Андрей Богданов - Царевна Софья и Пётр. Драма Софии
16-го мая армия москвитян двинулась и перешла к Зеленой долине, в одной миле от Черной долины. Здесь хан встретил москвитян со всеми своими силами, которые он успел собрать и которые простирались до 30 000–40 000 конницы, двигавшейся во множестве небольших отрядов. Москвитяне незаметно были окружены татарами и принуждены остановиться[177].
Оба воинства наблюдали друг за другом, не предпринимая ничего, хотя и казалось, что москвитяне были за нападение. Но они были рады выжидать, находясь в безопасности за крепкими палисадами, привезенными на телегах. Пехота и артиллерия так хорошо защитили свой лагерь, что татары не могли в него ворваться. Конница же не была защищена палисадом, что и побудило три или четыре отряда татар, в 1000 лошадей каждый, напасть на нее. Но татары принуждены были отступить в беспорядке, так как большую помощь оказал коннице обоз, из-за которого москвитяне поражали татар из пушек и ружей; они положили на месте 300 или 400 неприятелей, хотя при этом поразили и многих своих соотечественников[178].
В то же время, с другой стороны, султан-нуредин напал со своим отрядом на казаков Сумского и Ахтырского полков, бывших под начальством Емельяна Украинцева, думного дьяка или государственного секретаря. Он очень плохо знал военное дело и, как настоящий москвитянин, до того испугался, что не устоял против татар. Они ворвались в обоз, перерезали лошадей, трупы которых мешали затем отряду спасаться бегством, разграбили возы, прошли даже в средину лагеря и увлекли с собою 20 пушек, вполне снаряженных и готовых к делу[179]. Одним словом, если бы боярин Долгоруков не выдвинулся со своим отрядом, казаки были бы решительно разбиты.
На Шереметева напал в то же время другой отряд татар, который и пробился было до обоза; но он сам сумел защититься лучше Емельяна и принудил татар к отступлению, выказав здесь отличную храбрость, так как он человек с великими достоинствами, но только смертельный враг Голицына, который был бы рад, если бы Шереметев потерпел поражение и погиб бы, что действительно и могло случиться, если бы к нему не подоспела быстрая помощь[180].
Когда таким образом татары были отбиты, успев, однако же, ограбить обоз и захватить добычу, армия двинулась вперед, с целью достигнуть местности, в которой можно было бы получить воду. На другой день она двинулась к Каланчаку, и так как найдено было неудобным вести конницу отдельно от обоза, то приказано было соединить ее с последним, и все разделенное до сих пор войско соединилось в один отряд, имевший более 200 000 возов, которые составили каре. Обоз же прикрыт был артиллерией и пехотой, которая несла на плечах палисады для того, чтобы быть более подготовленной к устройству, в случае нужды, ретраншемента[181].
Во время, как москвитяне двигались в таком порядке, татары явились было опять, но осмотрев армию со всех сторон и видя, что конница, которую они полагали найти отделенной, присоединена к обозу, удовольствовались тем, что держали москвитян в страхе. Затем они удалились, чтобы позаботиться о защите Перекопа, который, как они полагали, должен был подвергнуться нападению этого многочисленного неприятеля.
В этот день москвитяне стали на Каланчаке и на другой — перешли вброд эту реку. Не встретив здесь татар, они ободрились, а некоторые из них, оставив обоз, взошли на холм, с вершины которого Перекоп казался им объятым дымом и пламенем, так как татары сами зажгли предместье города Ор, боясь, что москвитяне завладеют им. 16-го мая войско двинулось далее, по направлению к Перекопу, и остановилось на расстоянии пушечного выстрела, имея направо Черное море, налево же — степи. Татары не стреляли в москвитян из города, так как за большим расстоянием не могли причинить им вреда, но беспрестанно палили с башни, стоявшей на берегу Черного моря.
Когда москвитяне подошли к Перекопу, было 10 или 11 часов утра, и все надеялись, что ночью будет предпринят штурм на Перекоп или его валы. Но вечером, когда офицеры ожидали приказаний, все были изумлены, услышав, что на другой день положено отступать. Отступление москвитян было столь неожиданно, что надо рассказать о причинах его.
Когда московское войско стало близко к городу, ногаи и калмыцкие татары, подданные московского царя, бывшие разведчиками, часто выезжали на бой с перекопцами. Один из ногаев, служивший хану, увидел нечаянно знакомого ему москвитянина и закричал ему издали на своем языке: «Из-за чего мы боремся? Почему не скажешь ты своему боярину, чтобы он помирился с ханом?» Москвитянин отвечал, что если бы боярин был уверен в желании хана заключить мир, то и он, вероятно, изъявил бы согласие, но что если хан действительно желает мириться, то он может послать от себя кого-либо, чтобы переговорить об этом. «Хорошо, — сказал перекопский ногаец, — ступай же к своему боярину или генералу и уверь его, что если он желает мира, то хан согласится на него». Московский ногаец[182] явился к Голицыну, рассказал все, что слышал от татарина, и нашел генерала расположенным вступить в переговоры и воротиться без пролития крови.
Голицын приказал написать письмо от имени московского ногайца к его знакомцу приблизительно в таких выражениях: «Я донес боярину Голицыну о том, что мы с тобою говорили, и он очень рад идти на примирение, поэтому пусть пришлют к нему кого-либо, кто изложил бы доводы и требования хана». Письмо было передано первому показавшемуся из Перекопа татарину и принесено хану, который был в раздумье и советовался в то время с своими мурзами, как им избавиться от страшного неприятеля.
Прочитав письмо, хан послал спросить у Голицына, с согласия ли его оно писано, и, получив утвердительный ответ, отправил мурзу Сулешева[183], москвитяне же прислали заложником одного дворянина, Змиева[184]. После этого начали договариваться, причем москвитяне поставили пять следующих условий: татары должны отдать всех русских пленников, прекратить нападения на царские области, отказаться от 80 000 экю дани, ежегодно платимой москвитянами, не нападать на Польшу и не помогать туркам[185].
Мурза, прекрасно понимая, что такому огромному войску невозможно долго оставаться без фуража и воды, желал лишь продлить переговоры и дал поэтому некоторую надежду на соглашение. На следующий же день он сказал, что хан требует тех же условий, на которых им был заключен мир с царем, что он не только настаивает на платеже ежегодной дани, но требует непременно уплаты 240 000 экю, не заплаченных ему за последние три года[186].
Князь Голицын не мог согласиться на такие условия. Находя невозможным стоять дальше лагерем на песчаной, безводной степи, он решился отступать. Боясь преследований, он взял с собою мурзу до Каланчака; оттуда послал его в Перекоп и получил своего заложника. Вот краткий очерк событий Крымского похода.
После этого русское войско шло три недели до Самары, где, оставив тяжелый обоз свой, перешло реку и через шесть дней достигло реки Мерло. Голицын послал между тем курьеров к царям и к польскому королю, хвастая, что он разбил татар и прогнал их в их земли[187]. Царевна, получив эти известия, приказала торжествовать победу по всему государству и, согласно обычаю, послала окольничего с хвалебной грамотой войску и с червонцами для наград[188]. В заключение прислан был указ распустить войско, и только боярин Волынский[189], воевода новобогородицкий, был оставлен на Самаре, с пятью или 6000 человек.
Таков был успех двух походов москвитян в Крым, которые не только не принесли им никакой пользы или славы, но, напротив, причинили, насколько можно судить, величайший вред государству тем, что вскоре после возвращения последовало падение их полководца Голицына.
Все рассказанное здесь я слышал от посланников польского короля, бывших при московском дворе и находившихся при войске московском во всех походах со времени[190].
Теперь мне остается рассказать подробности событий, которых я был очевидцем, так как я имел смелость нередко ходить переодетым по городу и посещать даже Троицкий монастырь.
ПОВЕСТВОВАНИЕ О СМЯТЕНИЯХ
Князь Голицын, по возвращении в Москву, нашел дела в совершенно ином положении. Враги его, узнав истину о его походе, сделали его ненавистным царю Петру. Он отказал Голицыну в аудиенции, и только посредничество царевны сделало то, что царь допустил его к целованию руки. Но он осыпал его горькими укоризнами и не хотел слышать его оправданий.
Затем Голицына оставили на несколько дней в покое, но щедрость царевны в наградах вызвала новое следствие. Она желала раздать боярам значительные богатства, чтобы таким образом признать их заслуги государству, но царь воспротивился этому и хотел, прежде всего, исследовать их заслуги, чтобы сообразно с ними назначить награды.
