Андрей Иванов - Повседневная жизнь французов при Наполеоне
Она действительно «необратима», как и всё перемещение собственности в годы революции. Чтобы привлечь церковь на свою сторону, государство жертвует немногим. Ведь не вся собственность церкви перешла в другие руки, а потому Наполеон готов делиться: «…все епархиальные церкви, соборы, церкви приходские и другие, не отчужденные и необходимые для богослужения, будут отданы в распоряжение епископов». «Неотчужденные священнические дома и принадлежащие к ним сады, а также доходы, которыми они пользовались и не переданные никому другому, возвращаются по назначению».
Если доходы с церковного имения не будут покрывать издержек на богослужение, то помогут прихожане или местный департамент. Кроме того, «будет взиматься десять процентов с доходов земельных имуществ, принадлежащих сельским обществам». Эти средства, собранные с домов, лесов и полей, составят вспомогательный фонд, предназначенный на «приобретение, перестройку или поправку церквей… семинарий и священнических домов».
Французское правительство разрешает частным лицам оставлять наследство церкви, делать подарки церковным имениям и семинариям, учреждать фонды для семинарий и церквей.
Но фонды должны состоять из государственных ценных бумаг, чтобы тем самым поддерживать их курс и кредит правительства. Духовенство не может через эти фонды стать владельцем недвижимости и собственником земли. (Тогда священство станет независимым, а этого нельзя допустить!)
Епископы и священники — простые слуги режима. У них есть дом молитвы и жалованье. Здание церкви отдано в распоряжение епископа, а денежное содержание поступает из казны.
Церковнослужители будут присягать Наполеону. Они принадлежат ему как подданные и как чиновники, то есть дважды. Какая уж тут христианская свобода духа!
Государство платит жалованье священникам[199], но к окладу может быть и прибавка: «Если обстоятельства потребуют, общие советы больших сельских общин будут иметь право прибавлять содержание прелатам и кюре из доходов со своих земельных имуществ или из сбора пошлин».
Архиепископы, священники и их заместители будут иметь квартиры или квартирные деньги. Семинаристы, будущие священники, избавлены от военной службы — правда, лишь временно. Ни конкордат, ни последовавшие за ним «Органические статьи», которые папа не утверждал, не говорят об избавлении духовенства от службы. Нужно быть посвященным в сан, чтобы получить окончательное освобождение от рекрутчины, но именно правительство определяет число посвящаемых и по возможности сокращает его. Например, в епархии Гренобля было лишь восемь посвящений за семь лет!
Правительство разрешает конгрегации, или ассоциации «невежествующих братьев», дочерей милосердия, сестер святого Фомы, святого Карла и другие. Государственный совет принимает и одобряет их статуты, иерархию, внутренний распорядок. Более того, Наполеон терпимо относится к тому, что между 1804 и 1814 годами стихийно возникают пятьдесят четыре новых духовных общества, не представивших на рассмотрение правительства своих уставов. Император говорит, что «существуют характеры и воображения всякого рода; не следует стеснять даже заблуждений, если только они не вредны; для некоторых душ аскетическая общая жизнь — единственное прибежище; если они стремятся только к этому, не следует им мешать; можно делать вид, что их не замечаешь».
Во что обходилась церковь государству? Поначалу, то есть после заключения конкордата, пятьдесят епископов вместе получали 650 тысяч франков в год, приходские священники — немногим более 4 миллионов. Заместители священников и викариев должны получать жалованье за счет доходов с церковных имений и обществ прихожан. К 1807 году расходы на культ возросли до 12 миллионов.
У ведомства есть опекун — министр культов Порталис[200]. Он хорошо понимал свою задачу: «Власть государства не прочна, когда в его владениях есть люди, пользующиеся большим влиянием на умы и на совесть, если эти люди не зависят от него хотя бы в каком-нибудь отношении».
Абсолютный контроль установлен и над семинариями. Наполеон считал, что надо устроить общественные семинарии — а иначе появятся частные, что уже было в ряде департаментов: «Не надо отдавать в руки невежества и фанатизма дело воспитания молодых священников».
Освобождение от воинской повинности — большая милость, и ее следует заслужить. «Надо больше хвалить императора в ваших посланиях», — говорил префект полиции Реаль новому епископу.
Хвалить своего монарха и ругать его врагов, особенно Бурбонов, а также англичан и русских — правда, по последнему пункту установки несколько раз менялись. И в отношении церкви, и в отношении печати — одним словом, всех, кто публично вещает, — Наполеон требовал, чтобы они хвалили и хулили в угодном ему стиле и даже с теми интонациями, которые он считает уместными в данный момент. А что именно надо говорить сегодня, диктовалось потребностями политики, источником которой был он сам.
Заключили конкордат — теперь папа «друг». Потом выясняется, что понтифика следует ругать — его «всемирную власть» император не признает. Французские священники не должны считать, что они принадлежат папе.
«Никакая булла, грамота, рескрипт, декрет… римского двора, даже заключающие в себе только подробности, не могут быть приняты, опубликованы, напечатаны, вообще пущены в ход без утверждения правительства. Никакое лицо, называющее себя нунцием, легатом, викарием или апостолическим комиссаром… не может без того же утверждения нести на французской почве какую-нибудь службу, относящуюся к делам галликанской церкви…»
Нельзя и переписываться с заграницей — под страхом сурового наказания: «Священнослужитель всякого исповедания, который заведет переписку с каким-нибудь иностранным двором по поводу религиозных вопросов или дел, не уведомив об этом заранее министра исповеданий и не получив его разрешения, будет наказан за один такой поступок штрафом от 100 до 500 франков и тюремным заключением от одного месяца до двух лет».
Из французских священников Наполеон более всех уважал господина Эмери[201], главу славной конгрегации Святого Сульпиция. Правитель охотно с ним советовался, однако не пощадил и его, узнав о содержании перехваченного письма одного его ученика. Это неосторожное послание указывало на то, что дух конгрегации «не хорош».
Мгновенно был издан приказ об увольнении директора. Предписывалось «на другой же день назначить нового, так же как и другое начальство, из которого ни один не может быть сульпицианцем». «Примите меры, чтобы эта конгрегация была рассеяна… Я не хочу, чтобы в парижских семинариях были сульпицианцы… Сообщите мне, в каких семинариях они служат, чтобы их оттуда удалить».
А ведь когда-то в Сен-Сюльписе учился Талейран. Он умудрялся убегать в город, к женщинам. Тогда, в старые добрые времена, в окнах имелись отверстия, которые пропускали воздух. Наступали каникулы, и разыгрывались феерии, пасторали в костелах и балеты. В этом привилегированном заведении семинаристы заботились о своей внешности, а известный парикмахер приходил их причесывать.
И что стало в Сен-Сюльписе после заключения конкордата? Дисциплина теперь монашеская, как ее описал Ипполит Тан: «Каждый день обедня и пять посещений со Святым причастием, с остановками от одной минуты до получаса; чтение по четкам шестьдесят раз “Отче наш” и “Богородице”, крестные ходы, молитвы к Пресвятой Богородице, молитвы, шепотом и вслух, особое испытание, размышление на коленях, общие назидательные чтения, молчание до часа дня, молчание за столом и слушание во время еды назидательного чтения, частые причащения, еженедельная исповедь, общая исповедь в начале года, в конце каждого месяца день уединения, после каникул и перед получением мест во все четыре ордена — восемь дней уединения, во время этих уединений не бывает никакого учения, по утрам и вечерам проповеди, духовные лекции, размышления, молитвы и обряды целый день…»
Назидательные чтения — как это тягостно! Сравним это описание со следующим, взятым из мемуаров Талейрана. Князь говорит о своих посещениях библиотеки семинарии Святого Сульпиция: «Я проводил там дни за чтением великих историков, жизнеописаний государственных людей, моралистов, некоторых поэтов. Я проглатывал путешествия. Новые земли, опасности, бури, изображение какого-нибудь бедствия, описания стран со следами великих перемен, иногда переворотов — все это обладало для меня большой привлекательностью. Порой при размышлении над этими большими переменами, этими великими потрясениями, описание которых наполняет произведения современных мореплавателей, мне казалось, что мое положение не столь непоправимо. Хорошая библиотека оказывает поддержку при всяком расположении духа».
