Джон Норвич - История Венецианской республики
В начале 1171 года, в атмосфере взаимного подозрения и обиды за основание нового генуэзского поселения в Галате (район Константинополя на дальней стороне Золотого Рога), было совершено нападение с необратимым разрушительным результатом. Кто был за него ответствен, мы так никогда и не узнаем. Для Мануила, однако, это был шанс, которого он ждал. Возведя вину исключительно на венецианцев, 12 марта он отдал приказ: немедленно арестовать всех граждан республики, проживавших на византийской территории. Их корабли и собственность конфисковали.
Немногим удалось ускользнуть на византийский военный корабль, предоставленный в их распоряжение капитаном венецианского происхождения, находившимся на службе у императора. Большинству не повезло. В одной столице были схвачены 10 000 человек. Когда все тюрьмы заполнились до отказа, арестованных разместили в монастырях.
Можно представить себе реакцию Венеции, когда эта новость достигла Риальто. Мнение о том, что нападение на генуэзский квартал было ничем иным как предлогом, укрепилось, когда сами генуэзцы объявили, что венецианцы к этому инциденту отношения не имеют. Гладкость, с которой прошла операция по всей империи, со всей очевидностью продемонстрировала, что все было тщательно спланировано, и это соображение вызвало в памяти печальное событие двухлетней давности. Тогда, дабы прекратить слухи о том, что он замышляет подобные действия, император дал эмиссарам дожа специальные гарантии безопасности его граждан. Эти гарантии привлекли на Восток дополнительные венецианские капиталы, и теперь император пожинал плоды своей затеи.
Была забыта последняя связь, притягивавшая Венецию к Византии. Забыты были и сделанные менее четырех лет назад, до создания Ломбардской лиги, торжественные обещания о помощи. Венецианцы настроились на войну. Имелась финансовая проблема: некоторое время правительство тратило больше, чем следовало, к тому же Венеция выплачивала Лиге ежегодные крупные субсидии. Надо было выбираться из долгов. Был объявлен обязательный заем: каждый гражданин обязан был платить в соответствии со своими доходами. Для облегчения сбора денег город разделили на шесть районов, или сестьере, которые существуют и по сей день: Кастелло, Канареджо, Дорсодуро, Санта-Кроче, Сан-Поло и Сан-Марко. Была и серьезная нехватка людских ресурсов. Венецианцев, живших за границей (за исключением тех, кто томился в тюрьмах Мануила), вызвали домой. Ожидали, что они присоединятся к армии.
Несмотря на все эти трудности и благодаря суровым мерам, принятым для их преодоления, ровно через три месяца дож Микеле сумел подготовить флот из 120 судов. Это было невероятным достижением, к которому не способно было никакое другое государство. В сентябре 1171 года дож вывел свою армаду из лагуны. Флот пошел войной на империю Востока. Он останавливался в разных портах Истрии и Далмации, брал на борт венецианских подданных и продолжил путь вокруг Пелопоннеса к Эвбее. Там его дожидались послы Мануила. Они были настроены примирительно. Их господин, заверили они дожа, войны не хочет. Дож отправил мирное посольство в Константинополь. Оказалось, что все разногласия могут быть решены к взаимному удовлетворению.
Витале Микеле согласился. Это было самой большой ошибкой в его жизни. В то время как его эмиссары (среди которых был Энрико Дандоло, позже сыгравший судьбоносную роль в европейской истории) продолжили свой путь к Босфору и провели большую часть зимы в бесплодных переговорах с византийскими властями, он повел свой флот на Хиос в ожидании результата. Там и разразилась беда. На переполненных кораблях вспыхнула чума и распространилась с ужасающей скоростью. К началу весны тысячи людей были мертвы, а выжившие ослабели физически и морально. Они были не готовы ни к войне, ни к какой-либо другой деятельности. В это время из Константинополя прибыли послы. С ними обошлись крайне плохо, и миссия закончилась полным провалом. Император не имел ни малейшего намерения изменить свое отношение. Единственной его целью было желание выиграть время, для того чтобы укрепить оборону.
В довершение всех остальных несчастий на дожа свалилась новая беда — стыд и унижение из-за собственной доверчивости. Как случилось, что он попал в столь очевидную ловушку?! Дальше идти он не мог. Экспедиция закончилась провалом. Представители знатнейших семей либо были мертвы, либо умирали, даже не увидев в глаза противника.[69] Флот, вернее то, что от него осталось, был на грани открытого мятежа. Дожу оставалось лишь вернуться как можно скорее в Венецию и предать себя суду разгневанных подданных.
Он явился в середине мая 1172 года и немедленно созвал во дворце общее собрание. Там рассказал о произошедшим, защищая собственные действия и решения, как только мог. Выслушали его в зловещей тишине: мало того, что он навлек на республику несчастья, так он еще и чуму с собой принес. Этого ему не простили. Собрание выступило против него, и, хотя перед дворцом собралась толпа, требовавшая его крови, Витале Микеле думал, что сможет бежать. Выскользнув из боковой двери, он поспешил к монастырю Сан Дзаккария.
Добраться до него он не успел. Дорога к монастырю вела через Соломенный мост (Ponte della Paglia), а дальше, ярдов через сто по набережной, к узкому переулку, известному как Калле делле Рассе. Как только он собрался завернуть за угол, из тени ближайшего дома выскочил человек и заколол его кинжалом.
Нельзя не испытывать сочувствия к Витале Микеле. Он со всех сторон был окружен политическими противниками: безжалостный Фридрих Барбаросса, непредсказуемый Мануил Комнин, на севере Италии — объединившаяся Ломбардская лига, на юге — союз норманнской Сицилии с величайшим из пап XII века. Микеле досталась более трудная ситуация, нежели любому из его предшественников: он прокладывал изощренный курс между мелей европейской дипломатии. Пятнадцать из шестнадцати лет пребывания на посту дожа делал он это безупречно. Только в последний год своего правления, в момент кризиса и в непривычных условиях, дож принял неверное решение. Даже и в этом случае… не винить же его за чуму и даже и за то, что он вернулся с нею в Венецию. Если бы промедлил с возвращением домой, то спровоцировал бы бунт.
Неудивительно, что в Венеции не поставлено ему памятника, и все же около тридцати лет назад о его смерти вспомнили те, кто знал его историю. Вскоре после гибели дожа его убийца был привлечен к суду и казнен, а дом его в Калле делле Рассе снесен. На этом месте решено было не ставить каменного здания. Это распоряжение соблюдали вплоть до Второй мировой войны, поэтому на всех картинах и фотографиях берега Ривы до этого времени мы видим лишь жалкую группу старых деревянных домов. Только в 1948 году власти решили наконец отказаться от этой традиции, и даже сейчас, когда мы смотрим на фасад гостиницы «Даниели роял эксельсиор», некоторые из нас задумываются: не лежит ли старое проклятие на месте, где восемьсот лет назад встретил свою смерть Витале Микеле?
Глава 9
ПРИМИРЕНИЕ
(1172–1187)
Никогда не боритесь с религией… ибо все эти вещи слишком укоренены в умах глупцов.
ГвиччардиниВенецианцы не сразу выбрали другого дожа. Они хотели подумать. Ситуация сложилась чрезвычайно серьезная. Венеция находилась в состоянии войны одновременно с обеими империями. От великолепного нового флота осталась лишь тень того, чем они располагали всего полгода назад, многие корабли, как зачумленные, намеренно сожгли на Эгине. Рабочая сила — поскольку никого из пленников, захваченных на Востоке, до сих пор не освободили — оставалась большой проблемой, тем более что эпидемия в городе и в окрестностях уносила все больше людей. Казна опустела, банкротства можно было избежать, лишь взяв принудительный заем.[70] Хуже всего — моральный дух венецианцев упал. Витале Микеле стал восьмым дожем в истории республики, погибшим насильственной смертью, но первым за двести лет. Возможно, венецианцы осознали силу массовой истерии и почувствовали коллективную ответственность за убийство. Кажется, они испытали шок и стыд, почувствовали необходимость разобраться в себе и реформировать власть.
Что пошло не так? Ясно, что большую вину за неудачу похода и банкротство государства они возлагали на Микеле, но чем можно измерить, на каких весах взвесить правильность его действий? В свое время дож Доменико Флабьянико привлекал двух советников, более того, он был обязан «приглашать» других выдающихся горожан — прегади[71] — и прислушиваться, в случае необходимости, к их советам. У него было также право обращаться ко всем жителям. Но Флабьянико умер почти полтора века назад, и те два советника утратили свой авторитет, прегади редко получали «приглашения», да и к населению, сильно выросшему с тех пор, больше не обращались. Венецианцы не собирались толпой в одном месте, как это бывало когда-то, не было способа и управлять столь большим сборищем. Последние годы показали, что толпе нельзя доверять важные государственные решения. В результате народ и не призывали, исключая случаи, когда закон требовал этого, например в случае избрания дожа или для объявления войны. Назрела необходимость перераспределить три властных структуры государства: дож, советники и народ. В 1172 и 1173 годах такая необходимость привела к самым важным конституционным реформам в венецианской истории.
