Вольдемар Балязин - Русско-прусские хроники
Даром кормить такую несметную ораву никто не хотел, да и не мог. Тысячи несчастных побрели теперь на юг по тем шляхам, по которым всего месяц назад гнали их татары.
Первые два-три дня сердобольные горожане еще подавали несчастным полоняникам хлеб, репу, молоко. Потом и этого не стало. Жители Вильны быстро сменили жалость на равнодушие, и еще быстрее на место равнодушия пришла злоба. Кому нужны были тысячи праздношатающихся голодранцев, готовых из-за куска хлеба на все?
Николке удалось прибиться к артели землекопов, что рыли ров и насыпали новый городской вал. Работа была такая большая - тысячи людей могли возле нее
прокормиться. Только, положа руку на сердце, не по душе было Николке землю рыть.
"Что я, слепец подземный? - думал Николка, с ненавистью швыряя лопатой тяжелую глину.- Сделали из человека крота и думают, век буду здесь землю ковырять".
Прежнее его казацкое житье - под небом и солнцем, в обнимку с ветрами, с травами впереплет - казалось далекой сказкой.
"В неволе у татар и то лучше было,- приходили в голову ему и вовсе уж нелепые мысли.- Хоть надежда впереди какая-никакая была. А здесь как вол в хомуте".
Ко всему, как на грех, зарядили дожди. Земля стала липкой, тяжелой. И однажды, вымокший до нитки, уставший до изнеможения, Николка сказал себе:
- Шабаш! Был Николка землероем, да весь вышел. Набравшись решимости, побрел он отыскивать артельщика.
- Чего тебе? - спросил артельщик.
- Уйти из артели хочу, дядя Аверьян.
- Далеко ль собрался? - Не знаю куда, только не хочу боле землю рыть.
- А чего ж еще мужикам на земле делать, если не пахать да не рыть?
- Боронить можно,- обозленно проговорил Николка,- гулять по ней можно, зверя-птицу бить, коней пасти, да мало ли чего еще можно!
- Воинников и без нас довольно, а шастать бездельно надолго ли тебя хватит?
- Ты за меня не страшись, дядя Аверьян, поди, не пропаду.
Рыло оглядел паренька от лаптей до нечесаной желтой копны волос. И Николка понял, что в глазах главного артельщика цена ему - полушка.
- До субботы потерпи, трудолюбец,- с немалым пренебрежением произнес Аверьян,- а там пущай придет ко мне ваш старшой. Скажу ему, сколь ты наработал.
Николка повернулся и побрел обратно - рыть ненавистную глину и ждать неблизкого еще конца недели.
В субботу выдали ему семнадцать грошей и разрешили еще одну ночь переночевать в артельной землячке.
В воскресенье, на Симеона-летопроводца, Николка пошел на базар, по-местному - торговице, или же маркг.
На торговице народу было много. Явился юнец сюда не за товаром отправился послушать, о чем говорят люди, порасспросить да выведать, куда лучше подаваться на зиму. Долго бродил по рынку безо всякой удачи, пока наконец в рыбном ряду не попался ему словоохотливый рыжий литвин, торговавший вяленой рыбой и неплохо понимавший по-русски. -
Литвин сначала долго рассуждал, что народу сейчас везде много, хотя вольный человек дело себе завсегда найдет. Поклонись только помещику - тут же получишь теплый закут, деревянную ложку, полбу хлебать, но тут же и лишишься кое-чего: за лавку возле печи да за тертую репу подаришь ему волюшку. Однако не отказался литвин и Николке путь указать.
- Пойдешь от Вильны на полночь и держись все время левой руки, ближе к заходу,- говорил он, тыча рукой в пространство.- На исходе второго дня пройдешь большой город - называется Ковно, или Каунас. Дальше держись так же, а у людей спрашивай дорогу к морю, чтобы привела к неринге-косе Куршей или к замку-пилсу Мемельбургу.
- Там много рыбы и мало людей, иди туда,- сказал литвин. И, поискав слова, добавил уверенно: - Я сам там был. Можешь верить. Нет никакой работы лучше, чем рыбу брать,- покой и воля.
Николка поклонился доброму человеку и, купив нехитрый припас, отправился к себе в землянку, всю дорогу думая об одном и том же: верить ли рыбному торговцу или же поопастись, и к Мемельбургу, в землю куршей, не ходить.
Повыспросив у артельщиков, что это за край и какие люди там живут, Николка собрался в дорогу и 8 сентября на осенины тронулся в путь. Неделей позже, на Воздвиженье, уже верстах в тридцати за Ковно, его нагнал обоз в три телеги. Возчик правил лишь первой лошадью, остальные были привязаны за облучки телег,
идущих впереди. Мужик, проехав мимо Николки, пару раз обернулся и вдруг спрыгнул с телеги.
- Э-э-э, друг! - закричал он радостно. Николка, приглядевшись, обрадованно ахнул: навстречу шел его мимолетный доброхот - рыжий торговец из рыбного ряда.
- Здорово, друг! - столь же сердечно приветствовал знакомца Николка. И в самом деле, как было не радоваться!
Человек бывалый, судя по всему, добрый, да и путь-дорога хорошо известна.
Широко улыбаясь, рыжий литвин спросил:
- Поедешь со мной?
- Если возьмешь, не знаю, как и благодарить! Рыжий махнул рукой: пустое-де, садись. Вместе дело пошло веселее. В дороге познакомились. Звали литвина Юозас, а на русский манер - Иосиф.
На другой день пристал к обозу еще один человек. Высокий худой путник назвался Митрием, по прозвищу Оглобля. .Послал его хозяин из города Смоленска в Мемельбург проведать, прибыльно ли нынче заморским торговым людям продавать лен.
Оказался Митрий человеком знающим, словоохотливым. С Юозасом по-литовски говорил бегло. Не удержавшись, Николка спросил:
- А ты, дядя Митяй, отколе ж по-ихнему понимать наловчился?
Митрий ответил охотно:
- Это, вьюнош, дело меня выучило - торговля. Всякие народы, языки всякие промеж себя торгуют. Как же ты с ними договоришься, если не будешь по-ихнему понимать? А я,- добавил Митрий, чуть с по-' хвальбой,- и по-немецки научен, и по-голландски, и по-польски.
"По-польски и по-литовски и я немного могу",- оскорбившись, подумал Николка, но рыжему ничего не сказал. А Митяй, будто учуяв Николкину обиду, сказал с утешением:
- Да ты-то еще молод. Поживешь в этих краях - не менее моего знать будешь. Дивные эти края! Кто здесь только не живет - и литва, и латы, и чудь, и курши, и поляки, и немцы, и русские, и свея, и еще многие малые племена, да из-за моря приходят сюда голландцы, немцы из Дацкой земли, мурмане...- Митрий, перечисляя незнакомые Николке имена, с удовольствием загибал пальцы, когда пальцев на руках не хватило, довольно хохотнул.
- А кто же здесь всеми правит? - полюбопытствовал Николка.
- Трудный ты мне задал вопрос, вьюнош,- задумался Митрий.- Признаться, об этом ранее мыслить не доводилось.- Сощурившись, знаток устремил взгляд вдаль, будто высматривал что, но по всему было видно - в уме прикидывал, как на Николкин вопрос ответить.
- Больше всего здесь, конечно, крестьян,- проговорил наконец Митрий.Это, конечно, не только здесь, везде так. Владеют ими паны-помещики.- Как бы проверяя себя и сам с собою соглашаясь, утвердил: - И это тоже везде так. Однако ж кой-какая разница есть. Земли эти, как в сказке, принадлежат трем царствам-государствам. От Вильны на заход и на полночь лежат земли литовского князя. На этих землях живут литвины, ими владеют паны-магнаты, шляхтичи и бояры. Дальше на полночь живут латы и чудь, над ними - другое государство. Хозяин в нем...- Митрий задумался - не мог сразу перевести на русский язык мудреный титул магистра ордена Святой Девы Марии Тевтонской в Ливонии. Подумав, перевел так: - Мастер, нет, не мастер, князь немецких Божьих рыторей в Ливонской земле.
- Чего-чего? - изумился Николка. Митрий и сам понял - без пояснений не обойтись:
- Ну, мастер, или майстер, это все же князь. В Ливонской земле - тоже ясно. Теперь остались, значит, Божьи рыторе. Рыторь - по-русски конный латник, или же витязь, а Божий - значит, монах.
- Как это? - снова удивился Николка.- Он и монах, он же в одночасье витязь? - И, вспомнив знакомого расстригу-монаха из одной с ним деревни, вечно пьяного, бородатого отца Пафнутия, его лапти и рваный подрясник, так и покатился со смеху: - Ну, ты и сказанул, дядя Митяй! Монах - витязь! - И представил: изгнанный из монастыря за беспробудное пьянство отец Пафнутий в кольчуге, в шлеме, со щитом - Илья Муромец!
Митрий улыбался смущенно, почесывая кончик носа.
Сказал, разведя руками:
- А что я поделаю, если так оно и есть: монах и он же конный латник.
- Так он молится или воюет? - спросил Николка, заинтересовываясь все более малопонятной бывальщиной.
- Как рыторе молятся, рассказывать не стану - не доводилось видеть. А вот как воюют - и сам видал, и от многих слыхивал.
Припомнив что-то, Митрий помрачнел и сказал тихо, будто сам себе:
- Не приведи Господи никому видеть, как они воюют, а особливо, что делают после, ежели в бою врага одолевают.
Николка хотел было спросить: "Как все-таки, дядя Митяй?" - но взглянул в глаза ему и, увидев такое глубокое горе и еще что-то - не страшное даже, а жуткое, рта не раскрыл.
Митяй вздохнул:
- Вот, значится, молодец ты мой, второе здешнее царство-государство Ливонская земля, а над ней князь немецких Божьих рыторей. На полдень от Ливонии земли его старшего брата - великого князя немецких Божьих рыторей в Прусской земле. Только там рыторе всех хлеборобов, бортников, коневодов и кузнецов в старые еще времена поубивали, мало кто сумел через Неман в Литву прибечь.
