Анатолий Гуревич - Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента.
Вызвавшие меня, видимо, ознакомились с моим личным делом, сопровождавшим меня. Я не мог понять из начавшейся беседы, является ли это дело тем, которое меня сопровождало и по лагерям Воркуты, или вновь заведенным. Во всяком случае, им стало известно, что я осужден решением «Особого совещания» при МГБ СССР от 18 января 1947 г. по ст. 58-1a УК к 20 годам лишения свободы. Им было известно также, что уже отбывал наказание в ИТЛ в Воркуте, был освобожден в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны 1941 – 1945 гг., от 17.09.1955 г. со снятием судимости и поражения прав.
Я понял, что в деле имелось решение Генерального прокурора СССР Руденко о моем вторичном аресте якобы по причине неправильного применения Указа при моем освобождении из Воркутлага. Сообщая мне об этом, начальник лаготделения майор Коломытнев, однако, не привел никаких доводов к указанному решению Генерального прокурора.
После этой части нашей беседы разговор пошел о том, вернее, на каких работах я был использован в Воркуте. И в данном случае мне показалось, что в моем личном деле, лежащем на письменном столе, были приведены и эти данные.
Подполковник Толбузов поинтересовался, как я воспринял мой повторный арест, считаю ли я его справедливым и обоснованным.
Признаюсь, мне было очень нелегко ответить на эти вопросы. Я еще не смог найти у себя достаточно сил для того, чтобы перенести новый удар. Меня все еще мучил ряд вопросов, связанных именно с тем, на каком основании и с какой целью Руденко счел необходимым меня вновь изолировать от окружающих, поместив в отдаленный от Ленинграда ИТЛ.
Несколько помедлив, подумав над тем, какой правильный ответ должен от меня последовать, я все же принял твердое решение, как должен держаться перед сотрудниками НКВД СССР. Довольно решительно и громко сказал:
– Я буду со всей решительностью продолжать борьбу за свою полную реабилитацию. Для меня сейчас она имеет особое значение, ибо моя мать, а также и моя невеста, безусловно, тяжело переживают совершенно неожиданный вторичный арест. Моя честная работа в лагере, убежденность в том, что справедливость восторжествует, придают и сейчас при продолжении тяжелых переживаний мне силы для того, чтобы все выдержать.
Я считаю вправе заверить руководство лагеря в том, что приложу все мои силы и знания для того, чтобы добросовестно выполнить любую доверенную мне работу.
После этих слов произошло нечто совершенно для меня неожиданное. Начальник лагерного отделения майор Коломытцев сообщил мне, что уже принято решение, в соответствии с которым я буду вскоре назначен для выполнения сложной и ответственной работы – старшим нарядчиком большого деревообрабатывающего завода, на котором в основном работают заключенные нашего лагеря. Правда, им бы очень хотелось, чтобы предварительно я ознакомился и предоставил свои заключения о состоянии работы бухгалтерии и экономики.
Еще в большей степени меня поразила заключительная часть высказывания начальника лагеря. Он прямо заявил, что руководство верит в то, что я, продолжая так же честно работать, как это было в Воркуте, смогу помочь значительно лучше, при участии наших заключенных, в работе на заводе. Лагерное начальство, по его словам, не останется безучастным к моей судьбе и в меру своих сил и возможностей поможет мне добиться правды и вскоре вновь приобрести свободу, вернуться к моей старой и больной матери, начать счастливую семейную жизнь.
Коломытцев указал мне, что основным моим руководителем будет являться начальник части Корнели, а в части моего участия в проводимой в лагере политико-воспитательной работы я буду обязан руководствоваться указаниями подполковника Толбузова.
На этом наша первая встреча с руководством лагеря закончилась. Покидая кабинет, я продолжительное время старался оставаться один, не вступая в разговоры с другими заключенными.
Меня не могло не удивить высказанное Коломытцевым и явно поддержанное Толбузовым и Корнели заявление о том, что они намерены помочь мне в борьбе за мое скорейшее освобождение и возвращение в Ленинград. Естественно, в то время я не мог понять, в чем может выразиться эта помощь.
Проходили дни, недели, месяцы, а мысль над тем, что послужило основанием для моего повторного ареста, меня не покидала. Вновь всплывало в памяти все, что я слышал на Лубянке от моих сокамерников, в Воркуте, а затем и в лагере после моего повторного ареста от тех грех руководителей, к которым я обратился за оказанием мне помощи добиться моей реабилитации, так как осмеливался предполагать, что они встали на путь ликвидации «культа личности Сталина», а следовательно, будут стремиться к пересмотру всей преступной деятельности Берии, Абакумова и других, к пересмотру всего того, что произошло в период репрессий и в первую очередь вынесенных «приговоров» внесудебными органами – «Особым совещанием», «тройками».
Я не мог себе представить, чтобы Серов и Руденко приняли решение о моем повторном аресте, минуя того, к которому одновременно с ними я обращался, – Н.С. Хрущева. Я суммировал все, что о каждом из них я слышал, добавляя и то, что мне приходилось слышать и находясь в Ленинграде после моего первого освобождения из ИТЛ. Постараюсь кратко воспроизвести эти слухи.
Р. А. Руденко, Генеральный прокурор СССР. Несмотря на то, что учился в Киевском университете на юридическом факультете, долгое время не мог продвинуться по службе. Начиная с конца 1930 го или 1929 г. работал на Украине в провинциальных прокуратурах. Только в 1942 году с помощью первого секретаря ЦК ВКП(б) Украины, члена Политбюро ЦК ВКП(б) Н.С. Хрущева Руденко продвинулся вперед и в 1942 г. стал заместителем прокурора УССР. Этому способствовало то, что многих работников прокуратуры уже не было в живых, а большая часть Украины вообще была оккупирована фашистскими агрессорами. Именно Хрущев помогал ему и дальше. Уже в 1944 г. он становится прокурором УССР и сохраняет эту должность до 1953 г.
Многие мне говорили, что именно Хрущев рекомендовал Сталину назначить Руденко главным обвинителем от СССР на Нюрнбергском процессе 1945–1946 гг. После окончания этих полномочий он вернулся и продолжал в Киеве занимать до 1953 г. должность прокурора УССР. После смерти Сталина и при восхождении по партийной лестнице Н.С. Хрущева Руденко стал Генеральным прокурором СССР. По всему было видно уже в те годы, что Генеральный прокурор является особо доверенным лицом Первого секретаря ЦК партии. Многие из моих собеседников по этому вопросу указывали еще до моего повторного ареста, что благосклонность Н.С. Хрущева за прислуживание ему в проводимой им политике помогла Руденко стать действительным государственным советником юстиции, а в 1956 г. – кандидатом в члены ЦК КПСС.
Вспоминая все это, я невольно задумывался над тем, что, явно принимая участие в моем вторичном аресте, Руденко или выполнял волю своего покровителя, или действовал, не боясь вызвать его недовольства.
Сейчас, после того как я получил возможность ознакомиться с решением о моей реабилитации, получил точный ответ на вопрос, какова роль в моем повторном аресте принадлежала Генеральному прокурору СССР Р.А. Руденко. Оказывается, именно он принял 5 августа 1958 г., то есть через два с половиной месяца после моего обращения, решение о моем повторном аресте как неправильно амнистированного по Указу от 17 сентября 1955 г. При этом основанием для принятия подобного решения послужило представление КГБ СССР.
Несколько слов хочу сказать и о Председателе КГБ при Совете Министров СССР И.А. Серове. Не могу ручаться, что все услышанное отвечает действительности, но, для того чтобы этому поверить, основания все же есть.
Мне говорили, что И.А. Серов был в дружеских отношениях с Н.С. Хрущевым еще на Украине. После того как, пользуясь доверием Сталина, являясь первым секретарем Московского областного и секретарем Центрального комитета партии, Хрущеву удалось добиться назначения на ответственную должность в руководстве МГБ СССР М.А. Серова, он заручился и своим влиянием на эту организацию еще при Берии. Когда Берия, Абакумов и другие ответственные работники МГБ СССР были арестованы и предстали перед судом, Серов, якобы как многие утверждали, изъял из архивов органов все документы, способные дискредитировать Хрущева, в том числе и доказать его прямое участие в репрессиях против партийных кадров. Больше того, он передал их все непосредственно Н.С. Хрущеву. Именно этим заслужил еще раз особое доверие у первого секретаря ЦК партии, вскоре ставшего и Председателем Совета Министров СССР. Даже только этим можно объяснить допущенную широту власти И.А. Серова.
Думаю, что подробно личности Н.С. Хрущева не следует уделять особого внимания. Многое уже известно, а многое еще, безусловно, станет предметом гласности, и наш народ узнает правду и об этом руководителе КПСС. Должен, однако, признаться, что вскоре после смерти Сталина и восхождения Н.С. Хрущеве на пьедестал после выступления на съездах партии и различных публикаций я в некотором отношении стал менять свое мнение, многое стал относить к явной клевете на него. Мне казалось, что он встал на правильный путь, ведущий в нужном направлении нашу страну.
