Александр Коржаков - Ближний круг «царя Бориса»
Прибор мог функционировать только на ровном, почти зеркальном фундаменте. После установки опытный стрелок или снайпер из прицельного устройства имел шанс попасть в зрачок и вывести человека из строя.
Странно, что таким последовательным демократам и гуманистам, какими считали себя Филатов и Бурбулис, пришла в голову мысль о столь бесчеловечной форме расправы со своими согражданами.
Кстати, при испытаниях аппарата «пострадал» один из офицеров ГУО – луч расплавил ему пластмассовый гульфик.
…От микрорайона Теплый Стан к центру двинулась 27-я бригада. Я разговаривал с ее командиром по спецсвязи, и вдруг он мне докладывает:
– Поступила команда остановить движение.
Таманская дивизия, ехавшая к телецентру Останкино, тоже была по чьей-то команде остановлена. Кто давал эти команды? Множество комиссий после октябрьский событий старались получить ответ на простой вопрос, но безрезультатно. Я же думаю, что было потеряно элементарное управление войсками. Многие боялись действовать решительно, к тому же помнили про 91-й год.
Достойно повел себя в непростой ситуации Виктор Федорович Ерин. Он без всякого нажима «сверху» послал милиционеров на защиту телецентра в Останкино. Поздно вечером мы с Барсуковым специально подъехали к нему в министерство на Мытную улицу – поддержать, показать, что готовы разделить ответственность. Посмотрели внимательно друг на друга и без слов поняли: все нормально. Мы там, в Кремле, а он тут, в МВД, но мы заодно и вместе продержимся. Взгляд у Ерина был абсолютно спокойным и твердым, никакого колебания в его воспаленных от усталости глазах я не заметил.
После призывов Руцкого: «Вперед, на штурм Останкино!» – мятежники действительно атаковали телецентр. Погибли люди, немало людей. Но большинство из них, вопреки сказкам впоследствии ура-патриотов, – вовсе не у Белого дома. Там погибло не больше полутора десятков человек, причем в основном зрители. Большинство жертв и пострадавших было в Останкино – сами мятежники, милиция, зеваки, журналисты, случайные прохожие. Здесь нельзя не отметить отвагу и самоотверженность бойцов спецотряда «Витязь» под командованием Сергея Лысюка, защищавших телецентр. Они держались до конца и заслуженно победили.
А войска все никак не подходили.
Часов около одиннадцати вечера Борис Николаевич пошел поспать в заднюю комнату, а меня попросил сесть за пульт управления страной. Я просидел в президентском кресле почти всю ночь с 3 на 4 октября. В критический момент Президент разрешил мне «порулить», не одергивал замечаниями типа «не лезь в политику».
Расположившись за пультом, я нажимал определенную кнопку, и мне тут же почтительно отвечали:
– Слушаю, Борис Николаевич.
Я поправлял собеседника:
– Это Александр Васильевич.
А дальше принимал доклады, раздавал команды, собирал информацию, чтобы потом рассказать о последних событиях Верховному главнокомандующему.
После полуночи я понял: информация, поступающая в Кремль, мягко говоря, не совсем соответствует действительности. Из ГАИ доложили:
– Никаких частей Министерства обороны в городе нет. Останкино штурмуют, на защите только внутренние войска и милиция.
В самом же министерстве, как мне сообщили, идет постоянное заседание штаба – там присутствуют и Черномырдин, и Сосковец, и министр Грачев. Я уже понял: пока Павла Сергеевича не подтолкнешь, самостоятельно он ничего делать не будет.
Незадолго до этого неутешительного заключения ко мне подошел мой заместитель, капитан первого ранга Геннадий Иванович Захаров, и объяснил, как бы он очистил Белый дом военным путем. Мирного пути все равно уже не будет. Раз оппозиция первой пролила кровь, с ней теперь придется разговаривать на ее же языке.
Захаров нарисовал схему, из которой следовало, что для взятия Белого дома требуется всего-то десяток танков: пять боевых машин откроют стрельбу с Калининского моста, а остальные пять – с противоположной стороны.
– Хорошо, поезжай в Генштаб, к Грачеву. Если удастся, изложи ему свой план и предупреди, что мы скоро тоже там будем, – напутствовал я Захарова.
Было около двух часов ночи.
Геннадий Иванович успешно миновал все кордоны, ни разу не предъявив своего удостоверения. Дежурный проводил его до апартаментов министра обороны России генерала армии Грачева.
В кабинете был полумрак, горела только настольная лампа. Из задней комнаты появился Павел Сергеевич в голубом полосатом десантном тельнике, в бриджах с подтяжками и в домашних тапочках. Заметив в комнате Захарова, удивленно спросил:
– Ты кто такой?
Захаров объяснил, что пришел от Коржакова предупредить на всякий случай, что скоро в Генштаб приедет Президент. Грачев спешно приказал дежурному:
– Срочно собери мне здесь всех, кто есть живые.
Только после этого в кабинет пришли генералы. Грачев попросил:
– Немедленно подготовьте ситуацию: где мы находимся, что сейчас делается, что будем докладывать Верховному.
Предупредив Грачева, Захаров вернулся в Кремль.
Пришлось разбудить Бориса Николаевича и разъяснить ситуацию. Президент выслушал меня и согласился, что необходимо ехать в Министерство обороны.
Он тоже недоумевал – ведь Грачев сказал, что войска в Москву вошли, беспокоиться нечего. Но со всех постов ГАИ поступала другая информация: войска стоят на Кольцевой дороге, в столице нет ни одного подразделения.
Служба безопасности проверила маршрут от Кремля до Знаменки – именно там заседал штаб Министерства обороны. Захарова я взял с собой.
Впервые за четверть века моей службы в Кремле я наблюдал такую картину: куда-то делось обычное освещение, на посту у Боровицких ворот ни одного сотрудника ГАИ, на Знаменке не то что фонарь, ни одно окно не оживлено светом: какая-то оцепеневшая во мраке, напряженно притихшая столица.
В министерство мы вошли через персональный вход министра, на лифте поднялись на нужный этаж и через заднюю комнату попали в кабинет.
Атмосфера мне сразу не понравилась – комната прокурена, Грачев в рубашке. Через распахнутый ворот видна тельняшка. Другие участники заседания тоже выглядели растерянными, помятыми. Бодрее, точнее, свежее остальных был Черномырдин.
Президент вошел, все встали. Ниже генерал-полковника военных по званию не было, но спроси любого из них, кто конкретно и чем сейчас занимается, – ответить сразу вряд ли смогли бы.
Борису Николаевичу доложили обстановку. Никто ничего из этого доклада не понял. Ельцин спросил:
– Что будем дальше делать?
Наступила мертвая тишина. Все потупили глаза. Президент повторил вопрос:
– Как мы дальше будем с ними разбираться, как их будем выкуривать?
Опять тишина.
Тогда я не выдержал:
– Разрешите высказать предложение.
Верховный вопросительно поднял брови, но позволил говорить. Я продолжил:
– Борис Николаевич, у нас есть конкретный план. Здесь находится мой заместитель, капитан первого ранга Захаров. Он может подробно доложить, как взять Белый дом. Выслушайте, пожалуйста, его.
Президент спросил:
– Готовы слушать?
Все закивали.
В кабинет пригласили Захарова: в сером костюме, в темной рубашке, седой, жилистый русский офицер, так и не научившийся носить «гражданку». Он немного оробел, увидев такое сборище генералов во главе с Верховным главнокомандующим Вооруженными силами России, – все уставились на него. Но после первых фраз робость прошла, и каперанг четко, по-военному изложил план взятия Белого дома.
По профессии Захаров – диверсант, один из создателей наших суперзасекреченных, а от этого романтично-загадочных «морских котиков». Сам многократно первым выходил в море на глубине из подводной лодки через торпедный отсек. Имеет сотни таких же «отмороженных», в хорошем смысле, учеников. Так вот, когда его уволили на пенсию, он пришел ко мне и попросился на работу. Я выслушал его внимательно, изучил анкету и сделал вывод: «Геннадий Иванович, я еще не знаю, какие поставлю тебе задачи, но предлагаю быть одним из моих заместителей». – «Согласен».
Я почему-то был уверен, что такой человек мне обязательно будет полезен. Когда была создана Служба безопасности Президента как федеральный орган, на двух своих заместителей я хотел подать представление на генерал-майора. Один без колебания согласился, а капитан первого ранга Захаров уперся: «Не надо пехотного генерала, я как был моряк, так им и останусь».
После октябрьских событий я назначил его руководителем Центра спецназначения. Центр этот мы создали для того, чтобы гасить кризисные ситуации, к которым раньше чувствовали себя малоподготовленными. 93-й год многому научил, из этих событий все мы извлекли суровый урок.
После назначения начальником Центра спецназа я уговорил Верховного присвоить Г.И. Захарову за особые заслуги звание контр-адмирала. С тех пор он получил от коллег не очень обидное для него прозвище: Канарис.
