Михаил Горбачев - Жизнь и реформы
Многие годы Болгария жила не по средствам. К началу 1990 года ее внешний долг вырос до 10 миллиардов долларов при населении примерно 9 миллионов человек. Живкову удавалось так строить отношения с Брежневым, что это оборачивалось крупной валютной поддержкой. В обмен на широко рекламируемые планы «братского сотрудничества» из Советского Союза шли значительные регулярные поставки энергоносителей и сырья, финансовые субсидии.
Серьезная попытка выправить эти перекосы была предпринята в июле 1985 года, когда во время визита Живкова в Москву подписывалась Долгосрочная программа развития экономического и научно-технического сотрудничества между СССР и НРБ на период до 2000 года. Но ее реализации помешали крайне неблагоприятные для нас изменения на мировом рынке: резкое снижение цен на нефть привело к тому, что Советский Союз потерял почти половину своих валютных доходов. Мы вынуждены были сократить поставки нефти партнерам по СЭВ, в том числе Болгарии. Там, как и в ГДР, это переживалось болезненно. Дело в том, что болгарская сторона опять-таки, как и ГДР, занималась реэкспортом части получаемой от нас нефти.
Тогда стало окончательно ясным, что принятая в Болгарии, как и в некоторых других странах СЭВ, экономическая модель могла более или менее работать благодаря «искусственному дыханию», за счет зарубежных инъекций. Продолжать экономические отношения по этой схеме советская сторона уже не могла. Мы поставили вопрос о переводе экономических связей на базу эквивалентного обмена, что подразумевало и прекращение ежегодно выплачивавшихся Болгарии субсидий на сельскохозяйственное производство в размере 400 миллионов рублей.
Тут-то и стал заметнее разрыв между заверениями Живкова о продолжении тесного сотрудничества с Советским Союзом и некоторыми его практическими шагами во внутренней и внешней политике. Он окружил себя людьми, которые снабжали его новыми прожектами, теперь уже ориентированными больше на Запад, чем на Восток. Резкие перемены почувствовали на себе советские граждане, ездившие на отдых в Болгарию, на знаменитые Золотые пески. Внимание местной администрации и обслуживающего персонала переключилось на владельцев долларов и марок.
Живков, конечно, чувствовал, что надо ему определять свою позицию в отношении перестройки в Советском Союзе. Его первые заверения о поддержке нового курса советского руководства были достаточно искренними в двух крупных вопросах. Во-первых, в том, что касалось курса на разоружение, сотрудничество с Западом. Во-вторых, Болгария была заинтересована в перестройке деятельности СЭВ на более эффективных началах.
Живков понимал необходимость глубоких реформ экономики. В последние годы он часто уединялся на своей загородной даче и увлеченно писал или правил записки, разрабатывавшиеся в узком кругу, которые затем направлял в свое Политбюро. А некоторые засылал и мне. Смысл их сводился к тому, что социализм проигрывает экономическое соревнование с капитализмом, поэтому нужны серьезные перемены в самом экономическом базисе социализма.
Вот по этим направлениям болгарский лидер склонен был приветствовать советскую перестройку. Однако она его все больше пугала, по мере того как становилось ясным, что речь идет не об очередном словоизвержении на темы демократии и свободы, что мы настроены серьезно и пойдем так далеко, как потребуется. Звоном колокола прозвучали для Живкова решения январского Пленума ЦК КПСС 1987 года. Они трижды обсуждались на Политбюро ЦК БКП. Поначалу реакция была, по сути дела, негативной. Сочинили формулу, что, мол, в Болгарии уже была своя перестройка, которая началась еще в апреле 1956 года, то есть спустя два года после того, как Живков стал Первым секретарем ЦК БКП. Но такая позиция не встретила понимания в болгарском обществе, где давно, особенно среди интеллигенции, нарастало недовольство единовластием генсека и привилегированным положением приближенных к нему лиц.
Живков, конечно, знал об этом и постоянно предпринимал разного рода отвлекающие маневры, периодически реорганизовывал аппарат управления, упразднял министерства, учреждая новые организации, тасовал кадры, кого-то приближал к себе, кого-то, напротив, отодвигал. В этом его превосходил только Николае Чаушеску, и, между прочим, Живков общался с ним чаще, чем с другими зарубежными деятелями, при случае давал понять, что может влиять на него. А кое в чем Живков превзошел даже своего румынского соседа.
С началом в Болгарии так называемого «возрожденческого процесса» до нас стали доходить сигналы от болгарских граждан турецкой национальности, которые протестовали против лишения их турецких имен и фамилий, насильственного присвоения болгарских. Одновременно болгарские власти обращались к нам с просьбами поддержать их «возрожденческие» акции в Организации Объединенных Наций и перед турецкими властями. С болгарской стороны эти акции объяснялись тогда опасностью перспективы раздела Болгарии по кипрскому прецеденту. Для нас были неприемлемы любые нарушения прав человека, и мы не хотели вмешиваться во внутренние дела Болгарии. Вместе с тем нельзя было просто устраниться, сделать вид, будто нас все это не волнует. Поэтому мы довели до руководства НРБ и лично до Живкова свое мнение, что его позиция в отношении тюркоязычного меньшинства по крайней мере несправедлива. Получив наше послание, Живков дал понять, что проблема будет введена в общепринятые цивилизованные рамки, но на практике изменилось немногое. Поток эмигрантов из Болгарии устремился в Турцию.
Во многом искусственно нагнетавшиеся националистические страсти не могли заглушить подъема общедемократических настроений. К нам стали все чаще поступать обращения представителей болгарской интеллигенции, в которых выражался протест против подавления инакомыслия, свободы слова, ограничения научной и общественной деятельности. В стране стали зарождаться неформальные объединения демократической направленности — экологические группы, клуб в защиту гласности и перестройки, одним из основателей которого стал философ-диссидент Желю Желев.
Живков в этих условиях уже не мог делать вид, будто перестройка — пройденный этап для Болгарии, он понимал, что на этих позициях ему не удастся удержать инициативу в своих руках. А в отставку он не собирался, хотя иногда в разговорах со мной сам затрагивал эту тему. В соответствии с общей нашей установкой я уходил от ее конкретного обсуждения. Одно время Живков вроде бы остановил свой выбор на Честмире Александрове.
На деле власть Живков никому уступать не собирался, напротив, решил обойти всех и предстать перед партией и народом в качестве инициатора самых радикальных новаций. Неожиданно для многих он внес в Политбюро ЦК БКП записку о коренной реорганизации всей политической системы. Предлагалась полная перекройка административно-территориального деления страны. А это предполагало и тотальную перетряску всех государственных, хозяйственных и партийных структур сверху донизу. В основу этого проекта закладывалась идея «самоуправленческого социализма», однако готовился он наспех, келейно, сильно отдавал авторитаризмом.
Затевая перетряску всей страны, Живков, похоже, рассчитывал, во-первых, укрепить свое внутриполитическое положение, избавившись от наиболее критически настроенных людей в партийном и государственном аппарате, а во-вторых, как говорили сведущие люди, обойти Горбачева «слева» и утвердить свой авторитет как ведущего реформатора социализма.
Свои соображения о новой реорганизации Живков счел нужным направить в Москву. При знакомстве с ними у нас создалось впечатление о подготовке в Болгарии своего рода «большого скачка» или даже «культурной революции» наподобие маоцзэдуновской. У теоретиков возникала и другая аналогия: записка Живкова — претензия на революционный слом государственной машины, о котором писал Ленин в книге «Государство и революция».
Высказывать официальные оценки намерениям и планам болгарского лидера, о которых он сам ставил нас в известность, мы не хотели по принципиальным соображениям. Но и пройти мимо них тоже, конечно, не могли. Тем более что к нам вскоре стали поступать очень тревожные сигналы от многих болгарских друзей, которые прямо говорили о том, что в стране готовится авантюра, чреватая социальным взрывом.
Для более полного выяснения обстановки в Болгарию выезжал Медведев, а затем осенью 1987 года состоялась и моя встреча с Живковым. Говорили о поставленных им вопросах. Позднее эта беседа интерпретировалась с его слов в Болгарии в том смысле, что Горбачев, мол, сорвал намерение Живкова переориентировать Болгарию на Запад. Как следовало из решений июньского Пленума ЦК БКП и заявлений Живкова, Болгария солидаризировалась с советской перестройкой и намерена осуществить собственную. В этой связи я акцентировал внимание собеседника на том, что при революционном характере перестройки речь не может идти о том, чтобы одним махом сломать все, перетрясти экономику, партию, государство. Снова предупредил от копирования, что могло бы скомпрометировать перестройку в Болгарии, нанести ущерб всем. Живков тогда с пониманием воспринял сказанное. Вообще, это был товарищеский по тону разговор, без каких-либо нравоучений, достаточно откровенный и устремленный к укреплению взаимного доверия.
