Гельмут Гюнтер - Горячие моторы. Воспоминания ефрейтора-мотоциклиста. 1940–1941
Унтерштурмфюрер подошел ближе, принюхался, обвел нас недоверчивым взглядом. Мы уже ожидали вопроса: «Опять бензином протирали?» Но ничего подобного не последовало. Вернеру и мне он приказал собираться в путь. В помещении бывшей учительской, где обосновались офицеры, он показал нам на карте места дислокации дивизии. Мне предстояло ехать в штаб дивизии, Вернеру объехать офицеров нескольких близлежащих подразделений и оповестить их о предстоящем торжественном вечере в честь нашего Старика. Я несколько часов спустя вернулся.
Все мои сослуживцы, включая и Вернера, вернулись гораздо раньше и успели навести блеск на машины, мне же пришлось все начинать сначала.
– Да не парься ты! Просто объясни офицеру-техни-ку, что, мол, тебя отправили выполнить поручение, и у тебя не было времени протирать мотоцикл! – порекомендовал мне Вернер.
Бахмайер, сделав вид, что не расслышал, дипломатично отвалил. Предложенный Вернером вариант мне не понравился. Проверяющие нередко вообще не способны принять во внимание никакие доводы, даже самые разумные. Я уговорил его, и мы совместными усилиями довели мой мотоцикл до нужной кондиции. Теперь его можно было предъявить проверяющему.
Но оказалось, все наши усилия пошли прахом. Проверяющий явился до того, как мы успели завершить подготовку к осмотру. Все машины выстроились ровненько, как по линейке. Справа мотоцикл с коляской Бахмайера. Потом такой же Вернера, а уже потом стояли мотоциклы без колясок. Я разместил свой в самом конце шеренги. Проверяющий вместе с адъютантом прошелся вдоль стоящих машин и остановился около мотоцикла Бахмайера. Осматривал он его долго и весьма придирчиво. Мы здорово нервничали. Этот старый лис ничего не упустит!
Вернеру было приказано разобрать карбюратор, Никелю – фильтр. Свечи тоже не избежали проверки. Всем уже начинало казаться, что все это не рутинная проверка, а добросовестно проводимые регламентные работы. Разумеется, никто не отрицает необходимости проверок техники, в конце концов, мотоцикл – наше оружие. Но в тот момент я готов был позавидовать даже простому пехотинцу – у него, по крайней мере, винтовку или автомат так дотошно не проверяют. Даже адъютант и тот, по-моему, стал терять терпение. И удалился.
Наконец подошла моя очередь. Мне было достаточно взглянуть на проверяющего, и я все понял. Оберштурм-фюрер лет пятидесяти с недовольным выражением лица. Видимо, сегодня у него выдался особенно тяжкий денек. Набрав в легкие побольше воздуха, он рявкнул на меня так, что мне показалось, будто наступил Судный день. Стоило мне раскрыть рот, чтобы объяснить ему, что к чему, как он буквально взорвался. Но я продолжал стоять на своем. Пока он делал вдох, я использовал эту краткую паузу для ответа: «Так точно, оберштурмфюрер!» Я раз двадцать произнес ее, причем монотонно, а этим приемом кого угодно можно задурить.
Но этот проверяющий, видно, был не из тех, кому нетрудно пыль в глаза пустить. В конце концов я был вынужден отвинтить и снять буквально все, что можно, разобрать по деталям и расположить возле мотоцикла аккуратным полукругом. Но злости проверяющего это не убавило! Под финал он выдал мне: «Завтра с утра явитесь в ремонтный взвод». Я почувствовал, как леденею от злости. Мои товарищи сочувственно глядели на меня. Бахмайер – а тот как раз мог все объяснить проверяющему – пролепетал что-то невнятное: дескать, что ему необходимо тотчас же увидеть адъютанта, и поспешно свалил. Видимо, убоялся гнева проверяющего. Что я мог, если у меня на самом времени и минуты времени не оставалось на то, чтобы заняться как следует своим мотоциклом?!
Передвижные радиостанции взвода связи стояли на возвышении неподалеку. Судя по всему, гроза бушевала и у них. Громоподобные возгласы и комментарии проверяющего доносились и до нас. Удивляться не приходилось – от нас он уходил доведенным до белого каления.
Чуть погодя Бахмайер отвел меня в сторону:
– Незачем вам тащиться в этот ремонтный взвод. Я уже переговорил с адъютантом, он все уладит.
Ну и ну! Чего-чего, но такого я от нашего Бахмайера не ожидал!
Вечером мы присутствовали при «прибытии гостей». Бела с Альбертом выступали в роли дежурных. Они были будто созданы для этого! Пришел и брат Клингенберга, служивший в танковом батальоне нашей дивизии[9]. Все было более-менее торжественно. Клингенберг не любил шумных сборищ, в конце концов, на войне как на войне, поэтому здесь веселье не всегда уместно. А вот еда явно отличалась от наших скудных рационов – теперь мы имели представление, чем потчуют наших «всевластных». Даже нам кое-что перепало.
Пока мы поглощали деликатесы, Вернер, отправляясь пригласить офицеров к столу, на ходу бросил нам, что, дескать, ему поручили во что бы то ни стало отыскать огурцов.
– Где я буду искать эти чертовы огурцы? В этом огромном городе, где я никого и ничего не знаю? Будто здесь овощные лавки на каждом шагу. Но вы же знаете нашего Старика – горе мне, если я явлюсь с пустыми руками! Я до сегодняшнего дня вообще думал, что огурцы растут на деревьях. Но мне один саксонец объяснил, что – нет, все-таки на земле.
Мы хохотали до упаду, в особенности когда Вернер стал передразнивать саксонский акцент своего случайного собеседника. Но вот Лойсль не поверил, что Вернер действительно такой невежда, что не знал, что огурцы растут на грядках. И мы потом битый час обсуждали прелести крестьянской жизни на подворьях.
Несмотря на казарменный быт, временами выпадали беззаботные денечки. В особенности приятно было по вечерам. Мы усаживались за стол, освещенный коптилками, Вернер брал в руки гитару и пел нам приятные песни. Казачьи песни он обожал больше всего. В юности он в своем родном Кёльне не пропускал ни одного концерта знаменитого хора донских казаков. Альберт переводил для нас слова, и скоро мы уже вполне прилично подпевали Вернеру. Бахмайер, тоже присутствовавший на этих импровизированных вечеринках с песнопениями, брал на себя роль ударных, отбивая ритм на пустой консервной банке.
Однажды в разгар такого вечера нас посетил унтерштурмфюрер Шрамм. Мы было умолкли, но он жестом дал понять, чтобы мы пели дальше. Потом мы спели что-то из репертуара колчаковцев, а потом дошли до советского марша военных летчиков: «Все выше, и выше, и выше…»
Вскоре все стали расходиться. Унтерштурмфюрер Рамм вообще не произнес ни слова. Просто закурил трубку. А в другой раз – это было тогда, когда к нам впервые пожаловал наш Старик, – Шрамм явился в компании с адъютантом. Послушав, как мы поем, он покачал головой и ушел, так ничего и не сказав.
– Как ты считаешь, это служащие войск СС или иваны? – обратился Шрамм к адъютанту.
Тот усмехнулся:
– Поют по-русски они, конечно, неплохо. Но пусть думают и о том, что кто-нибудь из их товарищей возьмет да пальнет из автомата в окошко, приняв их за русских!
Эти вечера были интересны еще и по другим причинам. Один из нас носил в вещмешке книжку «Бог и народ», изданную в 1940 году и предназначенную для немецких солдат. Книга эта была страстным, наполненным идеализмом призывом к немецкой молодежи свято блюсти немецкую чистоту нравов и немецкие добродетели с верой в Адольфа Гитлера и его миссию. Мы вслух зачитывали отдельные места и потом обсуждали их. И временами разгорались такие дискуссии! Жаль, что Шрамм не появился ни разу на этих обсуждениях. Он точно изменил бы о нас свое мнение.
Наш приятель Никель, часто бывавший в Смоленске, отыскал столовую люфтваффе на аэродроме. И с тех пор у нас не переводились шнапс, сигареты и шоколад. У Никеля были и другие причины для поездок в город. Личного характера. Ее звали Маруся. Но – не станем ее обсуждать! Лойсль переживал звездный час: наконец-то он получил возможность в стационарных условиях отдаться своему хобби кулинара. Альберт обеспечивал нас калорийными продуктами.
1 сентября 1941 года в пять утра мы отбыли из Смоленска. Наш путь из Смоленска на юг проходил через Рославль, Мглин и другие города. Наступление на Москву решено было отложить[10]. Наша дивизия потребовалась в районе Киева. В целом 400 километров, недалеко по российским меркам. Но когда дожди размыли и без того отвратительные дороги, когда возникала необходимость преодолевать водные преграды и вдобавок зачищать от противника пути следования, выяснилось, что 400 километров – это очень и очень далеко. Но ведь должна была дойти и до нас очередь!
Мы в хорошем темпе продвигались по шоссе Смоленск – Рославль. Едва мы проехали Рославль, как замигал зеленый огонек на командирской машине. Это означало: требовали меня! По распоряжению Старика ремонтники установили с тыла командирского авто разноцветные лампочки. Каждому из нас был присвоен свой цвет. Если вдруг начинала мигать зеленая лампочка, это означало: «Посыльный – в штаб дивизии». Поскольку была моя очередь ехать, я быстро догнал командирскую машину, поравнялся с ней, адъютант сунул мне картонный футляр с документами, предназначавшимися для штаба дивизии. Без лишних слов я на ходу спрятал полученный футляр под маскировочной курткой и помчался в штаб.
