Роман Газенко - Идеальный шторм. Технология разрушения государства
Возможно, этому не придавалось особого значения в силу тотального характера подобных настроений. Но, скорее всего, именно те, на кого была возложена миссия охраны государственности, не утруждали себя ролью плохих гонцов, приносящих дурные известия. Атмосфера вседозволенности, которая пронизывала всю общественную вертикаль после указа 17 октября, вводящего в стране, по сути, конституционную монархию (правда пока без Конституции), подменила собой подлинное представление о смысле дарованных свыше гражданских свобод. И в этой атмосфере стали синхронизироваться интересы социальных групп, партий, сословий и отдельных личностей, заинтересованных в продолжении политической борьбы с престолом «до победного конца».
Великий князь Кирилл Владимирович поэтично описывал тогдашнюю картину общественной жизни:
«В целом ситуация создавала ощущение, будто балансируешь на краю пропасти или стоишь среди трясины. Страна напоминала тонущий корабль с мятежным экипажем. Государь отдавал приказы, а гражданские власти выполняли их несвоевременно или не давали им хода, и иногда и вовсе игнорировали их. Самое печальное, пока наши солдаты воевали, не жалея себя, люди в чиновничьих креслах, казалось, не пытались прекратить растущий беспорядок и предотвратить крах; между тем, агенты революции использовали все средства для разжигания недовольства».
Однако в своих воспоминаниях великий князь умолчал как самолично украсил свой лацкан революционным красным бантом и, не дожидаясь фактического отречения царя предоставил свою элитную воинскую часть – Гвардейский экипаж – в распоряжение мятежной Государственной думы.
При определённом усердии спецслужб высветить ядро назревающего заговора было несложно. В ситуации сложившегося парламентского кризиса все нити вели к фигуре руководителя формально проправительственной партии октябристов и бывшего председателя Госдумы третьего созыва А. И. Гучкова.
Слухи об антигосударственной деятельности этого ставленника раскольничьих и масонских кругов дошли до Николая Второго лишь к концу 1916-го. Причем в деталях был известен план дворцового переворота, согласованный с обширным кругом участников. Впоследствии, взлетев ненадолго на вершину государственной власти после Февральского переворота 1917 года, Гучков в должности военного министра давал показания созданной Временным правительством Чрезвычайной следственной комиссии. Основной задачей этого органа было доказать вину уже арестованного «гражданина Романова» перед страной (обвинения были абсурдны, например императору инкриминировали создание в 1916 году Министерства здравоохранения без согласования с Думой и т. д.)
А. И. Гучков.
Гучков признавался перед комиссией, что был инициатором заговора. С его слов план был такой:
«…захватить по дороге между Ставкой и Царским Селом Императорский поезд, вынудить отречение, затем, одновременно, при посредстве воинских частей, на которые в Петрограде можно было бы рассчитывать, арестовать существующее правительство и затем уже объявить как о перевороте, так и о лицах, которые возглавят правительство».
В силу крайней общительности и склонности к позёрству Гучкова этот заговор даже его участники называли «опереточным». Настолько в глубине души мало кто до конца верил в перспективу полного обрушения монархии, и уж точно – крушения всей державы. Не исключено, что станция «Дно», на которую будет предпринята попытка заманить поезд императора с целью принудить его к отречению, возникла в голове автора этого плана, который из дешёвой оперетты превратился в трагедию общенационального масштаба.
Главной административной опорой Гучкова был «Прогрессивный блок» Государственной Думы. «Прогрессисты», которые через своего создателя виднейшего представителя старообрядчества Рябушинского как председателя Военнопромышленного комитета контролировали производство и поставку вооружений для воюющей армии и действовали по принципу «революции сверху»: дворцового переворота в стиле XVIII века, чтобы не допустить стихийного неконтролируемого восстания против расшатанной ими же государственной системы.
Ключевым в плане «Прогрессивного блока» было устранение Николая Второго от престола путём дворцового переворота и передача власти законному наследнику – сыну Алексею. Регентом при малолетнем монархе должен был стать великий князь Михаил Александрович, брат Николая Второго. Наследное заболевание крови цесаревича Алексея с небольшими шансами дожить до совершеннолетия, а также бесхребетность характера великого князя были наилучшей гарантией конституционно-монархического строя при беспомощной и декоративной верховной власти.
На одном из тайных собраний у Гучкова было также заявлено, что судьба императора и его супруги останется под вопросом «вплоть до вмешательства лейб-гвардейцев», как это произошло с убийством императора Павла I. По воспоминаниям Павла Милюкова, присутствовавшего на этом совещании, у собравшихся не осталось сомнений в том, что заговор с целью устранения императора от трона, вплоть до возможности физического устранения его и супруги Александры Фёдоровны, уже не просто модная либеральная риторика. Все хорошо знали о серьёзных связях Гучкова в среде высшего генералитета, в том числе высших офицеров расквартированных в столице гвардейских частей. И ещё одна параллель с убийством Павла I была прекрасно понятна собравшимся. Его уничтожение координировал британский посол в Петербурге. Сейчас мало что изменилось: основные совещания заговорщиков происходили в резиденции посла Великобритании в России лорда Бьюкенена.
К Рождеству 1916 года, то есть за два месяца до Февральского переворота, императору становится очевидна поддержка правящей элитой Англии и Франции российских оппозиционеров из числа депутатов Госдумы и членов августейшей фамилии. Царский квартирмейстер генерал Воейков описал свою встречу с английским и французским послами во время рождественского приема 1917 года в Царском Селе: «На этом приеме послы – Бьюкенен и Палеолог – были неразлучны. На их вопрос о вероятном сроке окончания войны, я ответил, что, на мой взгляд, состояние армии настолько поднялось и улучшилось, что если ничего непредвиденного не произойдет, то с началом военных операций можно ожидать скорого и благополучного исхода кампании. Они мне ничего на это не ответили; но обменялись взглядами, которые на меня произвели неприятное впечатление».
Царь понимал, что единственным шансом нейтрализовать разрушительное для страны влияние союзников по коалиции Антанты Великобритании и Франции и выбить из-под оппозиции опору на общественное недовольство будет реализация наступательной военной кампании грядущей весны 1917 года.
Момент истины наставал. Авторитет Николая Второго в обществе катастрофически падал. Военные провалы на фронте, не в последнюю очередь вызванные явным и скрытым саботажем всей системы государственного военнотехнического снабжения – от производства вооружений до интендантских служб, нанесли серьезный удар по престижу императора, который взял на себя функции Верховного главнокомандующего. В этот момент группировкой Гучкова была запущена волна слухов о тайном сговоре Николая Второго с его кузеном – кайзером враждебной Германии Вильгельмом.
Впоследствии Милюков признавался:
«Конечно, мы должны признать, что ответственность за совершающееся лежит на нас, то есть на блоке Государственной Думы. Вы знаете, что твердое решение воспользоваться войной для производства переворота принято нами вскоре после начала этой войны, знаете также, что ждать мы больше не могли, ибо знали, что в конце апреля или начале мая наша армия должна перейти в наступление, результаты коего сразу в корне прекратили бы всякие намеки на недовольство, вызвали б в стране взрыв патриотизма и ликования. История проклянет пролетариев, но она проклянет и нас, вызвавших бурю».
Будучи в Могилёве, в ставке Верховного главнокомандующего, Николай Второй откровенно делился планами военной кампании и внутриполитической стратегией с теми, кому доверял: «Новые победы на фронтах немедленно изменят соотношение сил внутри страны, и оппозицию можно будет сокрушить без труда». Царь осознавал, какую волну общественного возмущения он поднимет, если начнёт упреждающие репрессии против оппозиции без демонстрации коренного перелома на фронте. Цена такого шага была велика – он мог окончательно расшатать государственность, к тому же во время войны.
В этой последовательности – сначала одолеть внешнего врага, а затем внутреннего, была логика. Но эта логика государственной ответственности опиралась на веру царя в лояльность генералов и требовала несколько месяцев времени. Как покажет история – ни одного из этих факторов в его распоряжении не было. А само решение дилеммы: на каком фронте начинать наступление – на внешнем или на внутреннем в пользу первого – было игрой, правила которой были заведомо навязаны оппозицией. Она уже успела вовлечь в антимонархический революционный заговор практически всю верхушку российского генералитета.
