Андрей Раев - Проклятие России. Разруха в головах?
1. Национальные производители разоряются не потому, что слабые, а потому, что обменный курс валюты завышен настолько, что выгоднее покупать за границей, а не производить здесь.
2. Победители в этой «конкуренции» расширяют производство и платят налоги за границей, поэтому государство лишается возможности эффективно выполнять свои функции.
Обменный курс не стабилизируется, а начинает уменьшаться, поскольку разорение продолжается. Он сравнивается с исходным и падает дальше, но уже на гораздо меньших уровнях национального производства и потребления. Ну а когда цена на экспортный товар падает в разы (какой фрукт у нас дешевле банана?), то глобальный рынок получает возможность сплясать очередную жизнерадостную пляску на костях очередной жертвы. В художественной литературе есть отличное описание этой ситуации в романе Г.Г. Маркеса «Сто лет одиночества». Руины города Макондо служат отличной иллюстрацией к тому, что свободный рынок непременно сделает с любой монокультурной развивающейся страной, которая поверит в принципы глобального свободного рынка.
Поэтому не стоит упрекать Центробанк в том, что он поддерживает искусственно заниженный курс национальной валюты. Это неправда. Он просто препятствует его искусственному завышению.
Поэтому не стоит упрекать Кудрина в том, что он нефтедоллары складирует за границей. Деньги эти отравлены. Кудрин лишь блокирует курс развития России по пути «банановой республики», т. е. действует исключительно в национальных интересах (всех, и бедных, и богатых).
На самом же Западе либеральный капитализм стал таять ещё в 1890 году с принятием в США закона Шермана. Затем ещё было принудительное расчленение Стандарт Ойл в 1907 году. А с новым курсом Франклина Рузвельта в 1930-х годах он действительно приказал долго жить, превратившись, конечно, не в коммунизм, а в регулируемый рынок. Однако в 70-х годах покойник стал понемногу оживать. Особенно в воображении неолибералов. Переход в информационную фазу развития привёл к тому, что бизнес взял на себя многие контролирующие функции, ранее выполнявшиеся государствами. Без ежегодного аудита не выживет ни одно частное предприятие. Его лишат кредита и вообще перестанут с ним иметь дело. Глобализация обострила конкуренцию. Многие контролирующие функции государств стали временно реально не нужны. Да и национальному государству очень сложно контролировать интернациональный бизнес. Неолибералы ожили. И тут ещё стали возникать новые рынки: персональных компьютеров, компьютерных программ, Интернета, мобильников. В контроле эти рынки не нуждались и бурно росли сами. Кстати, в следующие 30 лет появление каких-либо новых рынков не прогнозируется. Совсем ожили неолибералы, хотя их заслуги во всём этом не было никакой. И тут — новые подарки в 1985! Обрушение цен на нефть и подарки Горбачёва. После гибели СССР в 1991 вера неолибералов во всемогущество своей доктрины стала безграничной. Понимаете, если я стал правителем, и многолетняя засуха прекратилась, как не поверить, что это потому, что я угоден Богу? Особенно, если я не слишком умён? Перепутать «случилось при мне» и «случилось благодаря мне» так просто и приятно.
Но при этом сами США соблюдать законы либерализма и тем более информационного (постиндустриального) общества не собираются.
А дальше пошли одни провалы. В Латинской Америке, Азии, а с осени 2008 года и в глобальном масштабе. Но больной ещё жив, слишком он расцвёл в 1980-е. Это не смерть и даже ещё и не нокаут. У больного много поклонников. И видели бы вы, как они были счастливы, когда говорили в октябре 2008: "У них биржа упала на 15 %, а у нас — на 60 %". Но глобальный кризис обнажил не наши болезни, а именно болезни глобального постиндустриального общества в его нынешнем виде. На вершине экономической пирамиды стоят «Комиссия по ценным бумагам и биржам США» (Securities and Exchange Commission или SEC) и три рейтинговых агентства — S&P, Moody's и Fitch Investors Service. Комиссия решила, что только эти три агентства должны давать рейтинги всем. А без этих рейтингов выход на американские биржи невозможен. Рейтинги даются не только компаниям, но и странам. В зависимости от успехов рейтинги повышаются или понижаются. Все кроме рейтинга США. Он застыл на максимуме, несмотря на кризис. Конструкция эта — вполне монополистическая и явно непрозрачная. Когда США закачивали ничем не обеспеченные доллары в ипотеку, рейтинговые агентства должны были сигнализировать. Но не сделали этого. Наверное, страшно было, а вдруг SEC передумает? Найдёт другие агентства, менее строптивые? Накачивание ипотеки долларами освящено администрацией США, и это оказывается важнее, чем профессиональный долг. В результате за месяц до банкротства банк «Lehman Brothers» имел высочайший рейтинг АА. Это также и комментарий к тому, чем информационное общество отличается от постиндустриального. В информационном обществе такая ситуация ненормальна, в постиндустриальном — в порядке вещей.
И ещё вопрос. Кризис возник от необоснованной накачки деньгами американской ипотеки, чтобы стимулировать спрос. Но зачем потребовалось накачивать американскую экономику деньгами, раньше ведь обходились без этого? Поступательное, лишь с мелкими кризисами развитие мировой экономики продолжалось начиная примерно с 1960 года 47 лет. И только последние лет 10 началась искусственная накачка. В обществе потребления спрос обычно стимулируется появлением продуктов с принципиально новыми свойствами. Это могут быть любые предметы ширпотреба, цена которых упала настолько, что они стали доступны социальной группе потребления. Например, транзисторные переносные радиоприёмники, цветные телевизоры, магнитофоны, видеомагнитофоны, холодильники и кондиционеры, персональные компьютеры, игры к ним, цифровые и мобильные телефоны и т. д. Информационное общество добилось выдающихся успехов в доведении этих новшеств до конечного потребителя. Но к созданию базовых научных принципов, позволивших разработать всё это, оно непричастно. Базовые принципы разрабатывались либо по заказу военных, либо в научных учреждениях, финансируемых государством. Потребителями радио и телефонов очень долгое время были только военные и очень богатые люди. Именно на их деньги были созданы радиоламповые и транзисторные технологии. Первый компьютер был создан во время Манхэттенского проекта. Горизонт планирования бизнеса — это 2–3 года обычно. Потом должна начать поступать прибыль. А чтобы создать принципиально новую технологию, требуется обычно лет 10 (если не 30). Причём в первую половину этого срока обычно остаётся неясным, можно ли вообще создать эту технологию. Последние крупные вложения в науку в США были в 1960-е годы во время проекта «Аполлон». А потом началось печальное: скорость появления принципиально новых технологий уменьшилась, а скорость их внедрения в жизнь резко возросла. И вот прошло 40 лет — внедрять нечего. Никаких принципиально новых продуктов на подходе нет. Фундаментальная наука вообще по всему миру переживает кризис. Что-то ещё она, конечно, даст, но ручеёк иссыхает. Остаётся стимулировать экономику накачкой деньгами.
Государство и информационное общество
Как уже говорилось в главе 6 («В России всегда воруют») и 10 («А нужна ли демократия России?») типом общества, к которому стоит стремиться, является общество информационное. Оно обеспечивает минимальную коррупцию, максимальную прозрачность и предсказуемость, динамичный рост за счёт того, что все стремятся создавать новое. Однако это общество ещё надо построить. Что толку мечтать о «кренделях небесных», если непонятно, как к ним добраться? И тут возникают два вопроса:
1. Что, как только мы добьёмся легальности, цивилизованности, ликвидируем расслоение, отобьём олигархические поползновения, это информационное общество так сразу и возникнет? Или оно только созревать начнёт и с какой скоростью?
2. Наш-то собственный опыт рывков от Петра I до Сталина куда деть? На помойку, что ли?
Наш собственный опыт — это рывок, оплаченный и стимулированный государством. А у них там как было? Вот США в 1950-х годах развивались с темпом около 1 % в год. А вроде бы всё было готово. А вот в 1960-х годах они развивались с темпом 4,4 % в год. Откуда что взялось? После того как в октябре 1957 года СССР запустил первый искусственный спутник Земли, ассигнования на науку в США утроились за один год. А после того как в 1961 году СССР вывел на околоземную орбиту человека, президент Кеннеди объявил о программе высадки человека на Луну. Программа эта требовала разработки множества новых технологий, разработки дорогостоящей. Причём разработка действительно новой технологии — это всегда рискованный проект, который может закончиться полной неудачей. Бизнес такие риски очень не любит. Другое дело, когда их оплачивает государство. А лунный проект так и реализовывался: государство — заказчик, бизнес — исполнитель. При этом правом собственности на конечный продукт (ракета, лунный модуль и т. п.) обладало государство, а вот технологии оставались в собственности фирмы, их разработавшей. В этом принципиальное отличие от СССР. Чиновник, представляющий государство, получив технологию, тут же стремится поставить на ней штамп «Секретно» и положить в сейф. Бизнесмен, напротив, тут же начинает думать: «А где ещё я могу эту технологию применить?» Во-первых, её можно продать, а во-вторых, применить для создания совсем новых продуктов. А рынок их ведь ждёт не дождётся. В-третьих, в процессе создания дорогостоящих продуктов может радикально измениться сама технология создания. Например, для создания «Аполлона» создаётся мощная система моделирования конструкций при помощи компьютеров. Потом «Аполлон» уже летает, ассигнования на него срезаны, а компьютеры-то остались. Теперь та же система может быть применена для разработки гражданских самолётов. И действительно, авиапромышленность США начинает их создавать один другого краше в 70-е годы. И прочие венчурные предприятия возникают, как грибы после дождя. И вся экономика начинает работать так, что ей никакое регулирование, кроме денежного, не требуется. И тут-то начинают использоваться монетаристские теории Фридмена и Хайека, и наступает быстрый прогресс на 20 лет. Заманчиво? Ещё бы! Вот только надо иметь такую экономику.
