Владимир Понизовский - Заговор генералов
Депутаты, принявшие решение не покидать стен дворца, слонялись по коридорам, собирались группками, шептались, обращая взоры к массивным дверям председательского кабинета.
За этими дверями шло заседание старейшин, представителей всех фракций Думы.
- Как быть?
Этот извечный вопрос, прежде столь часто требовавший лишь неопределенного, абстрактного ответа, теперь наполнился жуткой реальностью, превратился в грозно-тоскливый гамлетовский: "Быть иль не быть?"
Старейшины ломали головы: с одной стороны - высочайший указ о роспуске Думы; с другой - надвигающаяся стихия.
Керенский посмотрел на свое отражение в огромном, во всю стену председательского кабинета, зеркале, вздрагивающими пальцами пригладил короткий ежик:
- Не подчиняться? Повелению царя?!
- Значит, стать на революционный путь? - возвысил голос Родзянко. Оказав неповиновение монарху, Государственная дума тем самым поднимает знамя восстания и становится во главе его со всеми вытекающими из этого последствиями. Вы готовы к этому?
Солдатня. Черные толпы. А с фронтов уже идут, конечно, войска, посланные императором на бунтовщиков... Но э т и приближаются...
- Надлежит установить военную диктатуру! - изрек депутат Некрасов. Вручить власть популярному генералу.
- Кому?
- На выбор: Брусилов. Деникин. Адмирал Колчак. Начальник главного артиллерийского управления генерал Маниковский.
- Где они, эти генералы? Кто на фронте, кто - неизвестно где... И что значит: "вручить?" Как понимает сие господин Некрасов?.. Абсурд.
Предложение о назначении диктатора отвергли.
Продолжали тереть лбы, массировать щеки, хмурить брови, хрустеть суставами пальцев. Выдавливать нереальные предложения. Пока депутат Коваленко не нашел спасительное:
- Передать власть совету старейшин!
Согласились на компромиссную формулу: "Императорскому указу о роспуске подчиниться, считать Государственную думу не функционирующей, но членам Думы не разъезжаться и немедленно собраться на "частное совещание".
Не разъехались и не разошлись. Забежали в буфетную, выпили по стакану чаю, проглотили по бутерброду - и назад. Но чтобы даже внешне их собрание не выглядело афронтом государю, заседали уже пе в Белом зале, а рядом, в Полуциркульном, где никогда никаких официальных заседаний не проводилось: Дума-де на каникулах, а это просто приватные собеседования. Но присутствовали почти все. Открыл, как и обычно, Родзянко. Те же вопросы: "Что делать и как быть?"
- Мы не знаем еще истинного положения дел. Но каждый должен определить свое отношение к происходящему.
Попросил слова депутат Шульгин - правый и правоверный:
- Рекомендую принять одно из двух предложений: или о назначении диктатора, или о передаче власти совету старейшин.
- А почему бы всей Думе не объявить себя властью?
- Значит, не подчиниться царскому указу!,,
Страсти начали накаляться. Профессор Милюков внес некоторое умиротворение:
- Не следует принимать слишком поспешных решений. Будем осторожней и осмотрительней. Мы еще не знаем, что происходит там, - он сделал мягкий широкий жест в сторону окон, - мы не разобрались в обстановке. Насколько серьезно, насколько прочно начавшееся движение? А если волна отхлынет и мы... окажемся...
Он оборвал, не окончив фразы. В неожиданно повисшей паузе каждый мог представить обнаженный остров Думы в море штыков пятнадцатимиллионного царского войска.
Наконец, раздались голоса: в такой обстановке избранники народа должны сплотиться. Все - без различия взглядов, поступившись интересами групп и партий, кои они представляют.
- Сплотиться во имя или против чего? Шульгин стоял на своем:
- Если они идут сюда, чтобы еще раз с новой силой провозгласить наш девиз: "Все для войны!" - то они наши друзья. Но если они идут с другими мыслями, то они друзья немцев. И нам нужно сказать и м прямо и твердо: "Вы - враги, мы пе только не с вами, мы против вас!"
Шульгину не возразил никто - все здесь были "за войну до победного конца". И когда в недрах смятенного зала неизвестно кем высказанное возникло предложение выбрать Временный комитет Государственной думы, которому сейчас же и вручить "диктаторскую власть", согласились все.
В комитет вошли те же лица: Шульгин - от правого крыла; социал-демократ меньшевик, усердный "оборонец" Чхеидзе - от левого; вождь октябристов Родзянко; глава конституционных демократов Милюков; некий, мало кому известный Владимир Львов - от центра (знали лишь, что он весьма религиозный человек, воспитанник Московской духовной академии, готовивший себя к поступлению в монастырь); а остальные - по двое-трое от других фракций, и среди них лидер трудовиков Керенский.
Едва закончилось избрание и миновала опасность, что его обойдут или забаллотируют, Керенский вскочил:
- Медлить нельзя! Я сейчас поеду по полкам! Могу ли я сказать войскам, что Государственная дума с ними?..
Ах какой он был в эту минуту! Как он жаждал этой минуты! Оп словно бы предчувствовал. Всего три дия назад, на заседании в Белом зале, он произнес речь, в которой были такие слова: "Подумайте, господа, подумайте - и по придете ли вы со мною к одному выводу, что иногда гангренозного больного, который умрет через две недели, нужно, как меня недавно, вылечить хирургическим лечением немедленно, - и тогда он воскреснет с новыми силами к новой жизни..." Привнесение личного - испытанный ораторский прием: ему действительно недавно вырезали почку, и в Думе это знали. Его речь цензура запретила печатать в газетах. Кое-кто презрительно отозвался: набор выспренних фраз. О нет, наитие! Предощущение, коим обладают только избранные!.. Он вскинул руку:
- Могу я сказать войскам, что Дума берет на себя ответственность?
В зале зашумели.
И тут, будто разыгрывался спектакль, вбежал офицер охраны Таврического:
- Они уже здесь! Керенского с трибуны сдуло.
К ограде Таврического дворца приближалась первая группа - солдаты, рабочие с красными бантами на шинелях и куртках. Керенский, обогнав офицера охраны, выбежал к ним навстречу. Лицо его горело от возбуждения. Глаза сияли:
- Солдаты! Ко мне!
Он смутился: еще никогда не доводилось ему отдавать приказы. Дерзко вскинул голову:
- Объявляю вас первым! Почетным! Караулом революции!
Поразился, как бы услышав со стороны, свой отрывистый, громкий, командно-повелительный голос. Выбрал саженных красавцев с бантами:
- Вы! Вы! И вы!.. За мной! Пост первый!.. Пост второй!.. Пост третий!.. На вашу долю выпала великая честь - охранять Государственную думу!
Волна накатывала.
Керенский едва успел расставить посты, как услышал:
- Толпа уже в сквере! Внутри ограды! На подъезде! Он выбежал на ступени. Море голов. Мерлушковые папахи. Фуражки. Штыки. Флаги.
- Товарищи солдаты, офицеры и граждане!.. Я призываю вас к полному единению и доверию друг к другу!
Пусть офицер будет старшим товарищем солдата! Да здравствует свободный гражданин свободной России!
Все потонуло в возбужденных криках.
Он почувствовал: слова льются - великолепные, сверкающие, брызжущие яркими цветами. Изумленные, никогда ничего подобного не слышавшие, солдаты и рабочие отвечали громовым "ура!". Вот оно, сладостное чувство власти над толпой, которое испытывали, наверное, трибуны Рима!..
Но едва он кончил, как рядом, тут же на ступенях, - откуда успел взяться? - шумно вобрал в легкие воздух огромный Родзянко:
- Я вас приветствую, господа офицеры, юнкера, солдаты и рабочие! Я приветствую вас, пришедших сюда и тем доказавших ваше желание помочь усилиям Государственной думы водворить порядок в том разбушевавшемся море беспорядков, к которому нас привело несовершенство правления. Я приветствую вас еще и потому, что вы, молодежь, - основа и будущее счастье великой России!.. Полпое единение армии, народа и Государственной думы обеспечит нашу мощь и нашу силу!..
Войска и горожане подходили и подходили. Так получилось, что выступали они только вдвоем - друг за другом, по очереди: Керенский и Родзянко, Родзянко и Керепский. Остальные устранились. Ретировались. Иногда говорили одновременно - с разных концов парадной лестницы. И голоса их звучали дуэтом: рокочущий бас и высокий баритон. Скоро оба осипли. Это не имело значения. В шуме их слова все равно невозможно было разобрать. Люди кричали "ура!" и поднимали шапки, винтовки и флаги просто потому, что были опьянены свободой и такой быстрой, как им казалось, победой.
В три часа дня Временпый комитет Думы собрался в том же председательском кабинете.
- Нужно выпустить воззвание.
Родзянко погрузился в кресло, налег на стол. Начал энергично писать. Остальные терпеливо ждали. Накопец он отбросил ручку на синее сукно:
- Разрешите прочесть, господа. Прокашлялся:
- Итак, "Воззвание. "Временный комитет членов Государственной думы при тяжелых условиях внутренней разрухи, вызванной методами старого правительства, нашел себя вынужденным взять в свои руки восстановление государственного и общественного порядка. Сознавая всю ответственность принятого им решения, Комитет выражает уверенность, что население и армия помогут ему в трудной задаче создания нового правительства, соответствующего желаниям населения и могущего пользоваться его доверием..." Как,господа?
