Александр Стрыгин - Расплата
- Ну, чего дверь-то расхлебенил? - строго сказал Артамон, взмахнув лохматыми бровями. - Не узнаешь, что ли? Он мой гость. И ты его не видишь, понял?
Митрофан сжался, напружинился, неловко сунул обрез под лавку.
- Ужинай и ложись спать, - продолжал поучать сына Артамон. - Я Захарча отвезу до дальних хуторов, а там бог ему судья.
Митрофан молча мотнул головой, разделся, сел к столу, кося глазами на Василия.
- Пойдем, Захарч!
Когда вышли во двор, Василий попросил Артамона:
- Ты лучше дал бы мне коня. Я верну. Зачем тебе со мной тащиться?
- Эх, Василий Захаров, ты ведь крестьянин, а говоришь так. Да я лучше на своей хребтине тебя отвезу до Тамбова, токо бы лошадь в надеже стояла, под рукой была. - Артамон усадил Василия верхом, взял повод и повел коня на огороды.
5
Юшка валялся на полу темного амбара, в котором знал каждую щелку, каждую дощечку. На том самом полу, который пропитан его потом за долгие годы батрачества. Он не плакал, не стонал, хотя чувствовал острую боль во всем теле. Он только дрожал от холода, лязгая зубами, и тупо смотрел в угол, часто дыша, словно ему не хватало воздуха. И вспоминал... Сколько раз приходилось Юшке спасать отчаянного хозяйского пацана от родительского гнева! Сколько добра он сделал этому выродку Тимошке! А для чего? На этот вопрос нет ответа. Кипит что-то в сердце, словно вместо крови туда влили горячую жидкость. Тело дрожит, а сердце горит. И Юшка вдруг почувствовал себя совсем другим, будто только на пятидесятом году жизни он стал совершеннолетним, взрослым, мужественным человеком, который понимает, что дело не в коне и не в телеге, о которых он так мечтал и которые так желал иметь на своем подворье. Их могут дать, могут отобрать. Нет, не в них смысл! И не в дурашливом балагурстве спасение от трудностей жизни. Балагурство - самообман... Тогда в чем же смысл?
Юшка вспомнил, как впервые в жизни ударил по уху своего обидчика Сидора Гривцова и после этого почувствовал себя человеком свободным и сильным. Так вот в чем смысл! В схватке с врагом, в борьбе за то, чтобы вот эти честные, мозолистые руки не были протянуты к Сидору за куском хлеба, того хлеба, который сами же вырастили, вымолотили и ссыпали в мешки... Чтобы эти натруженные руки могли защитить семью, друзей, себя, чтобы они могли вцепиться в горло врага! Нет больше Юшки-батрака, есть коммунар Ефим Олесин!
Он приподнялся на локтях, прислушался. Неужели никто не выручит его из беды, не выпустит из этого капкана? Живы ли Василий, Андрей? Что с женщинами, с детьми, которые остались в коммуне? Что с ним сделают эти изверги? Все эти вопросы наплывали один на другой в его разгоряченном мозгу и еще больше терзали душу.
Кто-то быстрыми шагами подошел к амбару. Загремел замком. Ефим, превозмогая боль, привстал. Что это идет: смерть или спасение?
Через распахнутую дверь увидел серый туман и догадался, что наступает утро. Но и этот серый свет загородила темная фигура.
- Выходи! - грубо сказала эта черная тень голосом Гришки Щелчка. Ефим почувствовал удар в бок тяжелым сапогом. Значит, пришла смерть.
Дрожа от холода, он медленно поднялся на ноги, перекрестился.
- Ну, иди, иди! - грубо толкнул его Щелчок. - Поздно про бога вспоминать!..
Щелчок завел Ефима за дом. У покосившейся старой ветлы стоял Тимошка в окружении своих дружков. Увидев Юшку, Гривцов насупился, раздул ноздри. В руках его - веревочная петля.
- Становись на колени, иуда!
Ефим подошел совсем близко к Гривцову и посмотрел на него такими ненавидящими глазами, что тот невольно попятился и схватился за эфес шашки:
- На колени, говорю, иуда!
- Сам ты иуда, поганец!
Ефим Олесин распрямился. Он уже не дрожал. Теперь все его тело горело огнем.
- Вешай, вешай скорей, Тимошка! - исступленно закричал Ефим. - Не стану на колени! Вешай! На эту ветлу я тебя подсаживал, голопузого, а теперь ты меня подсади, да повыше.
Дружки Тимошки подскочили к Юшке, надавили на плечи, пригнули к земле. Гривцов накинул ему на шею веревку и, повернувшись к друзьям, выхватил из ножен шашку:
- Тяни!
Веревка, перекинутая через сучок ветлы, натянулась, захлестнула тощую шею. Ефим что-то хотел крикнуть, но было поздно - из горла вылетел только хрип.
Едва лишь старенькие грязные лапти оторвались от земли, Гривцов рубанул шашкой по веревке, и тело Ефима рухнуло на землю.
- Сымите с него веревку! - приказал Гривцов. - Пусть очухается. Второй раз вешать буду. Одного раза ему мало, иуде.
Сквозь тяжелый звон в ушах Ефим услышал эти слова, но не понял их. Не понял их зловещего смысла. Одна мысль занозой застряла в мозгу: почему так долго не приходит смерть? Или вправду говорят, что мертвецы в первые минуты все слышат? Он почувствовал, как кто-то царапает его шею холодными руками. Перед глазами поплыли в круговороте бесконечные черные ветлы по необъятному черно-синему небу.
6
Отряд Панова скакал по полю вслед за Андреем. Случайные сельские лошади, которых набрали продотрядчики, плохо слушались седоков, спотыкались на пахоте.
Много упущено времени, надо торопиться! Андрей никак не мог подладиться к чужой лошади, подпрыгивал, больно оседая на худую хребтину, но терпеливо гнал и гнал, не останавливаясь. Рядом с ним неуклюже прыгал комиссар Забавников.
А Панов, совсем не умевший ездить верхом, сидел на тележке, запряженной парой рысаков. Он гнал тачанку по дороге, не теряя из виду отряд. С ним сидели два волчковских милиционера, придерживая пулемет.
Панов развернулся около усадьбы коммуны, заехал за мельницу, откуда видна была вся Кривуша. "Скорей, скорей, братцы", - шептал он, следя за отрядом, который, как было условлено, обогнул Кривушу и мчался теперь к дому Сидора Гривцова. Лошадь Андрея выскочила к дальней риге Сидора, Панов дал несколько очередей по-над селом, потом подъехал к ограде кривушинской церкви - снова очередь. А продотрядчики уже окружили дом Сидора.
...Когда со стороны коммуны послышалась пулеметная стрельба, Гривцов подумал, что это Васька Карась вернулся из объезда соседних сел, куда сам послал его поднимать панику. Но вот застучал пулемет и у церкви. За ригой послышались храп лошадей и ружейные выстрелы. Тимошка понял, что окружен красным отрядом.
Пули засвистели над головой. Не успел он оглянуться - дружки разбежались кто куда. Гривцов сунул шашку в ножны и сделал несколько прыжков к дому, но пуля свалила его с ног.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
Глухой полевой дорогой Василий добрался до Падоз.
Село просыпалось. Горласто перекликались молодые петухи, на выгоне мычали собранные пастухом коровы, а в лесу, за речкой, путалось меж деревьев глухое осеннее эхо. Где-то совсем близко забумкало пустое ведро о колодезный сруб. Василий перешагнул подмерзший за ночь ручей и по огородной стежке поднялся к дому сестры.
Давно не был Василий у Насти, не любил он ее мужа, Ивана Кулькова, скрытного, жадного мужичонку с остреньким лисьим лицом. Василий увидел, что Иван успел пригородить к дому несколько пристроек и амбарчиков. Лес рядом, а в смутное время у продажных лесников за десяток яиц можно на целый сруб бревен заготовить. Но для кого он столько нагородил? Ведь детей-то у них нет. Василий даже приостановился, разглядывая плоды кропотливых трудов зятька, и не заметил, как тот вышел из-за угла с пустыми ведрами, направляясь к колодцу.
- Чего тут высматриваешь?
Василий сразу узнал гнусавый голос.
- Здорово, Иван.
- Здоров, здоров, - растерянно отвечал тот шурину. Глаза его бегали по сторонам, боясь встретиться с взглядом Василия. - Настя к куме за ситом пошла... А я за водой.
- У вас тут тихо? Бандитов нет?
- Чевой-то? - спросил Иван, будто не понял.
- Бандитов, говорю, нет?
- Бандитов нет, а коммунистов Карась постреливает. Тебе бы не показываться тут.
- Да уж показался. Поздно вертаться, светло.
- Ну, а у меня прятаться негде, - прогнусавил Иван. Он перехватил ведра в другую руку, загремев ими о коромысло. - Карась все мои щелки знает.
Василий молчал, выжидая, что еще скажет Иван.
- И меня убьют с тобой вместе...
- За свою шкуру трясешься? - почти шепотом спросил Василий. - А мне куда же теперь?
- Не знаю... Только я за тебя помирать не собираюсь.
Василий заметил, как из-за угла соседнего дома выглянуло бородатое лицо.
Несколько мгновений Василий стоял молча. Потом презрительно осмотрел Ивана с головы до ног и облегченно выдохнул:
- Гад ты ползучий, Иван!
И сразу стало как-то легче на душе. Он отошел от дома, свернул на тропинку, ведущую к большаку на Тамбов.
- Вася! Вася! Куда ты?
Голос сестры. Обернулся.
- Куда же ты на рожон-то лезешь, Вася?
- А куда же мне? - сердито ответил Василий. - Твой скопидом прогнал меня. За свою шкуру трясется.
- Прогнал? - всплеснула руками Настя. - Господи! Прогнал! Идол бессердечный! Анчутка! Неужели он с ними спутался? Пойдем скорее, Вася, спрячу тебя!
