Александр Прасол - От Эдо до Токио и обратно. Культура, быт и нравы Японии эпохи Токугава
Императору было предписано “с почетом пребывать” в “фиолетовом дворце”, не выезжая за пределы своей столицы. Пятнадцать японских императоров (столько же, сколько было сёгунов Токугава) прожили свою жизнь и умерли, ни разу не увидев, как живут их подданные за пределами Киото. Японцы хорошо знали, что “в обыкновенном течении и порядке государственных дел [император] не имеет никакого участия; он даже не знает, что делается в государстве, разве только стороной доходят до него слухи” [Головнин, 1816].
Поэтому поездка молодого императора Мэйдзи в 1868 году из Киото в Эдо стала грандиозным историческим событием, взбудоражившим всю страну.
Хотя отношения символического и действительного правителей Японии были урегулированы законом, они все же оставляли место для флуктуаций. Люди взрослеют, старятся и умирают, поэтому баланс сил не бывает постоянным слишком долго. В 1787 году одиннадцатым сёгуном стал 14-летний Иэнари (1773–1841). Чтобы укрепить позиции юного правителя, его многоопытный советник Мацудайра Саданобу сделал удачный, как ему казалось, ход: предложил императору подписать указ о наделении Иэнари всеми мыслимыми полномочиями. Император, конечно, подписал. С одной стороны, указ подтвердил законность правления молодого сёгуна и помог ему установить фамильный рекорд — 50 лет во главе страны (1787–1837). Так долго не правил ни один его родственник. С другой стороны, этот указ напомнил японцам, кто в стране главный: всякому ясно, что полномочия может делегировать только вышестоящий нижестоящему, но не наоборот. Анализируя причины падения в 1867 году сёгуната и реставрации монархии, историки часто вспоминают этот документ.
Самый острый конфликт сёгуна и императора случился десятилетие спустя после смерти Иэясу, в годы правления его внука Иэмицу. Возник конфликт на почве формального разделения полномочий. В то время высшие синтоистские жрецы отправляли ритуал в мантиях фиолетового цвета, который веками считался в Японии священным. Право ношения фиолетовых мантий вместе с соответствующим рангом жаловал жрецам первосвященник-император своим специальным указом. Вот в этом праве и надумал ущемить императора второй сёгун Хидэтада. В 1613 году, еще при жизни Иэясу, он издал указ вполне в духе своего отца: перед получением рангов и званий от императора храмы должны согласовывать назначения в сёгунате. Цель была очевидной: принизить авторитет императорской власти и повысить собственный, ослабить связи императора с высшим духовенством и усилить его зависимость от сёгуната. Были и экономические резоны: за получение рангов храмы щедро благодарили императора. Эти подношения составляли важную статью дохода двора. А сёгунат бесконтрольные чужие доходы очень не любил. Хозяином императорского дворца в то время был 17-летний Гомидзуноо (1596–1680). Он приходился второму сёгуну зятем (был женат на его дочери Кадзуко) и, вероятно, поэтому не обратил внимания на распоряжение. Прошло четырнадцать лет. Хидэтада за исполнением своего указа почему-то не проследил. В 1623 году сёгуном стал его сын Иэмицу, также нестарый, и в 1627 году ему доложили, что отцовское распоряжение 14-летней давности, оказывается, не исполняется и за это время уже более десяти высших священнослужителей получили мантии фиолетового цвета. Двадцать пятого июля 1627 года правительство аннулировало все ранги и звания, присвоенные императорским домом после 1615 года. Заявивших о своем несогласии священников отправили в ссылку в забытую всеми синтоистскими богами провинцию Дэва (префектура Ямагата). Император Гомидзуноо в знак протеста отрекся от престола, разрешив тем самым конфликт. И счастливо дожил до 84 лет в окружении многочисленных детей, но без императорского титула.
Императорский дворец в Киото. Источник: shutterstock
Древняя столица Киото, кроме императорского двора, славилась многочисленными храмами и такой же многочисленной придворной аристократией. Ее место и смысл жизни тоже были определены основателем династии Токугава в соответствующем уложении (Кугэсю хатто) в 1613 году, составленном даже на два года раньше, чем положение о статусе императорского дома. Потомственным аристократам предписывалось служить верой и правдой императору (как удельные князья должны были служить сёгуну), участвовать в церемониях, литературно-музыкальных турнирах и вообще в придворной жизни. При императоре постоянно находились назначенные сёгунатом регенты-наблюдатели (кампаку), так что бакуфу знало о том, что происходит в “фиолетовом дворце”. Любые проявления нелояльности заканчивались для аристократов неотвратимой ссылкой — за этим строго следили. Аристократия состояла при дворе, но числилась на службе у сёгуната, за что и получала рисовое довольствие.
Принято считать, что в правление Токугава киотоские аристократы жили скромно, и в целом это верно. Но их выручала родовитость и титулы. Многие удельные князья мечтали породниться со знатными, но небогатыми фамилиями. Например, князья Симадзу, хозяева богатейшей провинции Сацума, через браки своих детей породнились с древним аристократическим родом Коноэ. По этому случаю княжество отстроило и подарило новым родственникам роскошную резиденцию, на которую приезжали посмотреть даже издалека.
Жизнь по уставам
В дальнейшем правящее воинское сословие регулировало течение общественной жизни с помощью указов и постановлений: “Вся жизнь горожан, не только их права и обязанности в отношении к власти, но и их хозяйственные отношения, были раз и навсегда заключены в определённые рамки и закреплены законом. Это стремление создать твердые, незыблемые устои для жизни всего народа пронизало собой всю деятельность первых сёгунов Токугава” [Богданович, 1905]. “Японские законы подобны железной пирамиде, которой ни климат, ни бури, ни время сокрушить не могут. Правительство видит многие недостатки в своем законодательстве… но страшится переменить оное вдруг, а делает это постепенно и весьма медленно”, — отмечал Василий Головнин.
Посев риса. Источник: RE
Правительственные указы вывешивали на высоких щитах косацу, неграмотным их зачитывали вслух. За доведение содержания указов до подданных отвечали старшие пятидворок и десятидворок, на которые было поделено все население страны. С 1615 по 1854 год сёгунат издал около 15 тысяч указов. Тексты распоряжений четырежды собирали, систематизировали и издавали отдельными книгами. Указами регламентировалось все. Или почти все.
В 1649 году было составлено уложение для крестьянского сословия (Кэйан фурэгаки). Названное по девизу правления третьего сёгуна Иэмицу уложение состояло из 32 статей. Оно регламентировало все аспекты крестьянской жизни: работу сельских старост и поддержание общественного порядка, единообразие жизни, распорядок дня, поставки риса и отхожий промысел, моральные ценности и смысл жизни всего сословия. Крестьяне не должны были стремиться к роскоши и богатству, а отдавать все силы полевым работам и заботе о домашнем хозяйстве. Вводная и заключительная часть уложения напоминали о безграничном усердии, мире в общине и семье, взаимопомощи.
Оригинальный текст уложения не сохранился, но его дух пронизывает все последующие редакции. Поражает удивительная обстоятельность предписаний: утром лучше косить траву, днем — работать в поле, вечером время попусту не тратить — всей семьей чинить сельскохозяйственный инвентарь, инструменты и домашнюю утварь, а женщинам — заниматься тканями. Правительство и его наместников, сельского старосту и других представителей власти следовало почитать как собственных родителей. Ну и, конечно, подчеркивалась роль пятидворок с их групповой ответственностью, обязанностью всех следить за всеми и докладывать по инстанциям. За недонесение наказывали.
Запретов было много. Крестьянин не имел права бросить или продать свой надел (указ 1643 года), не мог разделить его между наследниками по своему усмотрению (указ 1673 года). Крепостного права, как в России, в Японии не было, но элементы привязки земледельца к земле присутствовали. Относительно того, на каком поле что лучше сеять, также было свое предписание. Регламентировали и быт: чай и сакэ считались напитками аристократическими, поэтому ни употреблять их, ни покупать крестьяне не имели права. То же и с табаком. Курили в то время японцы очень много, но крестьян и здесь ограничили, объяснив, что пользы от табака никакой, а вреда целых три: ущерб здоровью, пустая трата денег и опасность пожара. Поэтому табакокурение также попало под запрет, хотя его не очень-то соблюдали: “Для японца чай и табак после пищи дороже всего на свете; он вечно сидит с трубкою и запивает чаем. Японцы даже ночью часто встают на несколько минут, чтобы покурить табаку и выпить чашку чаю” [Головнин, 1816].
