Коллектив авторов - Смута в Московском государстве
Когда внезапно, пораженный гневом ярости Господней, преданный руками народа телесной смерти среди самых царских чертогов, а потом выброшенный из них на площадь посреди самой столицы, пал, как бы пораженный громом, львенок, аспид или, лучше, яйцо василиска,— Гришка Расстрига, по прозвищу Отрепьев,— он был как бы сыном по своему злобному обещанию Литовскому королю Сигизмунду; не являясь по обету выполнителем его желаний, но составляя с ним злой совет о нас, он, как бы наполненный ядом скорпиона, был выпущен на нас из его пазухи, потому что король увидел для себя благоприятное время; тогда метались, неустойчиво колеблясь из-за царей, люди всей русской земли, а города наши, находясь в несогласии между собой, самовластно поднимали на свободных и соплеменников свою голову и каждый различно и в особицу заключали союзы с другими народами, иногда понапрасну враждуя между собой из-за грехов, кипящих в них, ради совершения здешней мести, но чаще наступали разбойническою1 ратью на престольный город — главу всего царства и на другие города. Тогда король Сигизмунд дерзко ополчился на все то доброе, что в нас с помощью Божией спело и умножалось, и прежде всего на благочестивую и поистине первую в сиянии и пресветлую веру, а потом на изобилие всяких земных благ; как когда-то фараон на возлюбленный Богом народ еврейский, так и этот давно умышлял с землей своей зло на землю нашу, соединив свое злоумие по отношению к нам с несвященным лжепапою, оскверняющим Рим, потому что они были согласны в своей неистинной вере. Если он и не сам, ополчившись, двинулся и пришел на нас, то отпустил к городу — главе всего нашего царства — всех своих хорошо вооруженных людей с приказаиием прельстить и вторично тушинского воря облечь, как в одежду, в несвойственное имя — и прочее, чему их обоих научил учитель их — враг. И те наши города, которые им случилось разорить, они стерли все до конца и сделали пустыми, и подойдя к матери городов и остановившись в нескольких верстах с целью осады, близ внешних стен города создали укрепления, которые могли охватить, окружая, всю их рать. Нашего царя, срамодействующего Василия, со всем родом и с теми, кто был с ним в городе, напугав, заперли, как птицу в клетке, и заставили его оставаться тут безвыходно.
Имя Расстриги, вновь ожившее после его достоверного убиения, пришло вместе с прочими и начало служить коварным замыслам нового второго поругателя истинного имени, который ложно называл себя настоящим государем царевичем Димитрием, прельщая нас, что он нами царствует, и сочиняя ложь, говорил, что он как-то сохранился и бегством спасся от смерти. Этой ложью он неразумных уловлял в свою волю. Горькая желчь этой лжи разлилась среди слабейших по всей земле. Что же это за неразумие, подобное неразумию скота, у тех, кто поверил ему? Не несмысленнее ли они всякого скота? Многие из них самого Расстригу видели своими собственными глазами, а не в видении и не по слуху; многих и руки во время его убиения, спутавшись, касались его ненавистного Богу злосмрадного тела, как я говорил выше,— но они, переменившись, последовали за врагами — иноверным народом и, соединившись с ними, если и были верны, как и мы, поверили их словам больше, чем своим глазам и своему необманывающему чувству осязания, и по своей слабости повиновались им самовольно и без страха.<...>
Если даже перебежавшие туда и знали, что он ложный царь, поклонялись ему, как кумиру, представленному в телесном образе, досаждая таким образом настоящему царю, который находился в городе, и городу, как чужому, вместе с врагами все время творя всякие пакости,— как сказал пророк: «Весь день ополчались на брань». У них было одно стремление: взять город и низложить в нем царя и всех, с ним находящихся. Друг перед другом они ревновали и в мыслях и в делах только о том, чтобы им разрушить город, убивая родных и единоверцев, потому что враги разжигали и ожесточали их сердца, как железо в закалке.
О князе Михаиле Васильевиче Скопине-Шупеком, как он в то время был в Новгороде Великом, и о его побеге из НовгородаКогда стало исполняться то, что назначено было для нас устроителем Богом,— все города, находящиеся под скипетром Российской державы, начали в большом числе отлагаться от матери городов, всем народом изменнически отказываться от единения и уклоняться от повиновения царю,— каждый город особо, там где он был, а находящийся в них многочисленный простой народ, посоветовавшись обо всем, замыслил неблагоразумное,— везде принял такое решение, чтобы князь Василий Шуйский не был у них царем. И не только одно это, но тем более не хотели они повиноваться и покоряться находящимся в городах, поставленным от бога царем властям, но, желая жить без всякого начальства и устроения, по-разбойнически, самовластно, и желая во всем поступать по своему безумному хотению, задумали управляться сами собой, как бессловесные овцы, не имеющие палки, поставленной им пастырем ради страха. Лишенная разума чернь, уподобляясь скоту, утвердила в своем уме весьма безрассудное решение и даже склонилась на то, чтобы погубить начальников и избранных лучших мужей, а особо знаменитых по сравнению с собой, после мучений предать всех смерти, а их имения захватить себе; это и совершилось, но не осталось так навсегда; однако иные при этом и погибли, поступив по своему желанию, как погибли в древности некоторые в пустыне: еще пища находилась в устах их, но там же пали и кости их; так случилось и с этими, у которых даже и до сих пор нога не встала на правый путь.
Но кто подробно опишет те преступные нарушения закона, которые там ими творились? Нам известна только малейшая их часть, и то по слуху. Появился рожденный от терновника, помазанный смрадной нечистотой,— говорю о Пскове и о прочем, что слышал о нем,— неизвестный по имени, даже не настоящий лжецарь, они к нему приписались и дали на кресте клятву, как настоящему, а не как ложному; когда они в короткое время сделали это, то показали собой пример зла, потому что подстрекнули многие города и даже погубили их, и города не могут до сих пор стать такими, какими были, думаю, самовластно взирая на то, что после смерти истинных царей такое зло впервые начало совершаться в царствующем городе и в прочих, даже самых перед ними мелких.
Незадолго до того времени, когда началось отделение этих городов, чтобы обладать мною — Новгородом, заботиться обо мне и быть моим правителем, державшим тогда власть был послан от места своего жительства, из царского города, где находился высокий престол,— стебель царского рода — подлинный воевода князь Михаил Васильевич Шуйский, и ему богом повелено было оборонять меня от су-.постатов и сердечно заботиться обо всем городском устроении. А он, как верный раб, умноживший талант, повинуясь воле своего господина, утроил то, что ему было велено,— ибо он, не требуя многих приказаний от царя, был для себя сам примером в добрых делах и, имея в руках данное ему богом кормило правления, справедливо обращал его туда и сюда, куда хотел и насколько мог. Он был не как другие следующие за ним начальники, любившие мзду; если они и были членами того же синклита, то он превосходил всех попечением о тех, кто нуждался в защите и в мире, и мы все должны были, как достойные рабы, стараться ему служить за его прекрасную и храбрую оборону нас от врагов, как о подвигах его будет сказано в дальнейших словах.
А когда в Пскове и прочих городах, которые были с ним, загорелся огонь соблазна самовластия и дошел до здещнего места и до слуха тех, которые жили в сем великом Новгороде,— не знаю, какими обольстительными словами увлек его, как волк незлобивого агнца, и отнес на плече в лес третий из здешних с ним начальников, который следовал за ним и носил то же имя, что и он, но без княжеского звания; он был весьма лукав и коварен и ранее был низкого происхождения. Однако великий подчинился совету глупого; как в древности змей Еве, он пошептал ему в уши и убедил его бежать из города. Сочувствует и способствует этому совету и некто из второго разряда, дьяк, который был подобен тому коварному в злых обычаях, был ему собеседником и особенно близок был ему по лукавству. Дни его жизни у царя были тогда светлыми по причине тайной, законопреступной заслуги и из-за временного приближения к царю его родственников; честью он малым чем отличался от того коварного, потому что тайно наушничал царю. Когда оба они сговорились, то, подняв как на крылья на свои льстивые слова тот царский стебель, вынесли этого юношу из города. Некто премудрый где-то сказал, что «незлобивый верует всякому слову». А они оба, боясь и опасаясь за свои дела, напрасно сделали того своим соучастником и этим привлечением наложили на великого крайнее бесчестие, как бы некоторую проказу на лицо руками. Не таков стыд малым и всяким худородным за дела, каков великим и благородным за слова. Они боялись того, чтобы за их глупый совет множество людей из их народа не убило их или не отвело бы их связанными во Псков к объявившемуся там тогда мучителю-лжецарю; не Скопина честь они спасали, а себя всячески оберегали. То, что у них было тогда стремление к бегству, стало явным и известным, потому что, когда, побуждаемые своей совестью, они после бегства опять возвратились в мои пределы, в Новгород, один из них как-то рассказал об их злом замысле своему другу в прикрытых как бы паутиною словах.
