Анна Комнина - Алексиада
Георгий с радостью согласился идти к Гилпракту, ибо был человеком, всегда готовым к ратным делам и разорению горо-{110}дов; его вполне можно было бы назвать «сокрушителем стен», как Гомер именует Арея.
Между тем Комнины вооружились, с большим искусством построили войско в боевые порядки и медленно отдельными отрядами стали двигаться к городу. Георгий Палеолог подошел вечером к городской стене, получил условный сигнал от Гилпракта и поднялся на башню вместе со своими спутниками. Воины Алексея приблизились к стенам, поставили частокол и удобно расположились лагерем. Там они провели небольшую часть ночи. Затем Комнины встали в центр фаланги, где находились отборные конники и лучшие воины, построили легковооруженное войско и начали пешим строем продвигаться вперед.
На рассвете все вместе остановились перед самыми стенами города. Построенные в боевые порядки воины стояли в полном вооружении, чтобы устрашить оборонявших город. Когда Палеолог сверху подал сигнал и открыл им ворота, воины, смешав ряды и нарушив строй, кто как мог вошли в город, неся с собой щиты, луки и копья.
Это происходило в великий четверг (день, когда мы жертвуем и вкушаем тайную пасху) четвертого индикта 6589 года, в апреле[264]. Все войско, состоявшее из чужеземцев и местных жителей и собравшееся как из наших, так и из соседних земель, знало, что город с давних пор изобилует всевозможными богатствами, которые постоянно поступают туда с суши и моря. Поэтому воины, быстро войдя через Харисийские ворота[265] в город, рассеялись во все стороны по улицам, перекресткам, переулкам и, не щадя ни домов, ни церквей, ни заповедных святилищ, стали отовсюду выволакивать богатую добычу. Они воздерживались только от убийств, все же остальное творили с бесстыдной дерзостью. Хуже всего было то, что сами коренные ромеи не устранились от грабежа; как бы забывшись и изменив в худшую сторону свои нравы, они без краски стыда делали то, что и варвары[266].
11. Видя все это, император Никифор понимал, в каком трудном положении он оказался: с запада город был осажден, а на востоке Никифор Мелиссин уже разбил свой лагерь на Дамалисе. Не зная, что делать, император склонился к тому, чтобы передать власть Мелиссину. Когда Комнины уже осадили город, Никифор призвал к себе одного из своих наиболее верных слуг и приказал ему на корабле доставить во дворец Мелиссина. Вместе с этим слугой Никифор отправил одного очень храброго спафария[267]. Однако прежде чем слова Никифора были претворены в дело, город пал. {111}
Палеолог взял с собой слугу, пешком спустился к берегу моря. Увидев там легкое судно, он тотчас взошел на него и приказал гребцам грести туда, где обычно стоял на якоре флот. Уже приближаясь к противоположному берегу[268], Палеолог заметил, как человек, отправленный за Мелиссином, приводит в готовность флот, а на одном из военных кораблей он увидел спафария. Последнего Георгий узнал еще издали, ибо давно был с ним знаком. Поравнявшись с кораблем, Палеолог обратился к спафарию с обычным приветствием и спросил, откуда и куда тот плывет, а затем попросил взять его с собой. Спафарий же, видя у Георгия меч и щит, с опаской ответил: «Не будь ты вооружен, я с радостью принял бы тебя». Палеолог с готовностью обещал снять с себя щит, акинак и шлем, если только тот пожелает взять его с собой. Как только спафарий увидел, что Георгий сложил с себя оружие, он сразу же разрешил ему взойти на корабль и с радостью заключил в свои объятия. Палеолог же – человек весьма решительный – немедля приступил к делу. Он бросился на нос корабля и обратился к гребцам с такими вопросами: «Что, – говорил он, – вы делаете? Куда вы плывете, сами навлекая на свою голову величайшие беды? Город, как вы видите, захвачен. Тот, кто был ранее великим доместиком, ныне провозглашен императором. Вы видите его воинов и слышите славословия. Во дворце не будет места ни для кого другого. Вотаниат – доблестный муж, но намного доблестнее Комнины. Велико войско Вотаниата, но наше во много раз больше. Не следует вам поэтому пренебрегать своими жизнями, женами и детьми. Взгляните на город и вы увидите, что все войско и все знамена уже находятся внутри него, прислушайтесь к громким славословиям – это бывший великий доместик, ныне император, приближается к дворцу и уже принимает знаки самодержавной власти. Так поверните же корабль, перейдите к императору и сделайте его победу полной».
Гребцы вняли этим словам и согласились с Палеологом. Спафарий выразил было неудовольствие, но вооруженный мечом Георгий Палеолог пригрозил, что, заключив в оковы, бросит его на палубу или же скинет в море.
Палеолог начал славословия, к нему присоединились и гребцы. Спафария же, который протестовал и отказывался совершать славословия, он заключил в оковы и оставил лежать на палубе. Когда они проплыли немного дальше, Палеолог взял в руки акинак и щит, привел корабль к тому месту, где находился флот, и заставил всех славословить Алексею. Там застал он человека, которого Вотаниат послал взять флот и пе-{112}реправить Мелиссина. Палеолог тотчас арестовал его и приказал матросам отшвартовываться. Затем он вместе с флотом отплыл и прибыл к акрополю[269], где совершил громкое славословие. Гребцам же он приказал опустить весла и стоять на месте, чтобы отразить все попытки переправиться с востока.
Вскоре Георгий заметил корабль, который причаливал к Большому дворцу[270]; приказав гребцам своего корабля налечь на весла, он догоняет это судно. На нем Палеолог увидел своего собственного отца. Поднявшись на корабль, он, как и полагается детям, совершил преклонение перед родителем. Однако отец без радости взглянул на сына и не назвал его «светом очей своих», как это сделал некогда итакиец Одиссей, увидев Телемаха[271]. Ведь там были пир, женихи, состязание, тетива, лук, в качестве награды победителю – целомудренная Пенелопа, и Телемах приходил не как враг, а как сын, помогавший отцу. Здесь же, напротив, сражение, война и сын с отцом, враждебные друг другу. Хотя их мысли еще и не претворились в дело, каждый из них хорошо знал о настроении другого. Назвав сына глупцом, отец спросил: «С какой целью явился ты сюда?» На что тот ответил: «Так как спрашиваешь об этом ты, мой отец, то ни с какой». А отец ему: «Подожди немного, если император послушает моего совета, то ты вскоре узнаешь».
Упомянутый Никифор Палеолог прибыл во дворец, где увидел, что воины мятежников рассеялись в разные стороны и занимаются грабежом. Поэтому он решил, что ему не составит труда одолеть их, и попросил Вотаниата дать ему варваров с острова Фулы[272], намереваясь с их помощью изгнать из города Комниных. Вотаниат, который потерял всякую надежду спасти свое положение, сделал вид, что не хочет возникновения междоусобной войны. «Если хочешь послушаться меня, – сказал он Никифору, – то иди к Комниным, которые уже находятся в стенах города, и предложи им мир». Никифор пошел, хотя и без всякого желания.
12. Тем временем Комнины вступили в город и, уверенные в победе, остановились на поле святого великомученика Георгия Сикеота[273], обсуждая вопрос о том, следует ли им отправиться сначала к своим матерям, совершить полагающееся преклонение и лишь после этого идти во дворец. Узнав об этом, кесарь послал к ним одного из своих слуг и сильно бранил Комниных за промедление.
Когда Комнины подошли к дому Ивирица[274], их настиг Никифор Палеолог, который сказал им: «Император передает вам следующее: „Я уже стар и одинок, нет у меня ни сына, ни {113} брата и никого из родных; поэтому ты (здесь Никифор обратился к новому императору Алексею), если хочешь, будь моим приемным сыном. Я же со своей стороны не буду препятствовать тому, чтобы ты как угодно одарил каждого из своих соратников, не буду принимать участия в управлении государством, но буду лишь по имени называться императором, принимать славословия, носить красные сандалии и жить во дворце, а государственные дела целиком будут в твоем ведении“».
Комнины ответили речами, выражающими согласие. Об этом стало известно кесарю, который быстро является к ним с угрозами и торопит отправиться во дворец. Когда он пешком входил с правой стороны во двор, ему встретились выходившие оттуда Комнины, которых он стал сурово бранить. Тут кесарь заметил Никифора Палеолога, который с левой стороны вновь шел туда. «Что тебе нужно, – спросил кесарь, – зачем идешь ты сюда, свояк?» На что тот отвечает: «По-видимому, мне ничего не удастся сделать, но я пришел для того, чтобы передать от самодержца то же предложение, что и раньше. Император полон решимости сдержать свои обещания: он будет обращаться с Алексеем как с сыном, Алексей получит всю полноту самодержавной власти и станет распоряжаться государственными делами по своему усмотрению; сам же Вотаниат будет только носить имя императора, облачаться в красные сандалии и пурпурное платье и спокойно жить во дворце, ведь он уже стар и нуждается в отдыхе». Кесарь сурово посмотрел на Никифора и, нахмурив брови, сказал: «Отправляйся и скажи императору, что делать подобное предложение было бы уместнее перед взятием города, а теперь переговоры вообще не имеют смысла. И пусть он – уже старик – покинет трон и позаботится о своем спасении». Так сказал кесарь.
