Сборник статей - Отечественная война 1812 года. Неизвестные и малоизвестные факты
А еще он понимал: отступление по такой дороге означает для его армии самоубийство. Но Москва вынудила его принять это еще одно, по словам Сегюра, роковое решение.
В отместку за «теплый прием» в Москве Наполеон отдал подлый приказ взорвать святыню русской земли – Кремль и убивать любого пленного, отставшего более чем на 50 шагов. «Что за бесчеловечная жестокость, – воскликнул как-то даже дипломат Коленкур. – Так вот та цивилизация, которую мы несли из Европы в Россию!»
Во всю войну, а особенно в Москве, французы показали себя настоящими вандалами, ведя себя «как дикий и необразованный народ». Наполеон при себе приказывал обдирать ризы с образов в Успенском соборе Кремля. А в Архангельском соборе была устроена для него кухня. Во всех храмах устраивались конюшни. «Наглости всякого рода и ругательства, чинимые в церквах, столь безбожны, – писал очевидец, – что перо не смеет их описывать; они превышают всякое воображение».
Провидение не замедлило со своим ответом нашествию. За 25 дней бегства из Москвы от 100 тысяч строевых солдат осталось только 35 тысяч. В Орше, боясь плена и гибели, Наполеон сжигает не только весь свой гардероб, который мог стать трофеем для наших солдат, но и все документы, собранные им для написания истории своей жизни.
Все бедствия французов, отступавших из Москвы, скрывали даже от всех начальников частей, остававшихся на западе России. Когда остатки Великой армии добрались до Борисова (перед Березиной) и армия Виктора увидела вместо «победоносной московской колонны» только «вереницу призраков, покрытых лохмотьями, женскими шубами, кусками ковров и грязными продырявленными выстрелами шинелями, призраков, ноги которых были завернуты во всевозможные тряпки, ее поразил ужас!.. Солдаты Виктора и Удино не могли поверить своим глазам…»
После бегства Наполеона (в одежде Коленкура и под его фамилией) 6 декабря из остатков армии последняя превратилась в беспорядочную толпу. Обратно, через Неман, переправилось ничтожное количество французов. «Два короля, один принц, восемь маршалов с несколькими офицерами, пешие генералы, шедшие без всякого порядка и свиты, наконец, несколько сот человек еще вооруженной гвардии – составляли остатки ее: они одни представляли ее!» – свидетельствовал Сегюр.
Это было все, что осталось от Армады западных варваров после Московского похода. «В истории не было примеров подобного погрома таких страшных полчищ, – пишет Тарле, – ибо в военном отношении армия Наполеона после Березины просто перестала существовать».
Прав был Кутузов, когда считал, что Москва – если французы ее займут – спасет русскую армию.
Но Москва спасла и Россию.
Да, Наполеон добился-таки своей цели – захватил Москву, но победа над ней обернулась для него катастрофой.
«…Обстоятельства увлекли меня! Может быть, я сделал ошибку, пойдя на Москву, может быть, напрасно остался в ней слишком долго, но ведь от великого до смешного – один шаг…»
Когда Наполеону в изгнании доложили, что Москва вновь отстроена, он с несвойственной ему искренностью сказал:
«Какой удивительный народ, эти русские! Ничто их не берет. Просто – Неопалимая Купина».
Русские дети Наполеона, или Московский Воспитательный дом
Владимир Земцов
31 августа (12 сентября[10] 1812 года) секретарь-переводчик Наполеона Э. Л. Ф. Лелорнь д’Идевиль доставил в московский Воспитательный дом двух мальчиков, которые остались без родителей и были подобраны французами на улицах сгоревшей Москвы. Одному, Алексею Михайлову, было 7 лет, другому, Василию Михайлову, – 4 года. Французский император, которому доложили о сиротах, сразу отозвался и приказал доставить детей в Воспитательный дом, а затем неоднократно осведомлялся о том, как они устроены. Согласно обычаю, мальчики получили фамилию того, кто принял участие в их судьбе, и стали Наполеоновыми. Вслед за ними 9 детей, присланные от военного губернатора Москвы и Московской провинции маршала А. Э. К. Ж. Мортье, герцога Тревизского, превратились в Тревизских, а поступившие от французского коменданта Москвы дивизионного генерала Э. Ж. Б. Мийо (тоже 9 детей) стали Милиевыми.
Об этом жизненном казусе, произошедшем в оккупированной французами и сгоревшей Москве, вряд ли стоило бы вспоминать почти через 200 лет, если бы он не высветил очень непростой аспект будней войны, когда грань, разделяющая людей на «своих» и «врагов», временами исчезает. Именно это произошло в истории с московским Воспитательным домом в 1812 году.
Как известно, этот дом был учрежден по инициативе И. И. Бецкого в 1763 году для «приема и призрения подкидышей и бесприютных детей». Огромный комплекс Воспитательного дома, настоящее воплощение идей Просвещения, занимал целую квадратную версту на набережной Москвы-реки. Ко времени вхождения в Москву неприятеля 333 взрослых воспитанника (143 мальчика и 190 девочек) были эвакуированы в Казань. Однако в Москве продолжало оставаться 1 125 воспитанников и воспитанниц младше 11 лет. Их было решено оставить до того момента, «пока опасность не станет неизбежной». Таково было секретное распоряжение вдовствующей императрицы Марии Федоровны, августейшей покровительницы богоугодных заведений.
В течение августа главный надзиратель Воспитательного дома действительный статский советник 60-летний Иван Акинфиевич Тутолмин ежедневно осведомлялся у главнокомандующего Москвы Ф. В. Ростопчина о положении дел. Однако вплоть до самого последнего момента – до вечера 1 (13) сентября, когда стало известно о решении русского командования оставить столицу, Ростопчин, как можно понять, убеждал Тутолмина в отсутствии явной опасности и тянул с эвакуацией. Таким образом, ко времени вступления французов в Москву 2 (14) сентября и началу грандиозного пожара Тутолмин и 1 125 маленьких воспитанников оказались лицом к лицу с одним из величайших бедствий новой истории. Ситуация усугублялась тем, что в городе началась паника, сопровождаемая грабежами и убийствами. Грабили русские солдаты, отставшие, раненые и дезертировавшие. А за несколько часов до появления в Москве французов начались неистовства со стороны выпущенных на свободу либо разбежавшихся уголовников.
Разгул вседозволенности охватил и служителей Воспитательного дома. «Войска наши кабаки разбили, народ мой перепился, – так описывал ситуацию 2 (14) сентября Тутолмин в письме почетному опекуну И. Н. Баранову, – куда не сунусь, все пьяно: караульщики, рабочие, мужчины и женщины натаскали вин ведрами, горшками и кувшинами».
Опасаясь более пьяного патриотизма московской черни и уголовников, нежели входивших в город французов, Тутолмин бросился в Кремль, куда в 4 часа дня вошли войска Наполеона. Выйдя к Кремлю со стороны храма Василия Блаженного, Иван Акинфиевич и его помощники увидели, как через Спасские ворота выходят на площадь густые колонны неприятельских войск. Протиснувшись между солдатами, они попали в Кремль и «через 50 шагов» встретили какого-то наполеоновского генерала. Этот генерал, выслушав просьбу Тутолмина о защите Воспитательного дома, предложил обратиться к только что назначенному военным комендантом дивизионному генералу А. Ж. О. А. Дюронелю. Остановив проходившего возле колокольни Ивана Великого жандармского офицера, генерал приказал ему доставить Тутолмина к коменданту.
Хотя и с трудом, но Дюронеля все же удалось найти. В ответ на просьбу Тутолмина взять под свою защиту грудных детей и малолетних, французский губернатор выделил охрану из 12-ти конных жандармов при одном офицере. Вечером 2 (14), уже в сгустившихся сумерках, видя вокруг себя разнузданные грабежи (все говорит о том, что 2 (14) сентября наполеоновские солдаты в грабежах и поджогах участия еще не принимали), Тутолмин и его помощники с конными жандармами возвратились в Воспитательный дом. Солдаты, которых выделил Дюронель, были так называемыми элитными жандармами – высокими крепкими людьми в больших медвежьих шапках на головах и сидевших на крупных красивых лошадях. Тутолмин быстро организовал для них хороший стол. Жандармы «пили и ели аппетитно». Главный надзиратель отвел им для ночлега лучшее место – «в докторской квартире».
Однако в ночь на 3 (15) в Москве начались сильные пожары, которые не утихали вплоть до 6 (20) сентября. Воспитательный дом был «со всех сторон окружен пламенем». С началом пожаров Тутолмин заставил всех своих служителей и даже малолетних воспитанников постоянно быть наготове и не мешкая тушить возникавшие то тут, то там очаги возгорания. Примыкавшие к Воспитательному дому деревянные заборы и строения, которые загорелись или могли загореться, были разобраны. К счастью, несмотря на приказ Ростопчина вывезти из Москвы все пожарные трубы (то есть пожарные насосы), 4 пожарные трубы Воспитательного дома остались в неприкосновенности и помогли отстоять дом от пожара.
К вечеру 4 (16) сентября поднялся сильный ветер. Вначале загорелось здание аптеки, затем – конюшни, сараи и погреба, окружавшие главные корпуса. Огонь перекинулся даже на угол одного из корпусов. Корпус отстояли, но все остальные строения, в том числе аптека, сгорели.
