Джалал Баргушад - Обнаженный меч
- Неверные скачут! - крикнул и первым, обрезав путы своего коня, не вдевая ногу в стремя, вскочил в седло:
- В бой!
Разбойники, повскакав на своих коней, пустились врассыпную, как стрелы, но вынуждены были тотчас же воротиться назад, ибо были окружены хуррамитами.
Будто бы и вправду Ахриман вновь перерезал небесную жилу. Дождь все лил и лил. Под чинаром завязалась кровавая сеча. От лязга мечей закладывало уши. Много перевидевший на своем веку старый чинар, такой сшибки еще не видел.
Во главе отряда прибыл сам Джавидан, Шахраков сын. Он казался статуей, с ног до головы был одет в железо, лицо закрывала маска.
Бабек спрыгнул с чинара. Люди Абу Имрана не ожидали этого: "Он - черт, дьявол?! Откуда он взялся?" Парень, ездивший за подмогой, соскочил с Гарагашги и отдал повод коня хозяину. А сам, выскользнув из-под копыт коней, отошел в сторону и, засев за большим камнем, принялся осыпать врагов градом стрел.
Муавия несмотря на рану, присоединился к отряду, прибывшему на подмогу. Бабек, рубя направо и налево, спросил:
- Брат, ты, может, знаешь, кто этот, одетый в броню игид?
- Это Джавидан, - сказал Муавия. - Он приехал к Салману... А наш парень как раз и подоспел туда... Сам Джавидан, сев на коня, возглавил отряд.
Джавидан бился горячо. Глядя на него, Бабек ощущал прилив силы и смелости: "Джавидан, Джавидан, Джавидан! Я давно хотел увидеть этого витязя. Как хорошо, что не погиб, увидел! Храбрый человек!"
Джавидан сшибся с Абу Имраном. Мечи высекали искры.
- Гей!.. Гей!..
- О великий Ормузд!..
- На, получай!.. О аллах!
Чуть поодаль бился Салман, поглядывал в сторону Бабека и, видя, как тот владеет мечом, сердце его переполнялось гордостью.
Землю вокруг Баба чинара устилали мертвые тела. Хуррамиты истребляли разбойников Абу Имрана. Лупоглазый понял, что дела плохи, поспешил улизнуть. Он вдруг, повернув своего коня, устремился прочь от Джавидана. Конь Абу Имрана был одних кровей с хуррамитскими. Стрелой сорвался он с места и с необыкновенной быстротой выбрался из гущи свалки, устремился в долину. Джавидан преследовал Абу Имрана, и когда почти настиг его, в колено коня угодила стрела. Чья это была стрела, никто не знал.
Конь Джавидана споткнулся. Всадник раздосадованно соскочил с коня. Абу Имран со своими приспешниками скрылся.
Лязг мечей утих.
Несколько хуррамитских молодцов пустились в погоню за Абу Имраном.
- Напрасная затея, - сказал Джавидан. - Я его коня хорошо знаю. Он не раз выручал этого подлеца!
Джавидан, передав повод своего раненого коня одному из молодых хуррамитов, подошел к Бабеку:
- Это - Бабек? - спросил он, обратившись к Салману. - Сын моего друга Абдуллы?
- Он самый, - ответил Салман с гордостью. - По вашему, великий полководец, поручению постоянно забочусь о нем.
Джавидан, оглядев Бабека, похлопал его по спине.
- Гордый парень, будто сам Абдулла стоит передо мной. - Джавидан еще раз пристально, оценивающе оглядел его: - Храбрец, что надо, из него добрый полководец выйдет.
От гордости, а может, от радости Бабек чуть было не лишился дара речи. Ведь его хвалил сам предводитель хуррамитов, тигр крепости Базз - Джавидан, Шахраков сын!..
XIV
БАГДАДСКАЯ ПЛЕННИЦА
Тот, кто не берет в плен других, сам станет пленником!
Арабская пословица
С того дня, когда солнце вошло в созвездие Ковша, тревога Гаруна ар-Рашида нарастала. Казалось, лекарь Джебраиль кузнечными клещами вырвал у халифа вместо гнилого здоровый зуб. У него шумело в ушах. Мысли халифа были заняты полководцем Абдул-лой ибн Мубареком: "А вдруг в Азербайджане и его казнят, как Езида!" Абдулла с трудом усмирил восстание хуррамитов, а потом его связь с Багдадом полностью прервалась. Халифу хорошо были известны и суровая природа, и храбрые люди Азербайджана. Уж который год хуррамиты не смерялись с волей халифов, сопротивлялись насильственному омусульманиванию, уходили в разрушенные храмы - атешгяхи, зажигали там огни, пили хум. И точили мечи.
Да, халиф был не в духе, и как на зло Абу Нуввас опять отсиживал свое в тюрьме. Будь поэт во дворце, он, возможно, своими лиричными стихами о любовных похождениях развлек бы халифа. Но поэту предстояло отсиживать еще несколько месяцев. А во дворце не находилось влиятельного человека, которому удалось бы уговорить халифа, чтобы тот сократил срок заключения Абу Нувваса. Его вина была не так уж велика. Последнее время он опять писал только о вине и красавицах. Да еще тайком от халифа Гаруна сманивал наследника, принца Амина якобы на охоту, а на самом деле водил его в пригородные монастыри и там спаивал. Не однажды возлияния их бывали столь обильными, что они, опьянев, без чувств валились на землю. Эти разгулы наследника порождали во дворце нежелательные разговоры. Недоброжелатели халифа получали пищу для пересудов и сплетен. Язык главного визиря Гаджи Джафа-ра был острее меча...
Порою халиф Гарун, уединившись в укромном месте, размышлял и мысленно жаловался на свою судьбу, а более всего, на Гаджи Джафара, но не находил облегчения: "Пророк Мухаммед был мудр и дальновиден", - говорил он про себя. Не зря он повторял: "Кому дашь хлеба, тот в конце концов станет твоим врагом!" Отца Гаджи Джафара, Яхью, мой отец Мехти взял себе главным визирем, возвысил до себя. А сам Гаджи Джафар такое же положение получил от меня. А теперь он роет мне могилу на кладбище Газмия. Неблагодарный!.. Что же предпринять?!"
И действительно, как на зло, кому бы из придворных ни доверялся халиф Гарун, кого бы ни называл братом, именно тот становился ему врагом. То, что главный визирь Гаджи Джафар в дворцовом саду взобрался ему на плечи, окончательно отвратило сердце халифа от визиря.
Халиф Гарун без развлечений не мог усидеть в Золотом дворце. Сколько раз он порывался выпустить поэта Абу Нувваса из тюрьмы, но каждый раз удерживало его Ч4го-то. В такие беспокойные дни у халифа оставалась только одна утеха львиная охота на вавилонских болотах.
На болотах по ночам вой волков и шакалов, рык львов доставляли халифу особое удовольствие. С охоты халиф обычно возвращался не в Багдад, а в загородную летнюю резиденцию Анбар. Но и здесь он не находил покоя. Каждый день по несколько гонцов на конях с подрезанными хвостами прибывали сюда. Имя сына маслоторговца Абдуллы, Бабека, тоже попало в красноперые послания. До халифа дошла весть о том, что подросток по имени Бабек рассек мечом лоб Лупоглазому Абу Имрану!.. Халиф сердился, выходил из себя, грозил восставшим хуррамитам и повторял: "Покойный родитель мой говорил, что пока не сломишь Азербайджан, не будет спокойствия в халифате".
А в Золотом дворце опять свирепствовала Зубейда хатун. Она вновь, подобно жене Нерона Сабине Помпее, мастерски исполняла свою роль. Ревность лишала ее разума. Халиф несколько ночей последнего месяца провел с Мараджиль хатун и в ее честь освободил сто рабов. А по Золотому дворцу пронесся слух, дескать, после того, как Зубейда хатун заболела лихорадкой, халпф совсем охладел к ней. Иначе халиф, выказав щедрость, не отпустил бы столько рабов на волю в честь персиянки Мараджиль.
На самом же деле это было своеобразной хитростью халифа. Надо было одним махом пресечь неприятные слухи и сплетни, распространяемые персами, и укрепить положение наследника Амина. А чтобы сбить персов с толку, следовало оказывать повышенное внимание Мараджиль хатун.
Властолюбивая Айзурана хатун при каждом намазе обращалась к аллаху с одной и той же мольбой. Мать знала, что тревожит сына и невестку, и потому молила всевышнего, чтобы тот наполнил их сердца взаимной тягой, укрепил их любовь, слил воедино их
звезды.
Как верблюд предчувствует свою смерть, так и Гаджи Джафар ощущал приближение своего конца. Но вел себя так, будто он не лишился своего влияния, ничем не выдавал своего смятения: "Пока хуррамиты в Баззе не покорены. А вдруг Джавидан убьет халифского военачальника Абдуллу? Дай бог, чтоб так и было".
О страшных кознях в Золотом дворце первыми узнавали пронырливые купцы. Среди них были и такие, что радовались, и такие, что огорчались. Иудейские купцы молились своему пророку, чтоб сторонники хуррамитов не потерпели поражения. Они, евреи, сочувствовали хуррамитам: заключая сделки, хуррамиты не мелочились, не выторговывали скидок, платили щедро. Да к тому же хуррамит-ские купцы и не соперничали с иудейскими.
А знаменитый багдадский работорговец Фенхас раздавал сеидам подаяния, чтобы те молились за победу халифа Гаруна. Каждый сгребал жар в свою сторону. Если положение халифа упрочится, то доходы Фенхаса возрастут, из Азербайджана поступит много
рабов.
Халиф Гарун послал такой приказ военачальнику Абдулле: "Разрушай атешгяхи хуррамитов! Захваченных повстанцев вешай! Жен и детей обрати в рабство, пригони на базары Багдада и Гирдмана!"
С тех пор, как перестали поступать письма от военачальника Абдуллы, Фенхас, как и халиф, не находил себе места. По ночам он не мог заснуть, беспокоясь не столько о халифском войске и его предводителе, сколько о своих доходах: "О, боже милостивый, ведь этот Абдулла писал мне, что когда солнце войдет в созвездие Ковша75, пленники будут в Багдаде. И вот, давно уже минули все сроки, а о пленных ни слуху, ни духу. Не дай бог, чтобы с полководцем Абдуллой случилось какое-нибудь несчастье. Боюсь, что и его, как прежнего наместника Азербайджана - Езида, убьют. Ведь я ему расписку76 выслал". Фенхас, как и Айзурана хатун, после каждого намаза обращался к аллаху с просьбой: "О, творец, убереги полководца Абдуллу от всех бед! Услышь меня, всевышний, одного из самых преданных рабов твоих, я честно зарабатываю свой хлеб, мне столько лет, а я никого ни разу не обманул, никому вреда не причинил. В моем доме не бывало ни крохи, добытой путем неправедным".
