К Тарасов - После сделанного
- Да минует нас чаша сия, - сказал он.
Перешли к делу. Тут Сенькевич ничего нового не узнал. Ответы Олега Михайловича в точности совпадали с рассказом Мелешко. Различие заключалось в том, что и Децкого, и покойного Пташука, и остальную компанию, собравшуюся на даче в злополучный день, коллекционер знал мало, личных контактов с ними почти не имел, если не считать нескольких встреч на праздники, когда сопровождал Катю. Отношения у него с ними такие, что к нему на квартиру никто из них не заходил; однажды, помнится, год назад, были Децкий с женой - смотрели коллекцию.
Все это говорилось непринужденно, даже весело, с сознанием своей невиновности, своей отдаленности от тех людей, безразличия к их радостям и бедам или же, подумал Сенькевич, с сознанием полной недоступности для следствия своих секретов. Каких секретов? Неизвестно каких, может быть, секретов выменивания, покупки, продажи старого оружия.
Наконец Сенькевич попросил рассказать последний разговор с Пташуком, и коллекционер сказал:
- В тот вечер я был у Екатерины Трофимовны. Она позвонила в восьмом часу, плохо чувствовала себя, я пошел к ней. Кате болели почки, она лежала на грелке, потом залезла в ванну. Уже было поздно, как позвонил Децкий. Он спросил Катю, я ответил, что Катя в ванне, и он повесил трубку.
- Извините, Олег Михайлович, - перебил Сенькевич, - в какое примерно время был этот звонок?
- Примерно в половине одиннадцатого. И буквально минут через пять позвонил Пташук. Услышал, что Катя не может подойти, извинился...
- Был пьян? - спросил Сенькевич.
- Язык заплетался. Так вот, он принес извинения и сказал: "Ладно, пусть моется, потом позвоню". Потом Катя ему звонила - телефон был занят...
В этот момент дважды протренькал дверной звонок. Коллекционер пошел отворять. К неожиданности Сенькевича визитером оказался Децкий, но и Децкий, заметив в глубине квартиры следователя, не смог скрыть удивления и на пороге замешкался. Единственно Олег Михайлович не высказал никаких чувств.
- Добрый день, Юрий Иванович, - говорил он. - Входите. Нет, обувь не надо снимать. А вы легки на помине.
Децкий вошел в комнату, настало молчание.
Сенькевич присмотрелся, что облик Децкого за час разлуки изменился к худшему: верхняя губа была рассечена, припухла и задралась, несильно рассечена, но кровавый посек виднелся, распухшим был и нос, не стало шелкового галстука, а рубашка стала мокрая. Очень хотелось спросить, что с Юрием Ивановичем случилось. Но Сенькевич пересилил себя и не спросил.
- Может быть, кофе? - разрушая тягостную тишину, предложил хозяин.
- Спасибо, - отказался Сенькевич. - Мне пора.
Спустившись во двор, он заметил на дворовой стоянке машину Децкого и решил узнать, как долго тот пробудет у коллекционера. Интересненькие ребята, думал Сенькевич. Оба твердят, что шапочные приятели, а Децкий после неприятнейшего утреннего разговора приезжает именно сюда - к малознакомому человеку. Зачем? Следствие продолжать? Советоваться? Делиться?
Избрав наблюдательным пунктом подъезд соседнего дома, Сенькевич стал ждать.
Децкий, столкнувшись со следователем, сильно растерялся, но смутило ему душу не любопытство Сенькевича к коллекционеру - в неизбежности такого любопытства и такой встречи он был уверен; смутило и потрясло действие судьбы, вновь сведшей его и следователя лицом к лицу на одной колее. Он мог приехать позже и мог предварительно позвонить и говорил себе, что ехать без звонка нелепо, но не позвонил в каком-то странном убеждении, что обязательно застанет Олега Михайловича дома; что-то подстегивало его торопиться, казалось, что Олег Михайлович собирается уходить и лучше не тратить время на звонки, а поспешить явиться лично, внезапно, не создавая условий для отказа, для отнесения встречи на другой час или другой день. И вот же, явился - вопреки здравому смыслу, на свою же голову, приоткрыл следствию новую карту. Черт с ним, пусть думает, что хочет, успокаивал себя Децкий. Его работа такая - думать. Все равно на один ход отстает. И настроение не располагало к долгим переживаниям. Дурное было настроение, злое, злобное; еще не остыло бешенство, в какое привел его Виктор Петрович.
Он приехал к Виктору Петровичу в начале одиннадцатого, и беседа с первых же слов, даже с первого взгляда, которым встретил его в дверях завотделом, приобрела нежелательный, воинственный характер. Сам приход Децкого, возникновение его на пороге квартиры доставляли Виктору Петровичу боль; он сразу же решил выказать свою позицию и, не приглашая в комнаты, заявил:
- Ей-богу, Децкий, я не понимаю, зачем вы пришли!
- Сейчас объясню, - еще в спокойствии духа ответил Децкий и прошел в гостиную. Здесь он сел в кресло, закурил и сказал раздраженному хозяину:
- У меня стибрили двенадцать тысяч и на две тысячи облигаций. Возможно, для вас такая сумма - пустяк, но мне она дорога...
- Но при чем тут я? - вспылил Виктор Петрович. - Или вы думаете, что я украл ваши деньги?
- Я много чего думаю, - холодно сказал Децкий. - В данный момент это неинтересно. А интересно знать, что вы делали утром двадцать четвертого июня; когда вышли из дома, как ехали на вокзал, видели ли вас соседи или вы соседей, кого и где, а также, что вы делали вечером три дня назад, кто вас видел, где и тому подобное, и прошу все очень подробно.
- Послушайте, Децкий, - чернея, ответил Виктор Петрович, - я знать ничего не хочу. Оставьте меня в покое. Вы десять лет вели какие-то делишки, мне не хочется быть ответчиком...
- А денежки, сука ты этакая, тебе получать хотелось, - сказал Децкий. - Что же ты раньше не брыкался?
- Брыкался не брыкался, но по горло не увяз. Так что лучше нам не видаться. Дверь открыта, извольте встать, мне пора на работу...
Децкий, не заставляя себя упрашивать, встал и всадил кулак Виктору Петровичу под дых. Тот сломился в поясе и упал на ковер. Тогда Децкий поднял его за плечи, еще разок, но полегче, ударил в лицо и толкнул в кресло.
- Со мной, Виктор Петрович, так не обращаются, - сказал он, когда к собеседнику вернулось дыхание. - Мне все равно, как вы обтяпываете дела в магазине. Я не милиция, мне все едино, десять тысяч ты загреб или миллион. Это твоя забота. Ясно? А теперь, если будешь пыжиться и корчить из себя аристократа, я буду бить тебя в ухо через каждые двадцать секунд...
- Вы с ума сошли, - промямлил Виктор Петрович.
- Это точно, с вами спятишь, - согласился Децкий. - Ну, начнем. Суббота, солнце взошло, ты проснулся...
Но вместо ответа Виктор Петрович вскинулся в кресле и полетел ногами вперед, целя противнику в живот. Чего-нибудь в этом роде Децкий ожидал и отшатнулся, и Виктор Петрович грохнулся копчиком о пол. Децкий в придачу наказал его ударом ботинка по ребрам. Разговор немедленно пошел как по маслу, то есть Виктор Петрович основательно отвечал на поставленные вопросы, однако ничего толкового в пользу своей невиновности назвать не смог. Никто из знакомых или соседей ему в то утро не, встретился, а если и встречались, то он не запомнил и никуда вечером три дня назад не ходил, провел его дома, у телевизора, и в одиннадцать пошли с женой спать. Все это может подтвердить и жена, Децкий сам может позвонить ей, хоть бы и сейчас. Децкий в ответ грубо расхохотался. Тогда Виктор Петрович воззвал к его логике; что же он идиот лезть в чужую квартиру, идти в сберкассу, подделывать ордер, каждую минуту рисковать своей жизнью? Это нелепо и глупо думать, что он способен на такое явное безумие. Пусть Децкий убьет его здесь, изрежет на куски, но больше ему сказать и добавить нечего. Думая на него, Децкий глубоко заблуждается и зря пускает в ход кулаки. А главное, он, Виктор Петрович, и понятия не имел, что Децкий способен держать напоказ такую сумму, он даже заподозрить не мог, что умный человек проявит такую неосмотрительность и наивность...
- А то, что старушка умрет, ты не мог заподозрить? - взял его за грудь Децкий.
- Какая старушка? - вскричал Виктор Петрович.
- Маленькая седая старушка восьмидесяти лет.
- Впервые слышу, - чуть не плача говорил завотделом. - Никого не знаю. Никогда не видел.
Все эти отрицания сами по себе ни в чем не убедили Децкого, но ему пришло на ум размышление, исключавшее заведующего отделом из числа возможных похитителей, по крайней мере, крепко уменьшавшее подозрения на его счет. Размышление это было таково: кража случилась вскоре после того, как начала действовать интрига Децкого против Петра Петровича и Данилы Григорьевича, и заведующему отделом как претенденту на директорское место едва ли стоило идти на риск прямого воровства. А вот Петька или Данила могли принять контрмеры, ответить на выпад решительным ударом. Если они догадались - кто роет, то месть с их стороны была понятной и естественной.
Задумавшись об этом, Децкий утратил бдительность, и тут же Виктор Петрович подскочил и радостно ударил его в нос. Достаточно крепко. У Децкого из правой ноздри пошла кровь, и губа рассеклась о зубы. Виктор Петрович убежал же в соседнюю комнату, затворился на ключ, и стало слышно, как он торопливо баррикадирует дверь. Мечтая задушить подлеца, Децкий бросился выбивать дверь, но текла из носа кровь, он одумался и пошел в ванную останавливать холодными компрессами кровотечение. Кровь попала на галстук и рубашку; рубашку пришлось снять и застирать и мокрую надеть, что было очень неприятно. Галстук же Децкий кинул в помойное ведро. Походив по гостиной, попинав ногой закрытую дверь, Децкий понял, что свое заточение Виктор Петрович добровольно не оставит ни за что, и решил уйти - набить ему морду, подумал он, успеется всегда.
