Цезарь Ложье - Дневник офицера Великой Армии в 1812 году.
По первым сведениям выясняется уже, что мы потеряли более 4000 человек. Из генералов и штаб-офицеров — Пино, Фонтана, Джифленга, Левье, Маффеи, Лакесси, Негрисоли, Болоньини и др. убиты или ранены. Рассказывают про батальонного командира Негрисоли: получив первую рану, он вернулся в строй; но затем поражен был еще одной пулей и упал со словами: «Вперед, итальянцы! Я умру счастливым, если вы победите!»
Казаки приближались к разным частям нашей армии, включая и наши экипажи. Отряд драгун королевской гвардии, под начальством капитана Колеони и лейтенантов Брамбилла, Кавалли и Бокканеры, саблями разогнали их. Затем император сделал нам смотр. «Честь за этот день всецело принадлежит вам, — сказал он, обращаясь к вице- королю, — вам и вашим бравым итальянцам, которые решили эту блестящую победу». В 5 часов, осмотрев все и отправив разведочные отряды вдоль Калужской дороги, он возвратился в Городню. Недовольный вид, какой у него был при отъезде, заставил нас думать, что у него возникли несогласия со своими старшими генералами и что если бы дело зависело только от него, то битва возобновилась бы.
Что бы то ни было, но мы, волнуясь, готовимся к новому сражению и с нетерпением ждем сигнала. Однако проходит день, и, к нашему великому изумлению, никакого приказа нет. К вечеру по войскам передается распоряжение отступать. Мы должны этой же ночью достичь Уваровского, регулируя свое движение с движением корпуса Даву, шедшего в арьергарде. Отступление должно начаться нынешним вечером, в 10 часов. Отдан приказ сжигать все, что мы ни найдем на пути.
Уваровское, 26 октября. Это неожиданное отступление после выигранной битвы произвело на нас самое тяжелое впечатление. Верно или ошибочно, но мы начинаем считать себя окруженными опасностями. Громадность пути, полная опустошенность страны, через которую мы переходим, обескураживает нас, и никто не может уяснить себе мотивы этого внезапного отступления[22].
Итальянская армия приходит в Уваровское к закату солнца.
Алферьево, 27 октября. Мы оставляем справа от себя город Боровск, весь в огне, как и большинство тех селений, которые нам приходится видеть на некотором расстоянии. Надо переходить Протву. Ищут брод для артиллерии; один находят, да и тот оказывается неудачным. Приходится артиллерию и багаж перевозить через Боровский мост, а для этого надо сначала переправлять артиллерийские обозы и вооружение через объятый пламенем город. С левой стороны показываются казаки; несколько солдат гвардии обращают их в бегство. Мы перешли громадное число небольших речек, что беспрестанно замедляло нам движение, заставляя нас оставлять позади себя массу телег и обозов, и вечером приходим в Алферьево, где генералы с великим трудом отыскивают себе подходящее место для ночлега.
Митяево, 28 октября. Ночью термометр ужасно упал. Да, это зима. И тем не менее погода хорошая. Солнце достаточно пригревает. Только ночи тяжелы. Мы снова переходим Протву выше Вереи, которая пылает, и идем в Митяево.
Успенское, 29 октября. Вышли на рассвете, переходим среди пламени через Борисов-Городок, оставляем вправо от себя Можайск и попадаем на биваки императорской гвардии в Успенское. Деревни больше нет; стоит один только господский дом, и вокруг него мы располагаемся лагерем. Я долго буду помнить о наслаждении, с каким мы улеглись в эту леденящую ночь на здешнем, все еще теплом, пепле.
ГЛАВА XVIII
Затруднения возрастают
30 октября. Сегодня утром, после 54-дневного отсутствия, мы вернулись на поле битвы под Москвой. Солдаты, еще продрогшие и чувствовавшие себя плохо, вследствие неожиданных по времени года холодов, шли, не останавливаясь; но как пройти мимо этих мест, полных воспоминаний, не нарушив молчания и не бросив сочувственного взгляда на могилы стольких друзей!
8-й корпус, оставленный на поле битвы для того, чтобы подобрать раненых и похоронить мертвых, исполнил возложенное на него поручение. Но тем не менее видно еще множество не убранных трупов русских и лошадей, — холод не давал им разлагаться.
Оружие, одежда, мешки, тысячи различных предметов лежали разбросанные вперемешку на огромном пространстве.
Мы перешли Колочу по двум наведенным мостам, из которых один находится правее, а другой в самом Бородине. Прошли мимо Колоцкого монастыря, и тут нашим глазам предстало тяжелое зрелище, глубоко нас поразившее.
Император несколько раз посылал приказы из Москвы о том, чтобы все раненые были эвакуированы. Покидая этот город, он еще раз подтвердил, чтобы все без различия повозки, не исключая и его собственных, были оставлены под раненых, которые не были в состоянии идти. Не делал ли он того же самого в Египте или при возвращении из Сирийской экспедиции? Не шел ли он сам пешком по пескам пустыни, уступая для раненых свою собственную лошадь? И вот теперь в этом монастыре нашлось еще около 1000 раненых, о которых сказали, что они неспособны перенести дорогу. Узнав о таком положении вещей, император, говорят, сильно рассердился на Жюно. Он досадует, что его распоряжения не были исполнены, и приказывает поместить всех этих несчастных в свои парадные экипажи, в экипажи его офицеров, в тележки маркитанток, в повозки из-под провианта и багажа.
Все дело в небрежности, эгоизме и торопливости этих презренных возниц: они с неудовольствием смотрят на то, что их заставляют нагружать повозки ранеными, так как боятся, что потеряют те богатства, которые они туда сложили. Они доходили до того, что ссаживали массами несчастных раненых, просивших хлеба и воды и умолявших дать им местечко на телеге. Вице-король старался спасти кое-кого из них. Говорят, что Даву делал то же самое, но все же значительное большинство раненых было брошено на произвол судьбы.
Пройдя еще некоторое время, мы остановились около маленькой деревушки, находившейся в двух верстах от большой дороги, между монастырем и Прокофьевым, где на эту ночь принц расположился со своей главной квартирой.
На развалинах Ивашкова, 31 октября. Покинувши на заре нашу стоянку, мы подходили к Прокофьевским высотам, когда услыхали оживленную канонаду. Вице-король послал одного из своих ординарцев, чтобы узнать, что там происходит. Тот вернулся и донес, что Платов напал утром на Даву около Колоцкого монастыря, но что бой был незначительный. Даву ответил на атаки врага артиллерийским огнем и продолжал свой путь. Отряды снова двинулись, но с постоянными остановками. Эта медлительность, эти остановки утомляют войска и оттягивают их приход на стоянку; при недостатке провианта, страдая от сильного холода, мы волнуемся вследствие этих несвоевременных задержек и виним в них Даву, тактика которого слишком медлительна для нынешних обстоятельств.
Вице-король, все время державшийся в хвосте колонны, располагается, наконец, лагерем в двух верстах от Гжатска, чтобы, таким образом, быть ближе к Даву, остановившемуся в Гридневе.
Подле Величева, 1 ноября. Мы провели очень тяжелую ночь, показавшуюся нам самой длинной из всех, до сих пор пережитых нами. Мы провели ее на возвышенности, близ того места, где когда-то находилась маленькая деревушка Ивашково, от которой не осталось теперь ни одного дома. К довершению несчастья, поднялся сильный ветер; лишенные огня, мы прижались друг к другу и прикрылись всем, чем только можно было: платьем или кожами. Весь наш лагерь состоял из нескольких тесных групп, едва заметных в темноте.
Сегодня утром отступление продолжается. Ней должен прийти в Вязьму. Платов вновь пытается напасть на Даву, вследствие чего происходит только задержка движения войск, так как Даву при каждой такой попытке выстраивает своих солдат и не двигается до тех пор, пока не пропустит артиллерию и багаж.
Вскоре после полудня, когда багаж итальянской армии проходил по узкой дороге, находящейся близ деревни Царево Займище, на недалеком расстоянии, влево от пути, появился неприятельский авангард. Затем стала приближаться казачья бригада, желавшая завладеть обозами. Нельзя было выбрать более удачного момента. Масса отставших солдат, служащих, женщин и раненых шли вперемешку около повозок; тут были также пушки, лошади, которых вели под уздцы, фуры — все это двигалось так, как будто было в полной безопасности.
Возницы, служители, маркитанты пустились в бегство по полю в направлении уже прошедших колонн, толкая друг друга, падая и увлекая за собой несчастных раненых, которых они перевозили. Самые храбрые сдвинули свои повозки и засели за ними, решившись защищаться в ожидании помощи, и хорошо поступили, так как генерал Галимберти, командующий дивизией Пино, тотчас же повернул сюда 2-й батальон легкой кавалерии, построенной в каре. Он быстро приблизился к ним. При виде его казаки и вся неприятельская кавалерия быстро ретировались, успевши только ранить кое-кого из возниц и разграбить несколько фургонов.
