Анна Комнина - Алексиада
Вот что сообщили послы. Однако они не получили тогда исчерпывающего ответа. На следующий день Комнины пригласили их к себе и привели много доводов в доказательство неосуществимости предложения Мелиссина. Комнины обещали послам в ближайшее время познакомить их со своим решением через Георгия Мангана, чьим заботам послы были доверены. Между тем Комнины отнюдь не пренебрегали осадой, а насколько было возможно обстреливали и атаковали стены города.
На следующий день Комнины призвали к себе послов и объявили им свое решение. Оно заключалось в следующем: возвести Мелиссина в сан кесаря, удостоить его короны, славословия и всего прочего, что подобает этому сану[250], и отдать ему главный город Фессалии (в этом городе воздвигнут прекрасный храм великомученика Димитрия, из священного гроба кото-{107}рого постоянно стекает миро, чудесно исцеляющее всех, кто является к нему с верой)[251]. Послы были недовольны таким ответом, ибо их предложения не были приняты. В то же время они видели, что Алексей усиленно готовится захватить город, что под его командованием находится огромное войско, а у них самих уже остается мало времени. Они боялись, как бы Комнины, осмелев после взятия города, не отказались исполнить то, что обещают сейчас, и поэтому попросили изложить эти обещания в письменном виде в подписанном красными буквами хрисовуле[252].
Новоявленный император Алексей согласился с этой просьбой, тотчас призвал к себе Георгия Мангана, который исполнял у него также обязанности секретаря[253], и поручил ему составить хрисовул. Тот в течение трех дней под разными предлогами оттягивал исполнение этого поручения: то он говорил, что устал за целый день и ночью не смог окончить грамоты, то – что написанное им ночью сгорело от упавшей искры. Выставляя эти и другие предлоги и как бы мороча голову[254], он всеми способами затягивал дело.
Между тем Комнины выступили и скоро достигли так называемых Арет[255]. Это место находится вблизи города, возвышается над равниной и тем, кто стоит внизу и смотрит на него, кажется холмом. Одна сторона его обращена к морю, другая – к Византию, две остальные – к северу и западу; этот холм обдувается всеми ветрами, там прозрачная ключевая вода, но нет никаких деревьев и растений, так что, глядя на него, можно подумать, будто лесорубы оголили этот холм. Самодержец Роман Диоген выбрал это место из-за его красоты и мягкого климата и соорудил там пышные и вместительные покои, предназначенные для кратковременного отдыха. По прибытии туда Комнины отправили отряды с приказом атаковать стену не гелеполами, осадными машинами или камнеметными орудиями[256] (на это у них не было времени), а силами пельтастов, метателей стрел, копьеносцев и катафрактов.
9. Вотаниат видел, что мятежное войско огромно, состоит из разноплеменных отрядов и к тому же приближается уже к городским воротам. Он видел также, что Никифор Мелиссин, который обладал не меньшими силами, чем Комнины, уже достиг Дамалиса и равным образом домогается власти. Вотаниат не знал, что ему делать, и не мог бороться на два фронта, ибо от старости кровь его остыла и он стал боязливым, хотя в юности и отличался большим мужеством. И тем только он еще дышал, что находился под защитой стен, и все больше склонялся к мысли отречься от престола. Да и все граждане {108} были охвачены смятением и паникой, и им казалось, что город уязвим со всех сторон.
Захват города представлялся Комниным нелегким делом (их войско состояло из различных чужеземных отрядов и из местных жителей, а где собирается разноплеменная толпа, там возникают разногласия). Поэтому только что обувший императорские сандалии Алексей, который знал неприступность города и опасался вероломства своих воинов, склонился к другой мысли: он решил лестью и обещаниями привлечь на свою сторону кого-нибудь из городской стражи и, как бы похитив их расположение, захватить город. Целую ночь думал он над этим планом, а наутро явился в палатку кесаря[257], поделился с ним своим замыслом и просил пойти вместе с ним, чтобы обследовать наружные и внутренние стены и посмотреть на стражу, которая состояла из воинов разных национальностей, и выяснить, как можно захватить город,
Кесарь с неудовольствием встретил этот приказ, ибо он только недавно постригся в монахи[258] и понимал, что станет предметом насмешек стоящих на стенах воинов, если только приблизится к городу. Так и случилось. Когда он вопреки своей воле последовал за Алексеем, воины тотчас со стены заметили его и стали кричать ему: «Авва»[259], прибавляя и другие обидные прозвища. Кесарь нахмурил брови и, хотя был в душе уязвлен, не обращал на них никакого внимания и думал только о своей задаче. Ведь люди твердого характера обыкновенно сосредоточивают свое внимание на поставленной цели и пренебрегают всем происходящим вокруг. Кесарь выяснил, какие воины охраняют каждую башню; он узнал, что в одном месте стоят так называемые бессмертные (это специальный отряд ромейского войска), в другом – варяги из Фулы[260] (так я называю вооруженных секирами варваров), в третьем – немцы[261](это варварский народ, издавна подвластный Ромейской империи). Кесарь сказал Алексею, что не советует ему обращаться ни к варягам, ни к бессмертным. Ведь эти последние – земляки императора[262], они, естественно, преданы ему и скорее расстанутся с жизнью, чем замыслят против него зло. Что же до варягов, носящих мечи на плечах, то они рассматривают свою верность императорам и службу по их охране как наследственный долг, как жребий, переходящий от отца к сыну; поэтому они сохраняют верность императору и не будут даже слушать о предательстве. Если же Алексей попытается обратиться к немцам, то будет недалек от достижения своей цели и ему удастся войти в город через башню, которую они охраняют. {109}
Алексей согласился с кесарем и воспринял его слова как глас божий. Он отправил своего человека, чтобы тот, стоя у основания стены, постарался вызвать предводителя немцев. Последний выглянул сверху и после длительных переговоров согласился немедленно предать город[263]. Когда возвратился воин с этой вестью и люди Алексея услышали такую неожиданную новость, они очень обрадовались и стали с большим усердием седлать коней.
10. Тем временем послы Мелиссина с большой настойчивостью требовали обещанного им хрисовула. Тотчас Мангану был отдан приказ доставить его. Последний сказал, что хрисовул уже составлен, но что, мол, утеряны специальная чернильница и перо, необходимые для императорской подписи. Этот Манган был человеком скрытным, одаренным способностью легко предвидеть будущее, извлекать выгоду из прошлого и точно оценивать настоящее положение вещей; он умел до каких угодно пределов откладывать то или иное дело, а при желании мог и вообще похоронить его. Так и теперь Манган откладывал составление хрисовула, чтобы держать Мелиссина в ожидании. Он боялся, что если раньше чем нужно отправить Мелиссину грамоту, утверждающую за ним достоинство кесаря, то тот откажется от этого сана, будет всеми силами домогаться, как он сообщал об этом Комниным, императорской власти и отважится на какую-либо дерзость. Хитрости и уловки Мангана заключались в том, чтобы оттягивать составление хрисовула на сан кесаря.
Таким образом развивались события, и близилось уже время вступления в город. Между тем, послы, которые догадывались об интригах, еще более настойчиво стали требовать хрисовул. На это Комнины ответили им: «Город, можно считать, находится уже в наших руках, и мы идем, чтобы с божьей помощью овладеть им; вы же отправляйтесь и сообщите об этом своему властителю и господину. Передайте также ему следующие наши слова: „Если все произойдет так, как мы надеемся, и ты явишься к нам, то все хорошо устроится согласно нашей и твоей воле“». Вот что Комнины сказали послам. Тем временем они послали Георгия Палеолога к предводителю немцев Гилпракту, чтобы выяснить его настроение. Если окажется, что Гилпракт готов, как и обещал, принять Комниных, Георгий должен дать условный сигнал, по которому Комнины устремятся в город, самому же Георгию надо быстро подняться на башню и открыть им ворота.
Георгий с радостью согласился идти к Гилпракту, ибо был человеком, всегда готовым к ратным делам и разорению горо-{110}дов; его вполне можно было бы назвать «сокрушителем стен», как Гомер именует Арея.
Между тем Комнины вооружились, с большим искусством построили войско в боевые порядки и медленно отдельными отрядами стали двигаться к городу. Георгий Палеолог подошел вечером к городской стене, получил условный сигнал от Гилпракта и поднялся на башню вместе со своими спутниками. Воины Алексея приблизились к стенам, поставили частокол и удобно расположились лагерем. Там они провели небольшую часть ночи. Затем Комнины встали в центр фаланги, где находились отборные конники и лучшие воины, построили легковооруженное войско и начали пешим строем продвигаться вперед.
