Павел Федоров - Агафон с Большой Волги
- Ты о чем-то хотел меня спросить? - Прикрывая высокую белую грудь отворотом халата, она чего-то напряженно ждала. Это передалось и ему.
Он уже забыл, о чем хотел спросить. Сказал первое, что пришло в голову:
- Может... поженимся?
- А не убежишь? - напомнила она.
И он не убежал... От этих воспоминаний чутко содрогнулось сердце. Даже голос Зинаиды слышался отчетливо, явственно:
- Тебе нужно учиться. Мы с твоей мамой говорили много и хотим порекомендовать один очень приличный институт... - говорила она.
- А в институт международных отношений трудно сдать? - неожиданно спросил тогда Агафон.
- Надо хорошо знать хотя бы один иностранный язык, ну и конечно...
- Ну и конечно, солидное положение родителей? - прервал ее Агафон.
- Сейчас это почти не имеет никакого значения. Я тебе рассказывала о моей работе с мужем за границей. Ну и об этом институте тоже говорила подробно. А вчера вдруг меня начала расспрашивать Клавдия Кузьминична и позже в кабинете Андриян Агафонович. Я обещала ему поговорить с моим бывшим мужем. Он там ведет кафедру товароведения...
- Того-то еще зачем впутывать? - возбужденно спросил Агафон. Сама идея поступления в этот институт и горячее, искреннее участие Зины привлекли и как-то покорили его, но вот протекция ее бывшего мужа смущала и шокировала.
- Мне самой неприятно просить его, но ради тебя я готова на все...
- Думаю, что комсомольская организация даст мне хорошую рекомендацию в этот институт, - сказал Агафон и шумно вздохнул.
- Неплохой институт, что и говорить, - с сожалеющими в голосе нотками проговорила Зинаида Павловна, как будто давая понять, что он волен выбрать, что хочет, а она сыта международными делами по горло.
- Пока ты будешь учиться, о женитьбе не может быть и речи. Да и вообще... Хорошо, миленький? А пока я тебя по английскому натаскаю, как лорда Бивербрука...
- Таскай, только не за уши и не увиливай от прямого ответа. Как же нам все-таки быть, а? Может, поженимся?
Агафон взъерошил волосы, прошелся в угол и сел на свое место.
- Не знаю, - ответила она. - Развода он не даст...
- Кто же знает? А ты роди мальчишку, вот ему и развод!
- Боже мой! - воскликнула Зинаида Павловна. - Откуда ты только взялся на мою голову? Хорошо. Я подумаю...
- Опять одна будешь думать?
- Да, буду думать одна. Ты свое слово сказал, и я счастлива. Ох, Гошенька, как я счастлива, даже самой боязно. - Она прикрыла глаза и задумалась; отвлекаясь от прежней, беспокоившей ее мысли, продолжала: - А пока мы работаем в бухгалтерии... Давай работать, родненький. Мы ведь сегодня ничего не делаем, а все говорим, толкуем... Чтобы не забыть, запиши себе: когда будешь проверять ездки, обязательно побывай на карьере четвертого строительного участка, сличи у их учетчика выработку экскаватора, работающего на загрузке наших машин песком, щебенкой и гравием. Мы их здесь сверим и определим точную норму выработки, узнаем фактический объем по кубатуре.
- А ты, оказывается, дотошная! - подивился Агафон.
- А как же, миленький! Люблю во всем определенность, четкость и полный ажур, - ответила она и радостно засмеялась.
Вскоре Зинаида Павловна уехала по делам службы в Москву. Каждый вечер Агафон выходил встречать очередной теплоход московского рейса, с которым должна была вернуться Зинаида, но она задержалась на целых три дня.
Наконец приехала утомленная, чем-то подавленная. Над Волгой свирепо бушевала июльская, какая-то необычная тропическая гроза, вполнеба освещая вспышками молнии хмурый Окатовский лес. Потом хлынул косой ливень. Яростный гром сливался с тревожными гудками пароходов, опасавшихся столкновения в узком скнятинском фарватере. Несли чемоданы, и оба промокли до нитки. Помогая Зинаиде раздеться, Агафон торопливо, перескакивая с одного на другое, говорил:
- С приписками шоферов на карьере я разобрался.
- Вот молодец-то! Ну и как?
- Точно. Хабарники. Прикончил я их напрочь.
- Как прикончил? - тревожно спрашивала она.
- Составил акт и написал статью, аки сегодняшний гром. Хрустальный сказал, что напечатает. С сокращениями, конечно. Я сказал ему: "Шут с тобой, сокращай сколько влезет".
- Ты опять за старое?
- К слову пришлось. Вел себя тихонечко... ну, шоферам, понятное дело, отпустил с довеском... Взял машину и ездил с ними, всю ихнюю липу засек по спидометру. А там на карьере учетчица Верочка помогла. Так, девчонка, на синичку похожая, в черно-желтом платьишке, маленькая, конопатенькая, словно оправдывался Гошка.
- Влюбился, поди, без меня-то?
- Если бы еще задержалась, могло случиться... Хотя она же девчонка. А вывела всех на чистую воду. Они даже экскаваторщика и ее пытались завербовать... Насчитал я им на приписки несколько сот рублей. Отец сказал, что со всех нужно удержать из зарплаты. Двое уже внесли по сотне с лишним. Каков ревизор?
- Молодец, Гоша! Для тебя тоже есть радость. Ты допущен к экзаменам в институт международных отношений. Целуй. - Зинаида подставила ему щеку.
- От кого узнала? - спросил Агафон.
- От бывшего благоверного...
- Значит, встречались? - тревожно спросил он, покусывая обветренные губы и чувствуя, что от него разит бензином, мазутом. Ведь без нее он снова садился за руль и гонял машину шибче прежнего...
- Да, встречались. Развода давать не хочет. Собирается сюда приехать на целый месяц.
- И ты разрешила?!
- Он в отпуске и моего разрешения не спрашивал. У него своя "Волга", сам водит, куда хочет, туда и едет. Ты только спокойней. Я ведь здесь постоянно прописана и дам объявление в твою милую газету - ясно, ревнивец?
- Ясно. Но видеть его не могу. Он тоже хлопотал за меня?
- Раз я его сама просила в письме, значит, хлопотал...
- Но это же нечестно?
- Что нечестно?
- Просить за меня. Я у него жену отнял, да еще... - Агафон не договорил, сердито засопел носом и отвернулся.
- Ты меня ни у кого не отнимал. Я, миленький, сама тебя нашла и никому уступать не собираюсь, пока сам не бросишь.
...Перед его поездкой в Москву мать заперлась с ним в комнате и без всяких предисловий категорически потребовала, чтобы он прекратил всякое, как она выразилась, баловство с бухгалтершей.
Сидя на маленькой скамеечке, Агафон шнуровал ботинок. Выслушав горькие упреки матери, ниже наклонил голову и долго не отвечал ей.
- Что у тебя, рот зашит? - раздраженно спросила Клавдия Кузьминична.
- Мам, не могу я без нее... - виновато и упрямо проговорил он.
- Ну не дурачок ли, господи боже мой!
- Бога, мамулька, оставляю тебе, а сам иду.
- Ты куда идешь?
- К ней иду. Куда же мне идти после такой беседы?
- Ступай, ступай... Там тебя ждут, конечно...
В Москве после сдачи экзаменов Агафон купил себе новое пальто с хлястиком и два костюма: один коричневый, другой зеленоватый с темными, как у зебры, полосками. В полосатом костюме он возвращался в Большую Волгу по улице, высокий, с гордо приподнятой головой, без кепки, с взъерошенными, густо вьющимися волосами.
В конце августа было жарко и сухо. Из садов аппетитно выглядывали румяные крутобокие яблоки. В начинавших желтеть листьях поникшие на подпорках ветки плотно облепили сизоватые, медленно дозревающие сливы. В прозрачном остывающем воздухе уже вяло подлетывали пестрые шелкокрылые бабочки. Небо заволакивалось грустными предосенними облаками, а сочные гроздья рябины все ярче окрашивались в свой оранжевый цвет. Где-то близко в переулке разухабисто взвизгнула гармошка, заглушая пьяные голоса, певшие непристойную частушку. Агафон вспомнил, что сегодня в Окатове престольный праздник.
"Эй вы, похабники!" - подмывало крикнуть гулякам, но он вдруг вспомнил, что должен теперь, как будущий дипломат, держаться нейтралитета, и, опустив голову, по инерции быстро прошел вперед. Поднял глаза, когда поравнялся с домом Зинаиды. У ворот стояла новенькая голубая "Волга". Гошка оторопело замедлил шаги. Навстречу ему вдоль улицы шла уборщица тетя Дуня; поравнявшись с ним, торопливо зашептала:
- Не ходи туда... Ночью муж приехал. Так-то, милый... Не тем ты аршином кусочек себе отмерил. Наперед я знала... Ох, господи боже мой! Домой иди. Не торчи тут на людях, матерю не позорь, шалавый, да и себя тоже. Мыслимое ли дело, такому парню за чужой, мужней женой шлендать! Фу, бесстыжий какой! - Дуня отвернулась и пошла прочь.
Агафон круто свернул в проулок, вышел на окраину окатовского поля. Не зная, куда идет, шагая по овсяному жнивищу, чувствовал, как стынет в груди, бешено колотится сердце. Вышел на узенькую межу картофельного загона и прилег. Долго лежал вниз лицом, протянув руку, вырвал с корнем жухлую, увядающую ботву с рассыпавшимися по сухой земле картофелинами и забросил куда-то в сторону. Гулявший по полю ветер тряхнул куст серой лебеды и обдал лицо Агафона горькой пылью. Где-то совсем близко по-свинячьи хрюкнула утробой мотора голубая "Волга" и, прошипев новой резиной, выкатилась на Калязинский большак. Агафон встал, отряхнул с костюма прилипнувшую череду, пошел к селу.
