то состояние, в котором вы пребываете, и я в отчаянии от этого, так как абсолютно необходимо, чтобы вы нашли какое-нибудь средство избавиться от него, если вы не хотите быть несчастным и похоронить всех ваших верных слуг. И если вы не решитесь сами измениться, ваша болезнь будет обостряться. Я вас умоляю об этом ради вашей славы, чести, служения Богу и ради благополучия вашего королевства»{70}. Когда он узнал, находясь в Сен-Жан-де-Люзе, что Людовик XIV снова имел встречу с Марией Манчини 13-го в Сен-Жан-д'Анжели, он умоляет в последний раз короля (28 августа) отказаться от неравной и невозможной любви. Только после этого Людовик примирился со своей судьбой, тогда как Мария, находясь в Бруаже, горевала и переживала с Сенекой в руках жестокое разочарование. («Мы же находились в этой печальной и стоящей особняком крепости, где моим единственным развлечением, если бы я была способна на это, было чтение писем, которые я получала изредка от короля»{67}.) Ее выдадут замуж 15 апреля 1661 года за Лоренцо Онофрио Колонна, герцога де Тальяколи, принца де Пальяно и де Кастельоне, коннетабля Неаполитанского королевства, — при содействии и к большому облегчению Марии-Терезии, королевы Франции, ее «счастливой» соперницы.
Пиренейский мир
Бесконечно много времени ушло на подготовку договора. Мазарини интриговал, а дон Луис де Харо, видимо, не очень усердствовал. Двор поэтому не стал дожидаться окончания дискуссий и выехал из Фонтенбло в юго-западном направлении. В августе он уже был в Сентонже, в сентябре — в Бордо. Военные операции должны были закончиться в мае, перемирие было условлено возобновить в июне. Было разрешено немало спорных вопросов; «но так как еще оставалось много препятствий к миру, надо было проделать большую работу, чтобы кардинал Мазарини и дон Луис де Харо, первые министры обеих корон, договорились». Они устраивали совещания на Фазаньем острове, на реке Бидассоа, на одинаковом расстоянии от Андая и Фуэнтарабии.
«Это пограничное место было выбрано, чтобы не дать никакого преимущества ни одной, ни другой стороне; и было построено посреди этого места два особняка, соединенные двумя мостами через реку. Министры приехали сюда в первый раз 13 августа; они продолжали встречаться в течение трех месяцев и разъехались только после того, как пришли к соглашению по всем пунктам»{71}. Фазаний остров стал теперь называться островом Совещаний.
Все было трудно, ибо договор — одним своим существованием — лишний раз указывал на поражение Испании (были потеряны земли в Вест-Индии) и подчеркивал недавнее, но очевидное преимущество французов, которое было установлено Вестфальским миром и навязано остальной Европе. Честь двух наций часто смешивалась с честью двух монархов. Филипп IV был одновременно счастлив, что инфанта выходит замуж, и рассержен тем, что ему навязывали альянс, обеспокоен (не без основания) его возможными последствиями. Мазарини и Людовик XIV не возражали против того, чтобы пойти на некоторые уступки, потому что женитьба дорогого стоила, однако их справедливое возмущение вызывала одна лишь мысль о том, что можно простить предательство принца Конде. Однако равновесие было установлено, была принята статья, которая вызвала поначалу страстные споры. Таким образом, Испания добилась возвращения Конде ко двору Франции, поскольку первому принцу крови были возвращены его должности и провинции; и в ответ на это Филипп IV отдавал Юлих нашему союзнику, герцогу Нейбургскому, а нам уступал Авен, Филипвиль и Марьенбур.
