Татьяна Павлова - Закон свободы: Повесть о Джерарде Уинстэнли
Подписи под памфлетом не было. Но Джерард, читая, узнавал свои мысли и улыбался. Быстро же они сумели его напечатать! Семя и вправду было брошено в готовую почву.
5. ПРАЙДОВА ЧИСТКА
Генри поплотнее запахнул плащ на груди; режущий ночной ветер пронизывал до костей. До смены караула оставалось еще часа два. Весь ноябрь его словно лихорадило — вместе с Лондоном, вместе со всей страной. Письмо от Кромвеля он, разумеется, доставил по назначению, за что удостоился благосклонного взгляда скупого на похвалу Айртона. И началось. Будто это он, Генри, сорвал какую-то невидимую пружину, и события стали раскручиваться все быстрее, все ошеломительнее. Седьмого ноября на хорах церкви в Сент-Олбансе генерал Фэрфакс, который до сих пор числился главнокомандующим, созвал Военный совет. Именно на хорах, а не внизу, ибо то был не Совет Армии, а Совет офицеров; от рядовых никого не допустили. Конечно, Фэрфакс понимал, что, если бы он дозволил войти туда солдатским агитаторам, они немедленно потребовали бы суда над королем.
Генри поежился под ветром, потоптался, чтобы хоть немного отошли закоченевшие ноги, и вдруг усмехнулся себе под нос. Фэрфакс суда не хотел, а вот Айртон, зять Кромвеля, похоже что и хотел. Он положил на стол перед Советом ремонстрацию, где говорилось, что Карл ответствен за всю кровь, пролитую в Англии. Под этой ремонстрацией подписался бы любой из левеллеров, да что там — все рядовые! Фэрфакс с застывшим на лице выражением недовольства ответил, что не желает потворствовать разрушительным намерениям.
Но Айртон, этот холодный и трезвый Кассий — более трезвый, чем сам Кромвель! — знал, как действовать. 15 ноября в таверне «Лошадиная голова» он созвал левеллеров и после жарких споров договорился с ними. Он настаивал на том, что королю надо отрубить голову, но сначала распустить парламент. А левеллеры требовали сначала ввести в действие их конституцию «Народное соглашение», иначе армейские офицеры заберут себе всю власть. Генри готов был побиться об заклад, что Айртон затеял этот сговор с левеллерами сразу после того письма, что он привез от Кромвеля! Выходило, что Кромвель — тайный устроитель всего этого дела, а Генри — его орудие, и орудие Судьбы, толкавшей Англию к великим переменам.
20 ноября «Ремонстрация Армии» была представлена на обсуждение палат и отвергнута. Опасность росла. Король вот-вот может подписать договор с парламентом, и тогда прощай, свобода! Карл возложит всю вину на Армию, и палач не будет успевать вытирать кровь с топора на Тауэр-хилле. Надо было спешить, и 30 ноября из Виндзора выходит декларация Армии, где заявляется, что она намерена обратиться к исключительным мерам — к суду божию.
В палате общин знаменитый депутат Уильям Принн предложил объявить Армию мятежной. В ответ она снялась из Виндзора и второго декабря, громыхая железом, прошла по улицам Лондона. Офицеры заняли Уайтхолл. Четвертого декабря пронеслась весть, что переговоры на острове Уайт прерваны, король взят под стражу и переведен в замок Херст — тюрьму на побережье Ла-Манша. Пресвитериане подняли настоящую бурю в парламенте. Их было большинство, и они постановили, что похищение короля произошло без ведома и согласия палаты. Всю ночь палата не расходилась: депутат Принн произносил речь. Всю ночь он, лишенный обоих ушей по приговору королевского суда, трижды выставлявшийся у позорного столба, претерпевший публичное сожжение своих трактатов, восемь лет сидевший без чернил и бумаги в тюрьме, приговоренный королем за яростное пресвитерианство, за нападки на королеву к огромному штрафу, — доказывал, вопреки своему горькому опыту, необходимость договориться с королем.
И после этого беспримерного заседания, которое длилось 24 часа, депутаты решили большинством голосов, что переговоры с королем продолжить следует. Это было все равно что восстановить Карла у власти. Республикански настроенные члены палаты общин принялись составлять протест. Прямо с этого бессонного заседания они пришли в Уайтхолл к офицерам и несколько часов сидели с ними над списками депутатов, обсуждая поведение и образ мыслей каждого.
Что-то будет, нет, право, что-то будет!
Генри стоял у дверей Вестминстера в этот предутренний час, и все существо его было исполнено горячего, напряженного ожидания. Он ждал с почти детским нетерпением великих и грозных событий — сейчас, быстрее, сию минуту! И отдаленный дробный топот копыт, который внезапно донесся до его слуха, не удивил его, не испугал, а лишь заставил сжаться в готовности каждый мускул.
Отряд всадников с факелами показался из-за готического выступа стены, Генри на всякий случай взял на караул. И мысленно похвалил себя: он узнал майор-генерала Скиппона, начальника лондонского ополчения, своего командира. Генерал подъехал вплотную, вгляделся и махнул рукой:
— Лейтенант Годфилд, приказываю вам оставить пост. Армия берет на себя охрану парламента. — Он наклонился чуть ниже, голос его потеплел. — Идите, отсыпайтесь. Сюда идут солдаты.
— Но генерал! — Генри сделал шаг вперед, горло перехватило от обиды. — Как же я могу… Я должен видеть. Дозвольте остаться!
— Я говорю вам, сюда идет Армия! — Скиппон повысил голос, глубокие морщины при свете факелов проступали особенно резко. — Что сейчас наша милиция! Армия вступила в дело, вы понимаете? Приказываю вам сняться! Я сейчас поворочу назад вашу смену.
Генри так страстно желал остаться, так стремился к этому! Он зашептал горячо и просительно:
— Генерал, я прошу вас, очень прошу… Дозвольте мне хоть одним глазком посмотреть. Не как солдату милиции, а просто как человеку. Как я могу уйти, когда… когда… — голос его прервался, ему почудилось, что суровые черты Скиппона смягчились.
— Идите к дверям палаты общин, — тихо сказал он, пригнувшись к холке коня. — Станьте там в сторонке на лестнице и наблюдайте. Кто знает, может быть, это утро войдет в историю.
Он пришпорил коня и поскакал впереди своих ополченцев к следующему посту, а Генри, вдруг почувствовав себя свободным и одиноким, быстрыми шагами обогнул угол, пересек по стриженой мерзлой траве лужайку и свернул за следующий выступ.
То, что он увидел, наполнило его грудь еще большим волнением. Вспыхивающие в свете факелов каски пехоты плотным строем сомкнулись у главных дверей парламента. Поднятые мушкетные стволы и пики щетинились, зажженные фитили и костры зловеще отражались в доспехах. Эскадроны кавалерии охраняли подступы к палате снаружи, отдельные группы всадников передвигались сомкнутым строем. Слышался топот копыт, звуки шагов по каменным ступеням, изредка выкрики команды. Генри стал пробираться за спинами солдат к широкому порталу двери, держась поближе к стене и неслышно ступая. Его не заметили. Он встал совсем близко от входа и начал смотреть.
Солдаты двумя шеренгами стояли у двери, и нижний зал, вероятно, тоже был заполнен ими. Внезапно с внешней стороны произошло движение, шеренги войск расступились и пропустили запряженную четверкой карету.
В тот же миг ударил колокол башенных часов. Утро настало, депутаты должны были скоро занять свои места в парламенте.
Из кареты вышли двое в штатском платье и прошли к дверям. Их пропустили. Подъехала вторая карета, за ней еще две. Депутаты прибывали, солдаты теснились, чтобы дать им пройти. Генри тоже проскользнул между людьми, затесался в группу прибывших и беспрепятственно прошел через готический портал входа.
В зале было полно солдат, депутаты устремлялись к лестнице, ведущей в палату общин. На лестнице друг против друга стояли кирасиры, по одному на каждой ступеньке. Между ними депутаты толпились в неразберихе, сверху слышался шум.
— Нет! Вы не войдете! — вдруг властно сказал кто-то сверху. Генри взглянул туда из-за спин кирасиров и увидел, что на самом верху лестницы, широко расставив ноги и загораживая вход в палату, стоит высокий краснолицый человек с бумагами в руке. Из-за его плеча, поминутно заглядывая в бумаги и что-то шепча ему на ухо, выглядывает румяный улыбающийся лорд Грей. Рядом стоит растерянный служитель палаты.
— Вы не имеете права! Я член палаты и иду выполнять свой долг. Это нарушение привилегий парламента! — ступенькой ниже размахивал руками, пытаясь прорваться в зал, невысокий человек.
— А я вам говорю, вас в списках нет. Вас приказано арестовать, господин Принн! — загремел краснолицый.
— Полковник Прайд, по какому праву… Это ни на что не похоже! Я по своей воле не сделаю ни шагу назад!
— Тогда пеняйте на себя!
Краснолицый, которого назвали Прайдом и в котором Генри узнал героя Нэсби и Престона, кивнул рядом стоявшему солдату. Тот, быстро и ловко взяв Принна за плечи, развернул его и легким пинком сбросил вниз, на руки депутатов. В этой сцене было что-то непристойное, что-то оскорбительное. Солдаты громко захохотали. Генри надолго запомнил жалкую возмущенную гримасу щербатого рта и черную неровную дыру на месте уха, открытую взметнувшимися волосами.
