Мачей Кучиньский - ЗАГАДКА ФЕСТСКОГО ДИСКА И ЗМЕЕПОКЛОННИКИ
Дождь рассеиваемых во все стороны частичек, именуемый "солнечным ветром", есть не что иное, как сфера Солнца, его разреженное продолжение, оно само. Протяженность ее такова, что, как установлено в последнее время, она охватывает собою всю планетную систему и даже выходит за пределы орбиты Плутона. Она представляет собой среду, явственно отличную от собственно космического пространства за ее пределами, заполненного уже невероятно разреженной межзвездной материей.
Границей сферы Солнца является та поверхность, на которой веющий.от него "ветер" соударяется с этой космической материей, создавая зону бурной турбулентности, движения соударяющихся частичек. Что еще важнее, электрические заряды этих частичек вызывают магнитные завихрения, а они-то и создают невидимую преграду. Правда, по сравнению с объемом всей солнечной сферы эта преграда тоньше оболочки воздушного шарика, но достаточно "крепка", чтобы задерживать излучение, идущее к Земле из глубин Вселенной.
Вот почему, в полном согласии с научным представлением, можно утверждать, что жизнь возникла и далее существует внутри Солнца, продолжает в нем развиваться, представляет собою его внутреннее явление, его собственный процесс.
Поэтому-то изображение древними мексиканцами символа жизни – клетки – внутри солнечного контура глубоко обоснованно.
Итак, этот символ в достаточной мере нами объяснен. Солнце, клетка, удвоение палочек хромосом, ленты, обвитые одна вокруг другой, – выходит, перед нами Книга Бытия?
Мне вспомнились слова Книги Моисеевой. В ее 27-м стихе первой главы сказано: "И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его".
И дальше, стих 7-й второй главы: "И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою"7.
Насколько же ближе к тому, что я знал о жизни теперь, показалась мне концепция миштеков! Из-за невозможности до конца понять тайну существования остановились они как раз на том, что может быть проверено обитателями юдоли земной.
Вот как, перефразируя библейские слова, читал я их рисованное послание:
"Создали боги человека по образу, записанному в нитях двойной спирали ". И далее:
"Сотворили боги человека из клеток".
И наконец:
"Им незачем было вдыхать в него жизнь. Он изначально был живым, начиная с первой клеточки, ab ovo, ибо является живым отпрыском земного Солнца – самой жизни".
Я начинал понимать ольмекский культ ребенка. Ольмеки, создатели первой центрально-американской культуры и неповторимого искусства, за тысячу лет до нашей эры высекали из камня большие, шаровидные детские головы, выпуклые лбы, младенческие лица, маленькие носики, пухлые щечки. Они почитали ребенка, потому что видели в нем нечто особенное: зародыш духа человека, его нравственное начало, существо переходное на пути от незримого мира к зримому, к уже зрелому созданию. Явственное ли это доказательство, что в мире нечто происходит, действуют некие силы, которые из невидимого зерна в чреве матери создают тело, дают ему зр'ение и слух, способность двигаться, наделяют речью, развивают память, обогащают, готовят к жизни? Ольмеки почитали младенца, ибо еще девственный, не изуродованный сознанием, он был для них чудесным ростком, стебельком жизни, только что народившимся отпрыском Солнца на Земле. Он появлялся новой капелькой из биомассы планеты, новым побегом в мире бытия, обогащавшим великое
ДРЕВО ЖИЗНИ.
Теперь я наконец-то понял это воистину мистическое древо! Сколько же понадобилось времени… многие годы оно было всего лишь неопределенным символом, и наконец здесь, в Мексике… Я столько раз встречал его почитателей, начиная с индейцев пиароа в бассейне Ориноко и кончая кочевниками в пустыне Гоби. Впрочем, достаточно сказать, что этот образ-символ лежит в основе верований народов почти во всех частях света.
И так же, как с потопом, мне частенько приходило в голову, что символ этот возник тоже не из одного воображения, а как следствие некоего события, какой-то информации, в каком-то месте планеты брошенной извне и распространенной кем-то. О, теперь я уже не сомневался: кто-то, где-то, когда-то изобразил в виде древа разрастание биосферы! Ибо этот простейший образ ствола, разветвлявшего во все стороны ветви, веточки и плоды, который так долго казался таким понятным, в действительности поразительно глубок! Чтобы умозрительно вывести все существующие разновидности растений и животных из единого начала и заключить в одном древе – надо было обладать новейшими естественно-научными знаниями.
Среди известных нам людей первым это сделал Чарльз Дарвин, опубликовав в 1859 году труд "О происхождении видов": органический мир возник в результате естественного отбора видов, благодаря гену виды постепенно преобразовывались. А что до Дарвина? До него считалось, что виды неизменны: будучи однажды созданы сверхъестественным существом, они так ими остались навсегда. Для символического изображения такого мира понадобилось бы не древо, а целый лес. При этом каждый вид животных и растений был бы здесь обособленным, без родства с другими видами. И все же кто-то когда-то изобразил именно древо, предвосхитив чем-то современную палеонтологию на десятки столетий. Ведь изображаемые сегодня в учебниках генеалогические схемы мира растений, зверей, гадов или млекопитающих именуются именно древом потому, что своим видом напоминают древесный ствол с его многочисленными ответвлениями.
Общим началом, корнем жизни были первые клетки в праморе. Из них вырос целый ствол и, как веточки, от него пошли – всегда одна из другой – бактерии, растения и животные – морские, потом наземные: насекомые, пресмыкающиеся, птицы, млекопитающие и, наконец, среди них – человек.
По-видимому, древняя концепция Древа Жизни возникла задолго до возникновения науки, но она настолько современна, как будто ее авторы жили при Ламарке и Дарвине.
Подтверждение тому, что символику Древа надо понимать, именно так, биологически, а не иначе, я нашел в Мексике. Достаточно было раскрыть ее древние кодексы, и стало ясно, что в этой стране Древо Жизни было естественным развитием символа-образа Солнца-Жизни.
На первой странице кодекса Фехервари-Майера изображены четыре древа, растущих как бы на четыре стороны светаи охраняемых пребывающим в центре Уеуетеотлем – богом-создателем.
В основании первого из дерев – символ Солнца, вскармливающего в своем чреве органическую клетку, обобщенно изображающую, как я пытался показать раньше, биомассу – сообщество организмов, заполнивших планету. Из этого Солнца вырастало питаемое им дерево, символизирующее динамику жизни, преобразование субстанции клеток в тело растений и животных. Я увидел в этом признак знания древними о том, что жизнь есть постоянное возрастание, точнее – разрастание. Ствол разветвляется, поскольку новая жизнь "возникает путем деления одного существа и порождает два новых – два нарисованных здесь горизонтально цветка. Каждый из них раздваивается вновь и порождает еще два новых – вертикальных.
Но точнее эту идею выражало дерево на 49-й странице кодекса Борджиа. Его ствол образован двумя лентами из драгоценных камней, сплетенными в двойную спираль. Точно такая вот на странице 57-й (рис. 20) как бы порождает человека. Онаже туловище орла на боевом барабане из Малиналько. Каждая лента разделяется наподобие репликативных вилочек ДНК, порождая еще две дочерние ленты. Их плоды – кружочки чаль-чиуаитль- драгоценных камней, или клеток.
Невозможно замечательнее выразить идею Древа Жизни! Деление клеток на молекулярном уровне основано на синтезе ДНК в ядре клетки, с целью удвоить наследственную информацию о жизни. Переданная затем уже двум явленным клеткам, эта информация становится планом для рождения двух родственных существ. Таким образом – в своем наиболее глубоком смысле – рост Древа Жизни подобен росту лент ДНК, свернутых в двойную гелису.
Могли ли об этом знать древние мексиканцы? Не слишком ли все это для них научно? Но разве не пришло время дать ответ на вопрос? Ведь легионы исследователей растолковали уже почти всех их символы. И я, продолжив свои поиски, склоняюсь над старинными, вручную изготовленными бумагами и книгами в кожаном переплете, изданными лордом Кингсборо; я должен ответить себе на этот вопрос…
А то, что придавало мне энергии, веры, заставляло искать, хотя передо мной лежали совсем иные результаты исследований на протяжении десятков лет, иные ученейшие объяснения с подробными комментариями – было поразительное замечание Эдуарда Зелера, высказанное им в его "Комментариях к кодексу Борджиа":
"Во всем этом речь идет не о постоянных, легализованных, твердо установленных концепциях. Принципиальным свойством этой мудрости и знания, а одновременно глубочайшей тайной было то, что она изменчива, двузначна, позволяет объяснять себя противоположными способами, сложена из взаимопроникающих понятий ".
