Татьяна Бочарова - Новочеркасск. Кровавый полдень
Мы работали целый день, натыкаясь на различные кости. Доски гроба и остатки крестов, ритуальных предметов свидетельствовали о том, что это были обычные захоронения. Мы знали (по материалам расследования А. Третецкого), что погибшие новочеркассцы здесь (по крайней мере, четверо) похоронены в одной могиле и завернуты были в мешковину, обмотанную веревкой. Такого мы не нашли. В процессе поисков возникали разные идеи и, зная намерение исполнителей глубоко спрятать «концы в воду», мы перешли на траншейный метод работы, охватив раскопом довольно-таки большую территорию кладбища. В глубину входили до трех метров, и порой приходилось держать за ноги опустившегося вниз головой энтузиаста-раскопочника. Часто эту роль выполняла худенькая Валентина Евгеньевна Водяницкая, репрессированная по событиям 1962 г., член Фонда Новочеркасской трагедии. О ее незаменимой роли в нашем деле я буду еще не раз упоминать.
Вертикальный разрез показывал наслоения ям друг на друга, а дойдя до плотного дна, мы вздыхали: «Все, материк!». К концу дня настроение стало удрученно-подавленным, утренний энтузиазм сменился ощущением безысходности. Зрели разные мысли и предположения. Вспоминались специфические лица на кладбище, и вырисовывался сценарий написанной для нас пьесы.
За все эти годы, участвуя ли в политически оппозиционных мероприятиях, либо занимаясь этим делом, без сомнения, жестко опекаемом КГБ, я ни разу не ощущала на себе прямого вмешательства либо давления с его стороны. Теоретически знала, что надзор должен быть, знала о существовании агентурной сети, в том числе и у нас, в Музее истории донского казачества, где был прямой контакт с иностранцами. Но задумываться, кто из подруг исполняет роль сексота было противно, и я отмахивалась от этой мысли. Подозревая, что прослушивается телефон, шутила, что уж кто-то точно знает, что «камня за пазухой» у меня нет. Считаю открытость одной из основных своих черт и не знаю, слабость ли это, граничащая с глупостью, или безудержная смелость, похожая на вызов. С возрастом эта открытость и доверие страхуются нарастающей отстраненностью от людей.
Ощущение, что вокруг сжимается кольцо, не покидало нас все дни после возвращения из Новошахтинска. Это и определило дальнейшие действия, в основе которых, как я сейчас понимаю, лежала непрогнозируемость.
Здесь следует отметить наш с Ириной Мардарь плодотворно работавший тандем. Делали мы одно дело, в чем-то повторяя, усиливая друг друга, в чем-то дополняя. Но чувствовалось, да и Ирина сама говорила, что она устала от этой темы-«чернухи», в семье нарастали неприятности. В это время она очень активно работала в «Новочеркасских ведомостях», и чисто журналистская работа увлекала ее больше. У меня же наоборот. Если в 89-м я занималась этим как одна из демократов-неформалов, то после смерти Сиуды приняла, как эстафету, главную его цель — найти погибших и восстановить справедливость.
Выезд в пос. Тарасовский, к месту еще одного предполагаемого захоронения, был намечен Мардарь на 21 мая и согласован по телефону с руководством этой глубинки. Был заказан и автобус. «Едем 20-го!» — почему-то заявила я, что породило наш спор с Ириной.
19 мая 1992 г. мы с Валентиной Водяницкой совершили «профилактический» рейд в г. Ростов-на-Дону. Высокие кабинеты, чины и звания для меня не значат абсолютно ничего. В контактах я обращаюсь прежде всего к человеку, и если нет этого первичного понимания и отклика, то следующее обращение по форме для меня является ступенькой вниз, на которую я с сожалением вынуждена опускаться. Сколько встречалось чиновников, наглухо упакованных в футляр своей должности, и сколько было человеческих откликов людей с высокой должностью и соответствующим интеллектом, умело и законно применявших свои полномочия для решения проблем.
В приемной областного управления КГБ нас выслушивал черноглазый в штатском, соглашаясь, уважительно кивал и помечал что-то в блокноте. Разговор с начальником УВД Михаилом Фетисовым был более конкретным. Пояснив дух времени и актуальность наших проблем, мы просили о помощи. Разговор конкретно шел о выдаче останков расстрелянных по решению суда. Ответы выглядели уклончивыми, со ссылкой на особую секретность кладбища, но оставляли какую-то надежду. Не в пример категорическому отказу начальника управления КГБ по Ростовской области, депутата Верховного Совета РФ Н. Кузнецова, обратившись к которому на V съезде народных депутатов в Москве, я услышала: «И не ищите — не найдете!».
В-общем, предупредив высоких начальников, и в их лице соответствующие ведомства, чтобы в целом не мешали нам, мы готовы были к новому выезду. Водяницкая, отличаясь особой исполнительностью и тщательностью в проработке деталей, приготовила в целях сангигиены марлевые повязки, перчатки, большие целлофановые и бумажные пакеты.
ПРОРЫВ
Ранним утром 20 мая наша небольшая группа энтузиастов-поисковиков собралась на площади у Камня, где и ожидала меня. Моей же заботой в то утро стала добыча транспорта, что, вероятно, подсознательно входило в план непрогнозируемых действий.
В 6 утра я уже была в автотранспортном предприятии, где долго убеждать его начальника Алексея Палия не пришлось. Был снят с рейса на пригородный поселок Донской маленький допотопный автобусик, и на нем, с нарастающей остервенелостью идти до конца, я появилась на площади у оживавшего с началом рабочего дня Атаманского дворца. Нас издалека приветствовали входящие в здание чиновники, и в этих приветствиях слышалась легкая насмешка. Мало кто верил в результативность наших затей. Первый неудачный выезд и «несерьезность» нашей общественной кампании, а может, и другие причины, не позволили единственному официальному лицу — судмедэксперту, снова ехать с нами. Так и отправились: я, Ирина Мардарь, Валентина Водяницкая, Михаил Крайсветный с товарищем из экспедиции Иваном Соломахой, и фотограф Олег Мацнев. Дорога была неблизкой — 180 км до поселка Тарасовский и еще 12 до кладбища.
Спокойная, размеренная жизнь далеких от политики сельчан является отличительной чертой российской глубинки. Земля «приземляет» человека, а физический труд формирует особую психику и склад характера. Здесь более крепки традиции, устои и патриархальный склад сообщества, будь то собственно семья, либо семья в понимании — колхоз, хозяйство. Председатель колхоза становился председателем исполкома, главой администрации. Менялось лишь название, суть оставалась одна — хозяин.
Таким хозяином Тарасовского района уже более 20 лет был Иван Григорьевич Закружной, в просторный и прохладный кабинет которого мы вошли ближе к полудню. Ирина и я расположились по сторонам торцевого стола, чуть поодаль сосредоточенно-напряженно примостилась Водяницкая. Мужчины ждали нас в автобусе. Мы рассказали, зачем приехали. Сообщили, что новочеркасский горсовет принял решение о перезахоронении, о том, что родственники ждут. Закружной кивал и, в свою очередь, рассказывал, какую они проявили заботу о могиле: огородили, плиту металлическую с фамилиями поставили. Ирина хвалила, живописала природу. Она в 1991 г. с родственниками погибших приезжала к отмеченной могиле.
Взаимная любезность затягивалась, чувствовалось препятствие, грозившее обернуться категорическим отказом. Это смоделировало наше дальнейшее поведение. Мои реплики приняли характер обвинительных высказываний, перемежавшихся ссылками на съезд, депутатов. Президента, прокурора, СМИ и международную общественность. Ирина исполняла роль «доброй». Водяницкая молчала, усиливая напряжение. Закружной вызвал на подмогу какого-то юркого чиновника, которого я в мыслях обозвала «шнурком» и, видимо, дал ему указание проконсультироваться где положено. Вероятно, наша поездка накануне в Ростове-на-Дону не была бесполезной и консультанты сверху «умыли руки».
Закружной не сдавался. Предлагал взять землицы с могилы, не тревожить прах других. Говорил, что придут цыгане и не разрешат рушить могилы их предков. На это у нас были свои аргументы, суть которых сводилась к одному: «Закапывать, как собак, можно было?! А похоронить по-христиански мешаете?!!». Безмолвная Валентина Евгеньевна, худенькая, маленькая, служила доказательством мук, перенесенных безвинными людьми.
Ирина с ласковой уважительной улыбкой вспоминала, какие здесь хорошие люди и как она хорошо здесь отдыхала когда-то. У меня же все плотнее сжимались челюсти, и по какому-то наитию был сделан последний, решающий шаг. На бланке Фонда, с новой красивой эмблемой в виде стилизованного изображения нашего Камня, я написала на имя этого руководителя решающие строки: «Ставим Вас в известность о проведении на подведомственной Вам территории эксгумации… и т. д.». Закружной понял, что остановить нас нельзя, а бумажка явилась как раз той традиционной и понятной буквой чиновничьего языка, от которой мы часто отмахивались, предпочитая само действие, а не его подготовку и оформление различной макулатурой.
