Дмитрий Волкогонов - Ленин: политический портрет. Кн. 2.
Действительно, сама практика "закрытых заседаний" была особым секретом. Далее Андропов предлагает: "При таком положении крайне необходимо принять срочные меры оперативного порядка, которые позволяли бы контролировать работу Н.С.Хрущева над воспоминаниями и предупредить вполне вероятную утечку партийных и государственных секретов за границу. В связи с этим полагали бы целесообразным установить оперативный негласный контроль над Н.С.Хрущевым и его сыном Сергеем Хрущевым… Вместе с тем было бы желательно, по нашему мнению, еще раз вызвать Н.С.Хрущева в ЦК КПСС и предупредить об ответственности за разглашение и утечку партийных и государственных секретов и потребовать от него сделать в связи с этим необходимые выводы…"
В Политбюро всполошились. Неслыханно! Хрущеву позволили спокойно ковыряться на клумбах с цветами, не отправили на Колыму, а он взялся за "воспоминания"! Пресечь, остановить. Немедленно! На заседании "ленинской" коллегии 27 марта 1970 года поручили И.В.Капитонову и Ю.В.Андропову переговорить с Хрущевым "в соответствии с обменом мнениями на заседании Политбюро ЦК".
Переговоры с Хрущевым "в соответствии с обменом мнениями на заседании Политбюро" мало что дали. Отставной Первый секретарь стал только осторожнее, как и его сын. Но тем не менее более двух тысяч надиктованных Хрущевым страниц КГБ смог заполучить. Но это была лишь копия. С помощью сына и еще одного родственника рукопись оказалась на Западе. Сам Хрущев об этом не знал. Стало ясно — публикации не избежать. Тогда решили еще "надавить" на одного из верных ленинцев, чтобы он сам признал материал, оказавшийся за границей, "фальшивкой".
Как будто бы добились своего. Но Хрущев продолжал копаться в бумажках своих воспоминаний.
Политбюро решило еще раз побеседовать с Хрущевым. Поручили это сделать председателю Комитета партийного контроля А.Я.Пельше и членам комитета С.О.Постовалову и Р.Е.Мельникову. Часовая беседа, хорошо записанная стенографистками Соломоновой и Марковой, — готовый сценарий исторического фильма. Я не имею возможности воспроизвести его в книге из-за объема, но приведу лишь несколько фрагментов беседы, которые, как мне думается, характеризуют партийные нравы коммунистов, атмосферу политического сыска, культивируемую Политбюро, и независимое, смелое поведение Хрущева. Целью "беседы" было намерение заставить отказаться Хрущева от авторства мемуаров и признать их фальшивкой. Итак, некоторые фрагменты из беседы в Комитете партийного контроля с бывшим Первым секретарем.
"Пельше: По сообщению нашего посла т. Добрынина, 6 ноября в Нью-Йорке представители американского журнально-журнально-издательскогоконцерна "Тайм" официально объявили о том, что они располагают "воспоминаниями Н.С.Хрущева"… Может быть, вы прямо скажете нам, кому передавали эти материалы для публикования за рубежом.
Хрущев: Я протестую, т. Пельше У меня есть свои человеческие достоинства, и я протестую. Я никому не передавал материал. Я коммунист не меньше, чем вы.
Пельше: Надо вам сказать, как они туда попали.
Хрущев: Скажите вы мне, как они туда попали. Я думаю, что они не попали туда, а это провокация.
Пельше: Вы в партийном доме находитесь…
Хрущев: Никогда, никому никаких воспоминаний не передавал и никогда бы этого не позволил. А то, что я диктовал, я считаю, это право каждого гражданина и члена партии.
Пельше: У нас с вами был разговор, что тот метод, когда широкий круг людей привлечен к написанию ваших мемуаров, не подходит…
Хрущев: Пожалуйста, арестуйте, расстреляйте. Мне жизнь надоела. Когда меня спрашивают, я говорю, что я недоволен, что я живу. Сегодня радио сообщило о смерти де Голля. Я завидую ему…
Пельше: Вы скажите, как выйти из создавшегося положения?
Хрущев: Не знаю. Вы виноваты; не персонально вы, а все руководство… Я понял, что, прежде чем вызвать меня, ко мне подослали агентов…
Пельше: То, что вы диктуете, знают уже многие в Москве.
Хрущев: Мне 77-й год. Я в здравом уме и отвечаю за все слова и действия…
Пельше: Как выйти из этого положения?
Хрущев: Не знаю. Я совершенно изолирован и фактически нахожусь под домашним арестом. Двое ворот, и вход и выход контролируются. Это очень позорно. Мне надоело. Помогите моим страданиям.
Пельше Никто вас не обижает.
Хрущев: Моральные истязания самые тяжелые.
Пельше: Вы сказали: когда я кончу, передам в ЦК.
Хрущев: Я этого не говорил. Тов. Кириленко предложил мне прекратить писать. Я сказал — не могу, это мое право…
Пельше: Мы не хотим, чтобы вы умирали.
Хрущев: Я хочу смерти.
Мельников: Может быть, вас подвел кто-то?
Хрущев: Дорогой товарищ, я отвечаю за свои слова, и я не сумасшедший. Я никому материалы не передавал и передать не мог.
Мельников: Вашими материалами пользовался не только сын, но и машинистка, которую вы не знаете, писатель беспартийный, которого вы также не знаете, и другие.
Хрущев: Это советские люди, доверенные люди.
Мельников: Вы не стучите и не кричите. Вы находитесь в КПК и ведите себя как положено…
Хрущев: Это нервы, я не кричу. Разное положение и разный возраст.
Пельше: Какие бы ни были возраст и нервы, но каждый член партии должен отвечать за свои поступки.
Хрущев: Вы, т. Пельше, абсолютно правы, и я отвечаю. Готов нести любое наказание, вплоть до смертной казни.
Пельше: КПК к смертной казни не приговаривает.
Хрущев: Практика была. Сколько тысяч людей погибло. Сколько расстреляно. А теперь памятники "врагам народа" ставят…
Пельше: 23 ноября, то есть через 13 дней, они ("Воспоминания". — Д.В.) будут в печати. Сейчас они находятся в типографии…
Хрущев: Я готов заявить, что никаких мемуаров ни советским издательствам, ни заграничным я не передавал и передавать не намерен. Пожалуйста, напишите.
Постовалов: Надо думать, и прежде всего вам, какие в связи с этим нужно сделать заявления, а их придется делать…
Хрущев: Я только одно скажу, что все, что я диктовал, является истиной. Никаких выдумок, никаких усилений нет, наоборот, есть смягчения. Я рассчитывал, что мне предложат написать. Опубликовали же воспоминания Жукова. Мне жена Жукова позвонила и говорит: Георгий Константинович лежит больной и лично не может говорить с вами, но он просит сказать ваше мнение о его книге… Я, говорю, не читал, но мне рассказывали люди. Я сказал: отвратительно и читать не могу то, что написано Жуковым о Сталине. Жуков — честный человек, военный, но сумасброд…
Постовалов: Вы же сказали, что не читали книгу.
Хрущев: Но мне рассказали.
Постовалов: Речь идет не о Жукове.
Хрущев: Тов. Пельше не дал закончить мысль. Обрывать — это сталинский стиль.
Пельше: Это ваши привычки.
Хрущев: Я тоже заразился от Сталина и от Сталина освободился, а вы нет…
Мельников: Вы, т. Хрущев, можете выступить с протестом, что вы возмущены.
Хрущев: Я вам говорю, не толкайте меня на старости лет на вранье…
Пельше: Нам сегодня стало известно, что американский журнально-издательский концерн "Тайм" располагает воспоминаниями Хрущева, которые начнут публиковаться там. Это факт… Хотелось бы, чтобы вы определили свое отношение к этому делу, не говоря о существе мемуаров, что вы возмущены этим и что вы никому ничего не передавали…
Хрущев: Пусть запишет стенографистка мое заявление.
Из сообщений заграничной печати, главным образом Соединенных Штатов Америки и других буржуазных европейских стран, стало известно, что печатаются мемуары или воспоминания Хрущева. Я возмущен этой фабрикацией, потому что никаких мемуаров никому я не передавал — ни издательству "Тайм", ни другим кому-либо, ни даже советским издательствам. Поэтому считаю, что это ложь, фальсификация, на что способна буржуазная печать…"
Нужно отдать должное бывшему Первому секретарю: несмотря на выкручивание рук, он признал только, что не передавал лично своих воспоминаний, что было правдой. Но он не отказался от того, что содержали воспоминания.
Этот пространный диалог одного из опальных "ленинцев" с номенклатурной инквизицией, помимо чисто человеческого колорита, рельефно показывает партийные нравы, столь усиленно культивируемые Политбюро. С ленинских времен тайны, секреты партии стали выражением ее универсального политического средства: лжи. Слова престарелого Хрущева: "Не толкайте меня на старости лет на вранье" — лишь на единичном уровне отражают то господство неправды, фальсификаций, лжи, которые использовала коммунистическая партия. Объективности ради надо сказать, что мы все (точнее, может быть, огромное большинство) верили этой лжи, способствовали ее распространению, были ее пленниками.
