Михаил Елисеев - Митридат против Римских легионов. Это наша война!
И тем не менее в рядах войск Митридата оказалось «пятнадцать тысяч рабов, которых царские полководцы набрали по городам, объявили свободными и включили в число гоплитов ». Трудно сказать, занимались ли понтийские стратеги самодеятельностью или выполняли приказ своего царя, но вместо повышения боеспособности армии шло просто тупое увеличение ее численности, потому что боевые качества вчерашних рабов, мягко говоря, оставляли желать лучшего. И дело даже не в том, что, струсив, они могли разбежаться при виде легионов, наоборот, когда человек сражается за свою свободу, он способен проявить чудеса героизма. Дело в том, что полноценно обучить их военному делу в столь короткий срок и влить в состав армии, основой которого является фаланга, практически невозможно. Одно дело дать этим рабам в руки сариссы, построить квадратом и тупо сказать: стоять здесь! И совсем другое — добиться от них того, чтобы этот квадрат мог слаженно выполнять все команды и маневрировать на поле боя. Обучение строю фаланги было делом сложным и трудоемким, это требовало значительного времени, и недаром Полибий писал, что во время II Македонской войны весь мир с нетерпением ожидал, когда на поле боя встретятся римские легионы и армия Македонии, потому что македонцы «владели искусством фаланги». Э. Бикерман очень доступно изложил те принципы, которые лежали в основе строя фаланги, и из них видно, что она являлась очень сложным военным организмом: «Однако тактическое использование фаланги предполагало долгое и регулярное обучение каждого солдата в строевых условиях. Если компактность строя нарушалась, фаланга была обречена на гибель. Обращение с сариссой — копьем длиной более чем шесть метров — требовало специальной выучки. Ни варвары, ни гражданское ополчение греков, ни даже наемники, умело пользовавшиеся мечом и копьем, не были способны к той боевой дисциплине, которая была абсолютно необходима для того, чтобы каре из 20 000 человек могло маневрировать на поле боя ». К этому добавить абсолютно нечего, а потому вопрос о том, откуда у вчерашних невольников могли взяться те боевые навыки, которые необходимы для сражения в правильном строю, остается открытым. А для себя отметим, что именно эта «фаланга рабов» является самой уязвимой частью понтийской армии. Правда, не надо думать, что все зачисленные в армию рабы получили доспехи и оружие фалангитов, какую-то часть из них могли снарядить как гоплитов, а кого-то и вовсе отправить в ряды легковооруженных.
Что же касается численности армии Суллы, то ее состав исследователи определяют по-разному. Е. А. Молев считает, что к началу боев в Центральной Греции его армия насчитывала меньше 15 000 воинов, a Л. А. Наумов замечает, что такая цифра появилась только после того, как проконсул соединился с легионом Гортензия. С учетом тех страшных потерь, которые римлянин понес во время боев за Пирей, а также вследствие того, что в Афинах он был просто обязан оставить гарнизон, данные Л. А. Наумова выглядят предпочтительнее. Недаром Сулла так спешил на соединение с Гортензием, понимая, что в том случае, если их войска не объединятся, то его пребывание в Греции закончится катастрофой. Но ему опять повезло — небезызвестный Кафис провел легион так, что он разминулся с понтийскими войсками, и римские отряды, наконец, соединились, а затем выдвинулись на Элатийскую равнину. Что же касается римской кавалерии, то количество всадников определяется в полторы тысячи, да и по своим боевым качествам они значительно уступали наездникам из армии Митридата — причин гордиться своей конницей у Республики не было никогда! Помимо прочего, Сулла располагал и значительным контингентом мобильных войск, которым в предстоящих боях предстояло сыграть одну из решающих ролей.
* * *Когда армия Суллы появилась в Беотии, то объединенное понтийское войско его поджидало. Архелай явно не стремился к схватке с римлянами, и дело не в том, что он их боялся, стратег бил Суллу и не один раз, а в том, что считал, что последнего можно победить и без сражения. Время сейчас работало на понтийцев, как повернутся дела для Суллы в Италии было неясно, подкреплений, кроме подошедшего легиона Гортензия, ему ждать теперь неоткуда, а располагая количественным и качественным превосходством в кавалерии, понтийские стратеги могли создать врагу проблемы с продовольствием. С другой стороны, Сулла здорово рисковал, потому что был вынужден расположиться на Беотийской равнине, которая опять-таки была пригодна для действий понтийской конницы, а он ей практически ничего не мог противопоставить. Поэтому проконсул засел в укрепленном лагере и стал выжидать, какой оборот примут дальнейшие события, а они, судя по всему, назревали нешуточные: понтийцы решили вызвать римлян на бой. Построив свои войска в боевые порядки, стратеги Митридата попытались выманить врагов из лагеря, но произошло невероятное — легионеры струсили и отказались вступать в бой! Это стало откровением даже для Суллы, он ожидал чего угодно, но только не подобного сценария, и поэтому бешенство, в которое впал проконсул, было легко объяснимым. Тщетно римский командующий распинался перед своими подчиненными, тщетно взывал к их храбрости и патриотизму. Римляне обделались крепко, и никакая сила не могла заставить их покинуть укрепленный лагерь. А когда смысл происходящего дошел до понтийских солдат, насмешкам и издевательствам с их стороны не было предела, и Сулла, стоя на лагерном валу и наблюдая за разъезжавшими по равнине всадниками, лишь багровел от злости и сжимал кулаки в бессильной ярости. Итогом же подобной трусости со стороны римлян стало то, что воины Митридата, преисполнились к врагу презрения и, не слушая своих командиров, в поисках грабежа и добычи разбрелись по окрестностям. Вот казалось бы шанс, победа сама идет римлянам в руки — ударь по врагу в этот момент — и все! Но не тут-то было! Легионеры по-прежнему предпочитали отсиживаться в лагере и из-за валов наблюдать за противником, избегая вступать с ним в бой.
Но тут Сулла озверел по-настоящему, и заслуженная кара обрушилась на трусливые легионы — командующий заставил их копать. Наверное, с древнейших времен и до наших дней это наказание является самым неприятным для рядового состава, особенно, когда это копание лишено всякого смысла. Легионеры занялись тем, что стали отводить русло реки Кефиса и рыть для этого многочисленные рвы, а командующий спуску не давал, гонял своих подчиненных без жалости, жестоко карая лентяев и уклонистов. Не можешь работать мечом, работай лопатой! — такой примерно лозунг бросил проконсул в массы, и к исходу третьего дня легионеры ощутили разницу между этими двумя видами работ. Окружив своего командира, они стали убеждать его, что полны храбрости и желания помериться силами с врагом, на что Сулла ехидно заметил, что «слышит это не от желающих сражаться, а от не желающих работать». Но, пользуясь моментом, сменил гнев на милость и указал солдатам на стоявший неподалеку от лагеря холм, к которому через равнину пылили отряды «медных щитов» под командованием Архелая. Видя, что появился реальный шанс избавиться от ненавистных земляных работ, легионеры побросали заступы, схватили пилумы и мечи, и, пользуясь близостью расстояния, достигли холма первыми, где успешно отразили вражескую атаку. После этого понтийская армия снялась с лагеря и не спеша двинулась в сторону города Херонея, а Сулла, желая не допустить того, чтобы этот населенный пункт достался врагу, послал туда легион Габиния, который и пришел туда первым. Это создавало определенные проблемы для понтийской армии, но главная их беда была в другом — отсутствии единого руководства.
Не случайно Плутарх очень часто о командующих армией Митридата говорит во множественном числе, это явно свидетельствует о том, что каждый из стратегов мнил себя главным и тянул одеяло на себя. Мало того, войско это почувствовало, и дисциплина начала стремительно падать — дрязги среди высших командиров не способствовали поднятию боевого духа. Фраза Плутарха, что «…враги, которые и без того были не слишком послушны своим многочисленным начальникам », объясняет очень многое, и главное, что между Таксилом и Архелаем существовали серьезные разногласия на дальнейшие способы ведения войны. Архелай был против решающего сражения, «считая разумным затянуть военные действия, чтобы оставить противника без припасов», когда другие командиры, во главе с Таксилом, считали наоборот. Герой обороны Пирея Суллы не боялся, он бил его не раз и трепета перед римскими легионами не испытывал, но в то же время прекрасно был знаком с их великолепными боевыми качествами. Видя другой путь к победе, причем малой кровью, он отстаивал его, исходя из собственного опыта, — время работало не на Суллу, а на Митридата, обстановка в Италии могла взорваться в любой момент. Если тянуть время, то проконсул начнет спешить, а спешка плохой помощник и рано или поздно римлянин сделает ошибку, которая может привести его к гибели. Но так считал только Архелай, остальные были явно противоположного мнения, и когда понтийская армия подошла к Херонее, то, увидев, что там находится римский легион, расположилась лагерем неподалеку, не рискнув идти на штурм, — к городу приближался Сулла.
