Жестокая память. Нацистский рейх в восприятии немцев второй половины XX и начала XXI века - Борозняк Александр Иванович

Вальтер Гёрлиц, представлявший доминировавшее в 1950-е и 1960-е гт. консервативное направление исторической науки, на 90 страницах газеты «Die Welt» назвал книгу Видера «приговором судьи», направленным против «военнослужащих, находящихся на ответственных постах» [338]. По существу, он действовал точно так же, как тогдашний генеральный инспектор (командующий) бундесвера (и бывший генерал вермахта) Фридрих Фёрч. В конце 1962 г. режиссером Клаусом Хубалеком была снята телеверсия известного романа Теодора Пливье «Сталинград», написанного по горячим следам событий и проникнутого правдой о войне. Премьера была назначена на вечер 31 января 1963 г., когда исполнялась двадцатая годовщина капитуляции Паулюса. Командование бундесвера объявило — точно в указанный в телепрограмме день и час! — боевую тревогу для всех военнослужащих. Фёрч, не ограничившись прямым запретом просмотра передачи, издал специальный приказ, в котором обрушивался на «пропагандистские тезисы коммунистической психологической войны», на «клику леваков, окопавшуюся на телевидении», выдвигая в качестве примера для подражания бессмысленное сопротивление окруженных под Сталинградом войск [339]. В тогдашней духовной ситуации этот скандальный эпизод остался практически незамеченным.

О встрече с Иоахимом Видером, состоявшейся в 1970 г., когда тот, занимая пост вице-президента Международной ассоциации библиотечных работников, прибыл в Москву на очередную сессию ассоциации, рассказала преподаватель немецкого языка и переводчица, участница войны Татьяна Ступникова. Ее вывод однозначен: «Меня, эта книга поразила своей правдивостью, редко встречающейся в литературе о Второй мировой войне». И далее: ««Мы очень скоро обнаружили единство наших взглядов не только на проблему сотрудничества в области комплектования фондов научных библиотек, но и в оценке Сталинградской битвы… Нам очень помогла книга Видера, открывшая мне сокровенные мысли и чувства моего коллеги, бывшего офицера вермахта, к которому после ужаса и страданий пришло прозрение и вслед за ним покаяние» [340].

В обстановке, когда определились контуры угроз для западногерманской демократии, вызвали значительный резонанс появившиеся практически одновременно (в 1966–1967 гг.) публицистические выступления ученых, обладавших мировым авторитетом в сфере гуманитарного знания, — философов Карла Ясперса и Теодора Адорно, психоаналитика Александра Мичерлиха. Люди, представлявшие цвет интеллигенции ФРГ, не страшились идти против течения, точно и глубоко осмысливали тревожную ситуацию в своей стране, указывали на антигуманную сущность фашистской диктатуры и на опасность ее забвения.

Карл Ясперс (в 1966 г. ему исполнилось 83 года) ощущал себя, как он писал в январе 1966 г. Ханне Арендт, «в высшей степени подавленным». Но в нем все более и более крепла уверенность выступить с «последней политической публикацией», в которой он «до конца», «как никогда определенно и как никогда резко выскажется о Федеративной Республике» [341]. Ученый стремился не только обнажить корни зла, но и обратиться не к политикам, а к народу.

В мае 1966 г. «Der Spiegel» опубликовал фрагменты подготовленной книги, а через месяц произведение Ясперса было выпущено массовым тиражом. Книга, ставшая бестселлером, получила название «Куда движется Федеративная Республика?» За первые пять недель было продано 30 тысяч, в течение неполного года — 90 тысяч экземпляров. В немецкой и зарубежной прессе появилось множество противоречивых откликов. Год спустя ученый опубликовал «Ответ на критику моей книги» [342].

Убежденный сторонник западной цивилизации, Ясперс обличал (не менее, пожалуй, резко, чем левые политики) ее пороки, среди них, по его мнению, основной: ее порождением стал Третий рейх — воплощение «утраты человечности», криминальный режим, с которым человечество «не имеет права сосуществовать на земле» [343].

«Такого Ясперса мы еще не слышали», — констатировал, разделяя выводы автора, философ Юрген Хабермас. Однако преобладали характеристики противоположного свойства. Историк Клаус Хильдебранд назвал книгу «гиперкритической». Газеты консервативной ориентации утверждали, что граждане ФРГ имеют дело с «суждениями политического эксцентрика, проживающего к тому же за границей». Автора обвиняли в «агрессивности», «поверхностности» и «некомпетентности», его зачастую называли «неудобным господином Ясперсом». Всемирно известный мыслитель, заключает его биограф, предельно быстро проделал путь «от persona gratissima к persona ingrata» [344].

Громадную опасность для граждан ФРГ, для которых на первом плане стоит их материальное благополучие, представляет, по убеждению Ясперса, «вакуум политического сознания», который «до сих пор заполняется лишь ложью и самообманом» [345], забвением прошлого, страхом перед полной правдой о времени гитлеровской диктатуры. «Как показывает опыт последних двадцати лет, — был уверен ученый, — немцы не стали другими, несмотря на все ожидания и надежды, которые мы питали в 1945 году» [346]. В Западной Германии не была выполнена «нравственно-политическая задача основать новое государство», вина за это «лежит частично на демократическом обществе, члены которого предают сами себя, так как не понимают смысла республиканской свободы, не готовы на жертвы и не имеют смелости пойти на все ради свободы» [347].

«Народ, — писал Ясперс, — созревает для демократии в процессе собственной политической активности. Поэтому предпосылкой демократии является понимание народом необходимости его широкого участия в политической жизни и его действительное участие в ней». Немецкий философ был сторонником того, «чтобы свобода и политическая воля решительно вошли в сознание людей» [348].

Ясперс убедительно опровергал доводы своих оппонентов, обвинявших его в антипатриотизме: «Нам говорят: нельзя ущемлять гордость нации, нельзя подавлять народ постоянными напоминаниями о печальных фактах. Нет, нужна только полная правда — никакого самообмана и двусмысленности» [349]. «Воля к прекращению преемственности от преступного государства» должна, по твердому убеждению Ясперса, базироваться на «коренном изменении в образе мышления», на новом историческом сознании: «Мы должны в изучении своей, немецкой истории руководствоваться новыми принципами. Изменяются не сами факты, а их оценка… Решающей становится ясность нового познания истории» [350]. Карл Ясперс был и оставался оптимистом: «Человек, если он хочет познать начала своего бытия и жить, не имеет права отчаиваться… Не исключено, что человек в конце концов одержит победу над антиразумом в себе самом». Надежда на это не исчезнет, считал Ясперс, «пока есть люди, способные мыслить, понимать и ставить цели, пока молодежь отваживается думать независимо и пока она способна на благородные порывы» [351].

Главная заслуга Ясперса, по определению редактора журнала «Der Spiegel» Рудольфа Аугштайна, состояла в следующем: он решился «сказать людям о том, что политическое действие может стать одновременно и моральным действием». Он причислял себя к представителям «другой Германии», разделяющим его кредо: «Политика не может стать осмысленной, если профессиональные политики рассматривают ее как сферу своего монопольного влияния» [352].