Андрей Богданов - Царевна Софья и Пётр. Драма Софии
Царевна подтвердила приказ Иоанна; стрельцы, тем не менее, придали ему очень мало значения; они отправились в Троицкий монастырь и уверили царя Петра в своей преданности. Видя их поступок и зная, кроме того, что большая часть бояр также присоединилась к Петру, царевна решилась примириться с ним, для чего и отправила к нему двух своих теток, сестер отца, царевну Анну Михайловну и сестру свою Марфу Алексеевну[202].
Прежде чем идти дальше, необходимо сказать, что факт управления государством царевной Софией возбудил и в других принцессах царской крови сильное желание оставить, подобно ей, свои монастыри и перейти, как она, в царский дворец. С этим она и должна была мириться во время своего правления из опасения, чтобы те доводы, на которые она могла бы ссылаться, отказывая им, не были бы обращены против нее самой и чтобы она не вынуждена была в таком случае своими противниками к возвращению в свой монастырь.
Кроме тех вышеназванных принцесс, Авдотья, или Доротея, Екатерина, Софья, Мария, Феодосия или Феодора, были родные сестры по отцу и матери царя Иоанна Алексеевича[203]; мать их была из рода Милославс-ких[204]. Царь Пётр и царевна Наталия[205] были от второго брака Алексея с девицею из рода Нарышкиных[206].
Супруга царя Иоанна была из рода Салтыковых, имя ее Марфа[207]; все ошиблись, полагая, что она родит сына, так как она родила дочь[208].
Царь Пётр женился на девице из дома Лопухиных, по имени Марфия или Марфа[209]. Она так испугалась, бывши принуждена следовать за супругом своим в его ночном побеге, почти полунагая, чтобы спастись от смерти, — что неизбежно и случилось бы, если бы не предостерег младший Голицын, — что выкинула через несколько дней после этого. Но взамен того она родила сына в прошедшем феврале месяце, и рождение этого царевича[210] нанесло последний решительный удар партии царевны Софии. Возвращаемся к нашему рассказу.
Итак, две тетки царевны Софии и сестра её отправились в Троицкий монастырь с целью примирить племянника с племянницей. Придя в то место, где укрылся Петр, они просили его не верить слухам, заставившим его бежать; уверяли его, что тут вышло какое-то недоразумение, которое употребляют во зло, стараясь поссорить его с сестрой, и что он может возвратиться в Москву совершенно спокойно и безопасно.
Царь Пётр отвечал царевнам, что совсем не пустой испуг заставил его бежать и что действительно составлен был заговор умертвить его мать, его супругу, его дядей и его самого. При этом он рассказал им такие подробности заговора, что тетки не могли более спорить. С ужасом и плачем говорили они, что не участвуют в таком страшном заговоре, и клялись, что не возвратятся в таком случае в Москву, но хотят жить и умереть вместе с ним.
Узнав о плохом успехе переговоров теток своих с царем и недоумевая, что оставалось ей теперь предпринять, царевна Софья обратилась к патриарху (Иоакиму) и, объяснив ему свое горе, сумела так подействовать на него, что добрый человек предложил ей свое посредничество. В тот же день поехал он к царю, рассказал ему о причине своего приезда и говорил все, что только мог придумать для примирения всего царского семейства. Но он был весьма изумлен, когда ему сказали, что заговор распространяется и на него, ибо в нем участвует Лигомед, или игумен Сильвестр[211], который, в случае удачи заговора, будет патриархом. Такие известия очень встревожили патриарха, и он почел за лучшее остаться в Троицком монастыре, пока дело объяснится и все успокоится, издав между тем повеление захватить всех изменников.
В большем против прежнего затруднении царевна собрала всех своих приверженцев и советовалась с ними, что ей делать. Решено было, что окольничего Шакловитого скроют во дворце, а игумену Сильвестру дадут возможность спастись.
Сама же царевна с Голицыным и другими друзьями своими отправилась в Троицкий монастырь, чтобы постараться примирить брата, который со своей стороны прислал уже второй приказ стрельцам немедленно всем явиться к нему и привезти с собой изменников. Царевна не была еще на половине дороги, когда встретил её посланный Петром боярин Троекуров[212] и сказал, что она должна ехать обратно, уверяя, что её не примут.
Убежденная, что опасно было бы ослушаться и что у брата действительно ожидает её плохой прием, царевна воротилась в Москву. На следующий день стрельцы и немцы все явились в Троицкий монастырь. Бояре, по общему совету, решили послать захватить всех заговорщиков, где бы они ни находились.
Полковник Сергеев[213] с 300 человек был отправлен исполнить это поручение. Немедленно по приезде своем в Москву он пошел прямо в царский дворец, громко требуя выдачи Федьки Шакловитого. Вследствие открывшейся измены Шакловитого его называли уже не Фёдором или Феодором, но уменьшительным именем, что у москвитян означает презрение.
Царевна сначала оказала было некоторое сопротивление, но видя, что полковник очень решительно требует исполнения приказа и предчувствуя, с другой стороны, худые последствия дальнейшего сопротивления, выдала ему Федьку и его товарищей. Преступники, закованные в цепи, были препровождены в Троицкий монастырь в простой телеге.
С другой стороны, Голицын, видя близость падения всего своего величия и желая сделать все возможное для сохранения его, решился добровольно отправиться к царю. Он взял с собой сына своего Алексея, друзей, дворецкого Толочанова[214], великого казначея Ржевского[215], воеводу севского Неплюева, советника своего и любимца, свою креатуру Змиева[216], который в армии был генерал-комиссаром, и своего близкого приятеля, некоего Косагова[217]. Но ворота Троицкого монастыря оказались закрытыми для него и для его свиты. Вслед за этим к нему и его друзьям была приставлена стража с воспрещением им выходить из своих жилищ.
Едва только привезен был Федька в Троицкий монастырь, как его препроводили в большую залу, куда царь созвал всех бояр. Федьку расспрашивали четыре часа и потом увели в одну из монастырских башен, где его и пытали, или, лучше сказать, секли. Такая пытка называется «кнут». Жертву привязывают к спине сильного человека, стоящего прямо на ногах и опирающегося руками на особое приспособление, похожее на высокую, в человеческий рост, скамейку, и в таком положении наносят 200 или 300 ударов кнутом, преимущественно по спине[218]. Удары начинают наносить пониже затылка, и идут сверху вниз. Палач с таким искусством наносит удар, что с каждым разом отрывает кусок мяса, соответствующий толщине кнута. Подвергшиеся истязанию большей частью умирают или остаются калеками.
Ему связали на спине руки, подняли на воздух, и палач стал наносить удары кнутом, по длине похожим на кучерский, но отличающийся тем, что ремни его из толстой и жесткой кожи. При каждом ударе ремни глубоко врезались в тело и причиняли ему ужаснейшие боли. После нескольких ударов кнутом Федька признался, что хотел умертвить мать царя, его самого и трех братьев его матери. Удовлетворившись этим признанием, его отвели в темницу. Отсюда он письменно изложил Петру все подробности заговора, оправдываясь тем, что его вовлекли другие в это жестокое дело, и указывая на виновников заговора.
Царь, хотя и был уверен в вероломстве сестры своей, не хотел, однако же, подвергнуть публичному позору принцессу царской крови, а князь Борис Алексеевич Голицын должен был употребить все свое влияние на царя, чтобы убедить его не пятнать его рода (князей Голицыных) казнью его двоюродного брата.
После Федьки были допрашиваемы еще семь других заговорщиков, которые должны были быть исполнителями предполагавшегося кровопролития. Их подвергли необыкновенной пытке, несравненно более жестокой, чем первая. Им обрили голову и, крепко связав их, стали капать на нее горячую воду. Мучение злодеев было до того нестерпимо, что они тотчас сознавались в своем преступлении и, подобно Федьке, открыли имена всех виновников и сообщников заговора.
Два дня прошло после этого в совещаниях о том, как наказать злодеев. Князь Голицын, сын его и друзья были осуждены в ссылку, и приговор им был прочитан государственным секретарем на ступенях дворцового крыльца. Стоя выслушал его Голицын, окруженный стражей, которая привела его из квартиры. Приговор Голицына состоял в следующих словах: «По повелению царя осуждаетесь выехать в Каргополь и оставаться там до конца ваших дней, лишенные милостей его царского величества. Милосердие его, однако же, таково, что он назначает вам по три су в день на пропитание. Его правосудие предписывает далее, чтобы все ваше имущество взято было в казну»{63}.
