Максим Марголин - Холокост в Латвии. «Убить всех евреев!»
И вот тут допрашивающий, замнач отдела по борьбе с бандитизмом НКВД Яссон спохватился:
— Если вы стерилизовали 34 человека, то почему вы в таком случае получили вознаграждение за стерилизацию только 26 человек?
— Городская управа мне заплатила только за стерилизацию городских жителей, за лиц, проживавших не в черте города Бауска, вознаграждения я не получил».
Завершая допрос, опер Яссон задал простой вопрос, который, видимо, весьма сильно его занимал — как ты мог делать это… детям? Только в протоколе, ясное дело, сформулировано по-канцелярски:
«— Дайте политическую оценку факту массовой стерилизации еврейского населения и как вы расцениваете свое в этом участие?
— Сам факт массовой стерилизации еврейского населения нужно рассматривать, как высшую форму издевательства над личностью и как мероприятие, направленное на уничтожение человечества, на это способны только фашистские мерзавцы. Я в этом случае оказался активным проводником столь гнусной политики фашистской Германии, которую осуществляли на временно оккупированной территории немецкие власти и их ближайшие соратники немецко-латышские националисты в лице Друвкална, Ванага, Штейнхарда и других.
Показания мне прочитаны, со слов моих записаны правильно, в чем и расписуюсь».
Вот вы представьте себе, уважаемый читатель, что вам лет сорок и у вас — подросток сын, и что это вы со своим сыном ждете очереди на операцию, а в углу забитой соседями и знакомыми комнаты плачет от боли десятилетний искалеченный мальчонка в мокрых от крови трусиках — сынишка вашего приятеля. А самого приятеля только что «санитары» тоже уволокли в операционную… А если тебе, другой читатель, лет пятнадцать-семнадцать и ты еще не знаешь, что такое любовь, вообрази на миг, что это ты на месте такого же юного еврейского парня и что они ковыряются в твоей промежности…
В июле 1941 года Фридрих Еккельн, между прочим, истреблял евреев на оккупированной Украине, совершенно не предполагая оказаться осенью в Риге.
А эти… эти местные, они же всегда были только активными проводниками…
Глава восьмая
Тихая провинция
Обыкновенные люди
Курляндия, западная часть Латвии, красива какой-то тихой, неброской красотой. С севера и северо-запада ее ополаскивает своими пресноватыми водами Балтийское море, выбрасывая штормами на нежный мягкий песок живописных пляжей груды пахучих водорослей, в которых частенько прячутся коричневые и желтые камушки янтаря. Звонкие прямые сосны с коричнево-красной корой шумят кронами и рассыпают по песку сотни небольших колких шишек.
Сразу же за полосой песчаных дюн, заросших низким колючим кустарником, начинаются крестьянские поля, которые перемежаются лесами, врагами и тихими незаметными речками. Пологие холмы плавно переходят один в другой, открывая то луга с пасущимися на них бурыми коровами, то бесчисленные поля ржи и свеклы, аккуратные зажиточные хутора, а то и невеликую перспективу какого-нибудь провинциального городка с обязательным церковным шпилем и остатками когда-то грозного баронского замка.
В полусотне километров от Лиепаи расположился небольшой городок Айзпуте.
Населения в нем и сегодня около пяти тысяч человек, а полвека назад было чуть поболее трех с половиной тысяч, но своей историей Айзпуте, он же Газенпот, мог бы, по справедливости, гордиться.
Кто только ни хозяйничал здесь на протяжении столетий. Еще в начале XIII века высился тут замок куршей, одного из племен балтийского побережья, но в 1248 году их потеснили крестоносцы, устроив на высоком холме свою крепость, а полстолетия спустя, прельстившись удобством расположения, в Газенпоте разместил свою резиденцию курляндский епископ, сделав крепость столицей Пилтенского княжества. Спустя почти сто лет Газенпот обрел права города.
Рассыпался со временем разбойничий Ливонский орден, и в конце XVI столетия Газенпотом завладела Польша, а после нее Швеция. Бурный осьмнадцатый век в крови и пушечном громе баталий, хитросплетении тайных сговоров и вероломных измен привел, в конце концов, в 1795 году Газенпот вместе со всей Курляндией под широкое крыло русского орла, и матушка Екатерина стала владычицей угрюмых баронских мыз с их кичливыми обитателями и бесчисленных деревенек забитых смердов, в поте лица трудившихся на высокородных Корфов и Мантейфелей.
Но Газенпоту была уготовлена несколько иная судьба. Еще в XVII столетии в нем стали появляться и оседать евреи из соседней Литвы и более далекой Германии. Первые письменные упоминания о еврейской общине Газенпота относятся к середине XVIII столетия. Польский Сейм 1751 года разрешил газенпотскому еврейству приобрести участок земли под синагогу, что упомянутое еврейство и проделало, построив в центре города, неподалеку от базарной площади, внушительное здание своего храма.
В XIX веке Газенпот несколько захирел, в 1848 году в далекие херсонские степи, увлеченные мечтами о сказочных урожаях, отправились 618 душ переселенцев, и им крупно повезло, потому что спустя восемь лет беспощадная холера унесла сотни жизней оставшихся смиренных обывателей Газенпота. Но невзирая ни на что, еврейская община городка жила, торговала и крутилась, как только могла, чтобы дать детям образование, чтобы вывести их в люди. В 1910 году в Газенпоте было целых два еврейских училища — одно частное и другое, попроще, казенное.
Первая мировая война и последовавшие за нею события разметали по миру многих тихих газенпотских евреев — сначала их вывозили из прифронтовой Курляндии в качестве подозрительных элементов, потом пришли немцы, а еще потом начались революции; большие люди в Риге провозгласили независимую Латвийскую Республику, появилось вскоре пронемецкое правительство пастора Андриевса Ниедры, потом… Да мало ли что там было еще потом, много чего случилось потом…
Несомненным успехом газенпотского еврейства было то, что оно сумело уцелеть во всех грозных и страшных катаклизмах эпохи. Несколько сотен евреев смогли выжить и издалека вернуться в свой тихий и ласковый городок. Правда, теперь уже в независимой Латвии местечко звалось на латышский манер — Айзпуте.
Ах, любезный читатель, какая это была жизнь — спокойная, размеренная и уютная! В субботу принарядившиеся отцы семейств с чадами и домочадцами медленно и торжественно шли в синагогу, расположенную на краю базарной площади — этого средоточия айзпутской жизни, а после службы неторопливо расходились по домам, неся себя так, как и подобает процветающим зерноторговцам, галантерейщикам и мясникам.
Айзпуте в начале тридцатых годов был чистеньким, умытым и бойким городишком, который не обошла стороной промышленная революция. Здесь была даже картонажная фабричка немца Линденберга, выпускавшая визитные карточки, бланки рецептурных сигнатур (это, читатель, такие треугольные бумажки, которыми опоясывались пузырьки с лекарствами), а также картон и писчую бумагу, стояли лесопилки и водяные мельницы.
Айзпуте располагало своей пивоварней, кооперативным молочным заводиком, в городе было несколько аптек, самая большая из них, поставленная наискосок от синагоги, принадлежала еврею-провизору Зебу. Автомобили транспортной компании Борухсона развозили всевозможные грузы по окрестным хуторам и хозяйствам, а по утрам гоняли в Скрунду за почтой, доставляемой рижским экспрессом. В маленьком городишке было более ста магазинов и лавочек, почти все они принадлежали бойким еврейским торговцам, и купить там можно было все, что душе угодно.
В Айзпуте мирно сосуществовали три национальные общины — латыши, евреи и немцы. Здесь было три латышских школы — средняя и две начальных, одна немецкая и одна еврейская, семь библиотек, три спортивных общества, одно из которых — еврейское «Маккаби». Удивительно, как в таком маленьком городке уживались различные церкви — евангелическо-лютеранская, православная, католическая, методистская, баптистская, да еще и синагога.
А еще в Айзпуте жила одна немолодая женщина. Звали ее Ева Дзене. Было у нее три взрослых дочки да еще приемная, а с мужем она разошлась. Жила госпожа Дзене, представьте себе, в старом айзпутском замке, где когда-то, столетия назад, пьянствовали угрюмые крестоносцы. А теперь в старых надежных стенах мирные айзпутские обыватели, в том числе и тетушка Ева, устроили себе квартиры. Жизнь с четырьмя дочками без мужа была, конечно, несладкой, но жили и старались не тужить. Средняя Эльза, проучившись шесть лет в начальной школе, перешла в городскую гимназию, но через два года пошла работать — молоденькой симпатичной барышне хотелось и приодеться помоднее и помочь матери и сестрам. Эльза устроилась работать продавщицей в большой мануфактурный магазин еврея Леуса. А вскоре вышла замуж за обходительного и веселого портного Карлиса Путе. Сестрица Анна, на тебе, выскочила за его брата, красавчика Жаниса. Ох, у многих девушек в Айзпуте сохли сердца по ясноглазому и улыбчивому секретарю городской управы. В шестнадцать лет Жанису очень не повезло — на лесопилке ему отхватило пилой правую руку почти по локоть, потому-то молодой и крепкий парень служил на канцелярской должности в управе.
